Неточные совпадения
Савельич поглядел на меня с глубокой горестью и пошел за моим долгом. Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что уж я не ребенок.
Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти меня из
проклятого трактира. Он явился с известием, что лошади готовы. С неспокойной совестию и с безмолвным раскаянием выехал я из Симбирска, не простясь с моим учителем и не думая с ним уже когда-нибудь увидеться.
— А! Ты попрекаешь мне! Так черт с тобой и с твоим портером и шампанским! На, вот, возьми свои
деньги… Куда, бишь, я их положил? Вот совсем забыл, куда сунул
проклятые!
— Пятиалтынного жалко! ах, эти
деньги проклятые! — раздается из Настасьиной комнаты.
Многого, что делается в доме, Галактион, конечно, не знал. Оставшись без
денег, Серафима начала закладывать и продавать разные золотые безделушки, потом столовое серебро, платье и даже белье. Уследить за ней было очень трудно. Харитина нарочно покупала сама
проклятую мадеру и ставила ее в буфет, но Серафима не прикасалась к ней.
— Да ты же и меня тогда подвела дать
денег Галактиону на его
проклятые пароходы.
— Послушай, да тебя расстрелять мало!.. На свои
деньги веревку куплю, чтобы повесить тебя. Вот так кусочек хлеба с маслом!
Проклятый ты человек, вот что. Где
деньги взял?
— Конечно, разорил, — поддакивала писарша Анна. — Теперь близко полуторых сот тысяч в фабрике сидит да из мамынькиных
денег туда же ушло близко тридцати, — по седьмой части каждой досталось бы. Плакали наши денежки… Моих двадцать пять тысяч сожрала
проклятая фабрика.
— Вот жеванины-то этой
проклятой навалили, ешь да еще
деньги плати за нее! — говорил он, кладя себе в рот божественный пудинг из протертого свиного мяса.
— Пятнадцать! — закричал Костяков, всплеснув руками, — вот мошенники! анафемы! ездят сюда надувать нас, обирать
деньги. Дармоеды
проклятые! Не ездите, Александр Федорыч, плюньте! Добро бы вещь какая-нибудь: взял бы домой, на стол поставил или съел; а то послушал только, да и на: плати пятнадцать рублев! За пятнадцать рублев можно жеребенка купить.
Во-первых, мать давала ему
денег ровно столько, сколько требовалось, чтоб не пропасть с голода; во-вторых, в нем не оказывалось ни малейшего позыва к труду, а взамен того гнездилась
проклятая талантливость, выражавшаяся преимущественно в способности к передразниванью; в-третьих, он постоянно страдал потребностью общества и ни на минуту не мог оставаться наедине с самим собой.
С самого начала, когда я сел на корабль, Гез стал соображать, каким образом ему от меня отделаться, удержав
деньги. Он строил разные планы. Так, например, план — объявить, что «Бегущая по волнам» отправится из Дагона в Сумат. Гез думал, что я не захочу далекого путешествия и высажусь в первом порту. Однако такой план мог сделать его смешным. Его настроение после отплытия из Лисса стало очень скверным, раздражительным. Он постоянно твердил: «Будет неудача с этим
проклятым Гарвеем».
— Ну, и Семен-то Иванович, роля очень хороша! Прекрасно! Старый грешник, бога б побоялся; да и он-то масонишка такой же, однокорытнику и помогает, да ведь, чай, какие берет с него денежки? За что? Чтоб погубить женщину. И на что, скажите, Анна Якимовна, на что этому скареду
деньги? Один, как перст, ни ближних, никого; нищему копейки не подаст; алчность
проклятая! Иуда Искариотский! И куда? Умрет, как собака, в казну возьмут!
Хозяин серьезно и важно пощелкивал на счетах;
проклятая конторка приподнимала свою верхнюю доску, поглощала синенькие и целковые, выбрасывая за них гривенники, пятаки и копейки, потом щелкала ключом — и
деньги были схоронены.
—
Проклятый закладчик дал всего десять крейцеров… — конфузливо проговорил Пепко на мой немой вопрос. — Ну, да это все равно: не в
деньгах счастье.
Перемену в матери и истинные причины такой перемены Зотушка знал и видел раньше других и с тем прозорливым инстинктом, который ему открывал многое. Конечно, у матери были
деньги, в этом Зотушка не сомневался, и эти
деньги были не батюшкины, а именно от
проклятой Маркушкиной жилки, которая всю брагинскую семью загубила. Зотушка знал, что эти
деньги появились у матери еще очень недавно и что они ее мучат и денно и нощно.
— А деньги-то дал впридачу, что ль? — закричал Ерема. — Ах ты,
проклятый басурман! Что мы тебе, олухи достались? Да что с тобой калякать? Ваня! хвати его по маковке!.. Что ж ты?.. Полно, брат, не переминайся! а не то я сам… — примолвил Ерема, вынимая из-за пояса свой широкой нож.
Вот до чего меня доводит
Отца родного скупость! Жид мне смел
Что предложить! Дай мне стакан вина,
Я весь дрожу… Иван, однако ж
деньгиМне нужны. Сбегай за жидом
проклятым,
Возьми его червонцы. Да сюда
Мне принеси чернильницу. Я плуту
Расписку дам. Да не вводи сюда
Иуду этого… Иль нет, постой,
Его червонцы будут пахнуть ядом,
Как сребреники пращура его…
Я спрашивал вина.
Круглова. Уж потешила бы свою душеньку; да не приходится. А и то сказать; что хвастать-то! Душа-то у нас коротка, перед деньгами-то, пожалуй, и растаешь.
Проклятые ведь они.
— Какие ж это
деньги, — злобно огрызался Егорыч, — за двадцать целковых в месяц муку мученскую принимать… Ах ты,
проклятая! — Он бил ногой в землю, как яростный рысак. —
Деньги… тут не то что сапоги, а пить-есть не на что…
Я должен был дать ей
денег, потому что в столе у Рябинина не оказалось ни копейки; не знаю, стащила ли все
проклятая баба или, может быть, все осталось в «Вене».
Барин запершись сидит и до обеда чуть ума не решился, а к вечеру зовет тех хитрых жидков и говорит: «Ну, берите,
проклятые, свои
деньги, только отдайте мне мою печать!» А те уже не хотят, говорят: «А зи как же это можно!
— Хорошо… Очень вам благодарен, — бормотал Сергей Никанорыч, хватая
деньги с жадностью и запихивая их в карманы; он весь дрожал, и это было заметно, несмотря на потемки. — А вы, Яков Иваныч, будьте покойны… К чему мне болтать? Мое дело такое, я был да ушел. Как говорится, знать ничего не знаю, ведать не ведаю… — и тут же добавил со вздохом: — Жизнь
проклятая!
—
Проклятое мое дело, и судьба моя
проклятая… — ворчит сердито хозяйка. — Как я за покойным мужем жила, я никакого горя себе не видела. А теперь, что ни швейцар — так пьяница, а горничные все воровки. Цыц, вы, проклятики!.. Вот и эта Проська, двух дней не прожила, а уж из номера двенадцатого у девушки чулки стащила. А то еще бывают некоторые другие, которые только по трактирам ходят за чужие
деньги, а дела никакого не делают…
—
Денег достать нужно; а то бы я не остался. Да и нумеров нет. Чорт их дери, в этом кабаке
проклятом…
— На прииски пошел…
Проклятое место сидеть не хочет, — задумчиво сказал Микеша и потом, усмехнувшись, прибавил: — А титаринские испугались. Тридцать человек боятся… Один человек не боится…
Деньги, сказал бы, давайте,
деньги дали бы… Удивительное дело… Уни-ат!
«И Алексей знает, и Пантелей знает… этак, пожалуй, в огласку пойдет, — думал он. — А народ ноне непостоянный, разом наплетут… О, чтоб тя в нитку вытянуть, шатун
проклятый!.. Напрасно вздумали мы с Сергеем Андреичем выводить их на свежую воду, напрасно и Дюкову
деньги я дал. Наплевать бы на них, на все ихние затейки — один бы конец… А приехали б опять, так милости просим мимо ворот щи хлебать!..»
— А я их брал, твои
деньги? Брал? Ты говори: брал? Я тебе,
проклятый, покажу такие
деньги, что ты отца-мать не узнаешь!
— Опять! Как эти сентиментальные души ищут утешения в словах! Возьмите сигару, сядьте и слушайте. Уже давно мне нужны
деньги, очень большие
деньги. В моем прошлом, которое вам ни к чему знать, у меня были некоторые… неудачи, раздражавшие меня. Дураки и сентиментальные души, вы понимаете? Моя энергия была схвачена и заперта, как воробей в клетку. Три года неподвижно сидел я в этой
проклятой щели, подстерегая случая…
— Проходит неделя, другая… Сижу я у себя дома и что-то строчу. Вдруг отворяется дверь и входит она… пьяная. «Возьмите, говорит, назад
проклятые ваши
деньги!» — и бросила мне в лицо пачку. Не выдержала, значит! Я подобрал
деньги, сосчитал… Пятисот не хватало. Только пятьсот и успела прокутить.
— Как! — закричал князь, — шестьсот пятьдесят собак и сорок псарей-дармоедов!.. Да ведь эти
проклятые псы столько хлеба съедают, что им на худой конец полтораста бедных людей круглый год будут сыты. Прошу вас, Сергей Андреич, чтоб сегодня же все собаки до единой были перевешаны. Псарей на месячину, кто хочет идти на заработки — выдать паспорты.
Деньги, что шли на псарню, употребите на образование в Заборье отделения Российского библейского общества.
— Дело выходит неосновательное, может, и в самом деле погоня. Как-никак, милая Аннушка, возьми-ка ты, брат,
деньги, схорони их себе в подол и поди за куст, спрячься. Не ровен час, если нападут,
проклятые, так ты беги к матери и отдай ей
деньги, пускай она их старшине снесет. Только ты, гляди, никому на глаза не попадайся, беги где лесом, где балочкой, чтоб тебя никто не увидел. Беги себе, да бога милосердного призывай. Христос с тобой!
— Мы потеряли в акциях этого
проклятого банка двести тысяч рублей. Я после разговора с тобой о
деньгах, оставшихся после сестры, поместил их в эти бумаги, увлекшись их быстрым повышением на бирже. Они стояли твердо до последнего дня, когда вдруг банк лопнул и ворох накануне ценных бумаг превратился в ничего нестоящую макулатуру. Я сначала этому не верил, но сегодня получил точные справки.
— Двадцать тысяч рублей! — прошептал он. — Да где же я их возьму!
Проклятая игра! О, с какой радостью отказался бы я от нее. Но ведь мне необходимо добыть
денег… а другого способа нет… Отец… Но как сказать ему о таком проигрыше… Он ни за что не выдаст мне даже моих
денег… или же предложит выделиться и идти от него, куда я хочу, с проклятием матери за спиною… Он неумолим… Тронуть капитал для него хуже смерти… А я дал клятву матушке… Хотел выручить граф Сигизмунд, но и он что-то не появляется… Как тут быть?..
—
Проклятая цыганка!.. Хочешь
денег? Мало, что ль, тебе дано.
— У меня было куплено на триста две тысячи твоих
денег акций этого
проклятого Ссудного банка, который вдруг рухнул.
— Какой черт есть — все мне про Москву в этом смысле наврали. Свахи там, говорили, в неделю окрутят, невест с капиталами нетолченая труба… Я тут, как нарочно, недели с две тому назад проигрался в Петербурге в пух и прах. Дай, думаю, попытаю счастья, и айд; в Москву. Свах это сейчас за бока. Не тут-то было.
Деньги,
проклятые, только высасывают, а толку никакого… Дошел до того, что хоть пешком назад в Петербург иди…
Ваня за то, что бранил и бивал больно железную лошадку, как называл он ее по цвету масти; ключница за то, что воровал овес, и краденые
деньги пропивал; Ларивон — вообще за беспорядочную жизнь; кухарка — за то, что был нечистоплотен и даже подле Божьего милосердия нюхал
проклятое зелье.
— Кацап
проклятый! Тебе все стоит: хоть копеечку за душу взять, и то выгодно: сто душ загубишь и сто копеек возьмешь! Вот тебе и рубль! Но я тебе лучше так все
деньги отдам, только ты меня, пожалуйста, не убивай.
Устал я. К дневнику не тянет, да и некогда, работы много.
Проклятая война жрет
деньги, как свинья апельсины, не напасешься. И как-то странно я себя чувствую: не то привык к душегубству, не то наконец притерпелся, но смотрю на все значительно спокойнее, прочтешь: десять тысяч убитых! двадцать тысяч убитых!.. и равнодушно закуришь папироску. Да и газет почти не читаю, не то что в первое время, когда за вечерним прибавлением сам бегал на угол в дождь и непогоду. Что читать!