Неточные совпадения
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога не веруете; вы в церковь никогда не
ходите; а я,
по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто
волосы дыбом поднимаются.
И Дунька и Матренка бесчинствовали несказанно. Выходили на улицу и кулаками сшибали проходящим головы,
ходили в одиночку на кабаки и разбивали их, ловили молодых парней и прятали их в подполья, ели младенцев, а у женщин вырезали груди и тоже ели. Распустивши
волоса по ветру, в одном утреннем неглиже, они бегали
по городским улицам, словно исступленные, плевались, кусались и произносили неподобные слова.
Парамошу нельзя было узнать; он расчесал себе
волосы, завел бархатную поддевку, душился, мыл руки мылом добела и в этом виде
ходил по школам и громил тех, которые надеются на князя мира сего.
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти всё было отделано.
Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли в первую большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их
волоса, поздороваться с господами.
Она стригла седые
волосы и
ходила дома
по двору и
по саду с открытой головой, а в праздник и при гостях надевала чепец; но чепец держался чуть-чуть на маковке, не шел ей и как будто готов был каждую минуту слететь с головы. Она и сама, просидев пять минут с гостем, извинится и снимет.
После каждого выстрела он прислушивался несколько минут, потом шел
по тропинке, приглядываясь к кустам, по-видимому ожидая Веру. И когда ожидания его не сбывались, он возвращался в беседку и начинал
ходить под «чертову музыку», опять бросался на скамью, впуская пальцы в
волосы, или ложился на одну из скамей, кладя по-американски ноги на стол.
Райский пошел опять туда, где оставил мальчишек. За ним шел и Марк. Они
прошли мимо того места, где купался Шарль. Райский хотел было
пройти мимо, но из кустов, навстречу им, вышел француз, а с другой стороны,
по тропинке, приближалась Ульяна Андреевна, с распущенными, мокрыми
волосами.
Она, закрытая совсем кустами, сидела на берегу, с обнаженными ногами, опустив их в воду, распустив
волосы, и, как русалка, мочила их, нагнувшись с берега. Райский
прошел дальше, обогнул утес: там, стоя
по горло в воде, купался m-r Шарль.
— Вот эта дама с розой в
волосах, — объясняла Заплатина, — переменяет каждый сезон
по любовнику, а вот та, в сером платье… Здравствуйте, Пелагея Семеновна!.. Обратите, пожалуйста, внимание на эту девушку: очень богатая невеста и какая красавица, а отец был мясником. И держит себя как хорошо, никак не подумаешь, что из крестьяночек. Да… Отец в лаптях
ходил!..
Летняя окраска его весьма пестрая: общий тон шерсти красно-кирпичный;
по сторонам тела расположено семь рядов белых пятен величиной с яблоко;
по спине
проходит черный ремень; хвост животного, которым он постоянно помахивает, украшен длинными черными
волосами.
Главный кассир начал
ходить по комнате. Впрочем, он более крался, чем
ходил, и таки вообще смахивал на кошку. На плечах его болтался старый черный фрак, с очень узкими фалдами; одну руку он держал на груди, а другой беспрестанно брался за свой высокий и тесный галстух из конского
волоса и с напряжением вертел головой. Сапоги он носил козловые, без скрипу, и выступал очень мягко.
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры дом в узком, темном переулке, трудно представить себе, сколько в продолжение ста лет
сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы молодых парней с котомкой за плечами, с всевозможными сувенирами из
волос и сорванных цветов в котомке, благословляемых на путь слезами матери и сестер… и пошли в мир, оставленные на одни свои силы, и сделались известными мужами науки, знаменитыми докторами, натуралистами, литераторами.
Это была первая размолвка, но она длилась целый день. Воротившись к Сухаревой, Милочка весь вечер проплакала и осыпала мужа укорами. Очевидно, душевные ее силы начали понемногу раскрываться, только совсем не в ту сторону, где ждал ее Бурмакин. Он
ходил взад и вперед
по комнате, ероша
волосы и не зная, что предпринять.
Он одевался в своеобразный костюм, вроде поповского подрясника, подпоясывался широким, вышитым шерстями поясом и
ходил с распущенными
по плечам
волосами.
Маленькая не
по росту голова, малокровное и узкое лицо, формой своей напоминавшее лезвие ножа, длинные изжелта-белые
волосы, светло-голубые, без всякого блеска (словно пустые) глаза, тонкие, едва окрашенные губы, длинные, как у орангутанга, мотающиеся руки и, наконец, колеблющаяся, неверная походка (точно он не
ходил, а шлялся) — все свидетельствовало о каком-то ненормальном состоянии, которое близко граничило с невменяемостью.
Полтора Кожуха [Полтора Кожуха — украинский гетман в 1638–1642 годах.] и Сагайдачного [Сагайдачный — украинский гетман; в 1616–1621 годах возглавлял походы запорожских казаков против турок.] не занимали нас так, как рассказы про какое-нибудь старинное чудное дело, от которых всегда дрожь
проходила по телу и
волосы ерошились на голове.
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно
ходить в лесу:
по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом
по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы;
волосы льются с зеленой головы на плечи, вода, звучно журча, бежит с длинных
волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Еще был у нас один рассказчик; но тот (нечего бы к ночи и вспоминать о нем) такие выкапывал страшные истории, что
волосы ходили по голове.
По утрам, когда нет клиентов, мальчишки обучались этому ремеслу на отставных солдатах, которых брили даром. Изрежет неумелый мальчуган несчастного, а тот сидит и терпит, потому что в билете у него написано: «бороду брить,
волосы стричь,
по миру не
ходить». Через неделю опять солдат просит побрить!
В доме Румянцева была, например, квартира «странников». Здоровеннейшие, опухшие от пьянства детины с косматыми бородами; сальные
волосы по плечам лежат, ни гребня, ни мыла они никогда не видывали. Это монахи небывалых монастырей, пилигримы, которые век свой
ходят от Хитровки до церковной паперти или до замоскворецких купчих и обратно.
Библиотека эта
по завещанию поступила в музей. И старик Хлудов до седых
волос вечера проводил по-молодому, ежедневно за лукулловскими ужинами в Купеческом клубе, пока в 1882 году не умер скоропостижно
по пути из дома в клуб. Он
ходил обыкновенно в высоких сапогах, в длинном черном сюртуке и всегда в цилиндре.
Это был первый «агитатор», которого я увидел в своей жизни. Он прожил в городе несколько дней,
ходил по вечерам гулять на шоссе, привлекая внимание своим студенческим видом, очками, панамой, длинными
волосами и пледом. Я иной раз
ходил с ним, ожидая откровений. Но студент молчал или говорил глубокомысленные пустяки…
По наружности Прохоров напоминал ветхозаветного купца. Он
ходил в длиннополом сюртуке, смазных сапогах и ситцевой рубахе. На вид ему можно было дать лет шестьдесят, хотя ни один седой
волос не говорил об этом. Крепкий вообще человек. Когда Галактион принялся излагать подробно свою миссию, Прохоров остановил его на полдороге.
Это был высокий, сухой и копченый человек, в тяжелом тулупе из овчины, с жесткими
волосами на костлявом, заржавевшем лице. Он
ходил по улице согнувшись, странно качаясь, и молча, упорно смотрел в землю под ноги себе. Его чугунное лицо, с маленькими грустными глазами, внушало мне боязливое почтение, — думалось, что этот человек занят серьезным делом, он чего-то ищет, и мешать ему не надобно.
Иногда
по двору
ходил, прихрамывая, высокий старик, бритый, с белыми усами,
волосы усов торчали, как иголки. Иногда другой старик, с баками и кривым носом, выводил из конюшни серую длинноголовую лошадь; узкогрудая, на тонких ногах, она, выйдя на двор, кланялась всему вокруг, точно смиренная монахиня. Хромой звонко шлепал ее ладонью, свистел, шумно вздыхал, потом лошадь снова прятали в темную конюшню. И мне казалось, что старик хочет уехать из дома, но не может, заколдован.
Правда, рано утром, и то уже в исходе марта, и без лыж
ходить по насту, который иногда бывает так крепок, что скачи куда угодно хоть на тройке; подкрасться как-нибудь из-за деревьев к начинающему глухо токовать краснобровому косачу; нечаянно наткнуться и взбудить чернохвостого русака с ремнем пестрой крымской мерлушки
по спине или чисто белого как снег беляка: он еще не начал сереть, хотя уже
волос лезет; на пищик [Пищиком называется маленькая дудочка из гусиного пера или кожи с липового прутика, на котором издают ртом писк, похожий на голос самки рябца] подозвать рябчика — и кусок свежей, неперемерзлой дичины может попасть к вам на стол…
Черные
волосы красивою волной склонялись над выпуклым лбом,
по которому
прошли ранние морщинки.
Дворовые мальчики и девочки, несколько принаряженные, иные хоть тем, что были в белых рубашках, почище умыты и с приглаженными
волосами, — все весело бегали и начали уже катать яйца, как вдруг общее внимание привлечено было двумя какими-то пешеходами, которые,
сойдя с Кудринской горы, шли вброд
по воде, прямо через затопленную урему.
Белокурые
волосы ее при этом отливали приятным матовым светом, белые руки
ходили по канве, а на переплете пялец выставлялся носок ее щеголеватого башмака.
Я застал Наташу одну. Она тихо
ходила взад и вперед
по комнате, сложа руки на груди, в глубокой задумчивости. Потухавший самовар стоял на столе и уже давно ожидал меня. Молча и с улыбкою протянула она мне руку. Лицо ее было бледно, с болезненным выражением. В улыбке ее было что-то страдальческое, нежное, терпеливое. Голубые ясные глаза ее стали как будто больше, чем прежде,
волосы как будто гуще, — все это так казалось от худобы и болезни.
Плешивцев молча
ходил взад и вперед
по комнате, ерошил себе
волосы, как бы соображая, нельзя ли и «подоплеку» соблюсти, и рейхстагу германскому букетец преподнести.
Она
ходила теперь
по залам под руку с Лушей, поправляла ей
волосы и платье и потихоньку несколько раз поцеловала ее.
Верная служанка, видимо, была недовольна своей работой и сердито приводила в порядок рассыпавшуюся
по плечам Луши волну русых
волос; гребень
ходил у ней в руках неровно и заставил девушку несколько раз сморщиться от боли.
Мать
ходила взад и вперед и смотрела на сына, Андрей, слушая его рассказы, стоял у окна, заложив руки за спину. Павел расхаживал
по комнате. У него отросла борода, мелкие кольца тонких, темных
волос густо вились на щеках, смягчая смуглый цвет лица.
Несмотря на свои четыре года, она
ходила еще плохо, неуверенно ступая кривыми ножками и шатаясь, как былинка: руки ее были тонки и прозрачны; головка покачивалась на тонкой шее, как головка полевого колокольчика; глаза смотрели порой так не по-детски грустно, и улыбка так напоминала мне мою мать в последние дни, когда она, бывало, сидела против открытого окна и ветер шевелил ее белокурые
волосы, что мне становилось самому грустно, и слезы подступали к глазам.
В редкие трезвые минуты жизни он быстро
проходил по улицам, потупясь и ни на кого не глядя, как бы подавленный стыдом собственного существования;
ходил он оборванный, грязный, обросший длинными, нечесаными
волосами, выделяясь сразу из толпы и привлекая всеобщее внимание; но сам он как будто не замечал никого и ничего не слышал.
— Да как же, помилуйте, ваше превосходительство, — продолжал тот, — какая это партия может быть?.. Жена теперь,
по своему воспитанию, слово скажет, а муж и понять его не может! Слыхали мы тоже часто его разговор с барышней: лям… тлям — и дальше нейдет;
ходит только да
волосы ерошит.
Александр
прошел по всем комнатам, потом
по саду, останавливаясь у каждого куста, у каждой скамьи. Ему сопутствовала мать. Она, вглядываясь в его бледное лицо, вздыхала, но плакать боялась; ее напугал Антон Иваныч. Она расспрашивала сына о житье-бытье, но никак не могла добиться причины, отчего он стал худ, бледен и куда девались
волосы. Она предлагала ему и покушать и выпить, но он, отказавшись от всего, сказал, что устал с дороги и хочет уснуть.
Я спрятал тетрадь в стол, посмотрел в зеркало, причесал
волосы кверху, что,
по моему убеждению, давало мне задумчивый вид, и
сошел в диванную, где уже стоял накрытый стол с образом и горевшими восковыми свечами. Папа в одно время со мною вошел из другой двери. Духовник, седой монах с строгим старческим лицом, благословил папа. Пала поцеловал его небольшую широкую сухую руку; я сделал то же.
Часто, глядя на нее, когда она, улыбающаяся, румяная от зимнего холоду, счастливая сознанием своей красоты, возвращалась с визитов и, сняв шляпу, подходила осмотреться в зеркало, или, шумя пышным бальным открытым платьем, стыдясь и вместе гордясь перед слугами,
проходила в карету, или дома, когда у нас бывали маленькие вечера, в закрытом шелковом платье и каких-то тонких кружевах около нежной шеи, сияла на все стороны однообразной, но красивой улыбкой, — я думал, глядя на нее: что бы сказали те, которые восхищались ей, ежели б видели ее такою, как я видел ее, когда она,
по вечерам оставаясь дома, после двенадцати часов дожидаясь мужа из клуба, в каком-нибудь капоте, с нечесаными
волосами, как тень
ходила по слабо освещенным комнатам.
Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя бы
прошли еще миллионы лет, он никогда не позабудет этой грациозной, воздушной фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося, единственного «своего» лица с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими
волосами, заплетенными в корону, этих больших внимательных серых глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной формы, какую Александров видел только в корпусе, в рисовальном классе, когда,
по указанию старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер.
Затем встал вдруг с своего места и довольно быстрыми шагами принялся
ходить взад и вперед
по гостиной, беспрестанно хватая себя за голову и ероша свои
волосы.
Совершенная погибель его была почти несомненна: его часто видали, как он с растрепанными
волосами, в одной рубахе, босиком крался
по задним огородам в кабак, чтобы затушить и успокоить свое похмелье;
ходя с крестом
по деревням, он до такой степени напивался, что не мог уже стоять на ногах, и его обыкновенно крестьяне привозили домой в своих почти навозных телегах.
Лицо Савелия по-прежнему имело зеленовато-желтый цвет, но наряд его был несколько иной: вместо позолоченного перстня, на пальце красовался настоящий золотой и даже с каким-то розовым камнем;
по атласному жилету
проходил бисерный шнурок, и в кармане имелись часы; жидкие
волосы на голове были сильно напомажены; брюки уже не спускались в сапоги, а лежали сверху сапог.
Он
сошел на мол и стал как раз напротив того места, где стояла Елена, облокотившаяся на буковые перила борта. Ветер раздувал его серую крылатку, и сам он, со своим высоким ростом и необычайной худобой, с остренькой бородкой и длинными седеющими
волосами, которые трепались из-под широкополой, черной шляпы, имел в наружности что-то добродушно комично-воинственное, напоминавшее Дон-Кихота, одетого
по моде радикалов семидесятых годов.
Вообще Любинька, по-видимому, окончательно сожгла свои корабли, и об ней
ходили самые неприятные для сестрина самолюбия слухи. Говорили, что каждый вечер у ней собирается кутежная ватага, которая ужинает с полуночи до утра. Что Любинька председает в этой компании и, представляя из себя «цыганку», полураздетая (при этом Люлькин, обращаясь к пьяным друзьям, восклицал: посмотрите! вот это так грудь!), с распущенными
волосами и с гитарой в руках, поет...
Голова его была обрита удовлетворительно; но, оглядев себя внимательно в зеркальце, он заметил, что как будто не совсем гладко на голове; показывались чуть видные ростки
волос, и он немедленно
сходил к «майору», чтоб обриться совершенно прилично и
по форме.
Гораздо больше нравился мне октавист Митропольский; являясь в трактир, он
проходил в угол походкой человека, несущего большую тяжесть, отодвигал стул пинком ноги и садился, раскладывая локти
по столу, положив на ладони большую, мохнатую голову. Молча выпив две-три рюмки, он гулко крякал; все, вздрогнув, повертывались к нему, а он, упираясь подбородком в ладони, вызывающе смотрел на людей; грива нечесаных
волос дико осыпала его опухшее, бурое лицо.
— Варнава Васильевич! Отоприте мне, Варнава Васильевич! — закричал ему Дарьянов, но зов этот пропадал бесследно. Препотенский по-прежнему тер ожесточенно свои кирпичи, локти его
ходили один против другого, как два кривошипа; мокрые
волосы трепались в такт из стороны в сторону; сам он также качался, как подвижной цилиндр, и ничего не слыхал и ни на что не откликался.
Но вот
по улице проехал человек с длинными
волосами и в особенном, отличающемся от всех наряде и,
сойдя с дрожек, подходит к дому земской управы.