Неточные совпадения
Когда она думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность
к нему зa это. Ей казалось, что те слова, которые она сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила. Она не могла решиться позвать
девушку и еще меньше
сойти вниз и увидать сына и гувернантку.
Прочитав это письмо, я чуть с ума не
сошел. Я пустился в город, без милосердия пришпоривая бедного моего коня. Дорогою придумывал я и то и другое для избавления бедной
девушки и ничего не мог выдумать. Прискакав в город, я отправился прямо
к генералу и опрометью
к нему вбежал.
— Тоже вот и Любаша: уж как ей хочется, чтобы всем было хорошо, что уж я не знаю как! Опять дома не ночевала, а намедни, прихожу я утром, будить ее — сидит в кресле, спит, один башмак снят, а другой и снять не успела, как сон ее свалил. Люди
к ней так и
ходят, так и
ходят, а женишка-то все нет да нет! Вчуже обидно, право:
девушка сочная, как лимончик…
— Какой скверный табак, — сказала Лидия,
проходя к окну, залепленному снегом, остановилась там боком ко всем и стала расспрашивать Дронова, за что его исключили; Дронов отвечал ей нехотя, сердито. Макаров двигал бровями, мигал и пристально, сквозь пелену дыма, присматривался
к темно-коричневой фигурке
девушки.
Когда
девушка стала подходить
к барину, она сначала умерила ход и перешла с бега на шаг, поровнявшись же с ним, остановилась и, размахнувшись назад головой, поклонилась ему, и только когда он
прошел, пошла с петухом дальше.
Наконец
девушка решилась объясниться с отцом. Она надела простенькое коричневое платье и пошла в кабинет
к отцу. По дороге ее встретила Верочка. Надежда Васильевна молча поцеловала сестру и
прошла на половину отца; у нее захватило дыхание, когда она взялась за ручку двери.
Алеша не заходил уже дня четыре и, войдя в дом, поспешил было прямо
пройти к Лизе, ибо у ней и было его дело, так как Лиза еще вчера прислала
к нему
девушку с настоятельною просьбой немедленно
к ней прийти «по очень важному обстоятельству», что, по некоторым причинам, заинтересовало Алешу.
Но пока
девушка ходила к Лизе докладывать, госпожа Хохлакова уже узнала от кого-то о его прибытии и немедленно прислала попросить его
к себе «на одну только минутку».
Святейший отец, верите ли: влюбил в себя благороднейшую из девиц, хорошего дома, с состоянием, дочь прежнего начальника своего, храброго полковника, заслуженного, имевшего Анну с мечами на шее, компрометировал
девушку предложением руки, теперь она здесь, теперь она сирота, его невеста, а он, на глазах ее,
к одной здешней обольстительнице
ходит.
Молодые берендеи водят круги; один круг ближе
к зрителям, другой поодаль.
Девушки и парни в венках. Старики и старухи кучками сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками. В первом кругу
ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка, в середине круга: Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия в играх, то показывается между народом, то уходит в лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха, Мураш и несколько их соседей сидят под кустом и пьют пиво. Царь со свитой смотрит издали на играющих.
Словом сказать, малиновецкий дом оживился. Сенные
девушки — и те
ходили с веселыми лицами, в надежде, что при старом барине их не будут томить работой. Одно горе: дедушка любил полакомиться, а
к приезду его еще не будет ни ягод, ни фруктов спелых.
В проходе вынырнуло вдруг из темноты новое лицо. Это был, очевидно, Роман. Лицо его было широко, изрыто оспой и чрезвычайно добродушно. Закрытые веки скрывали впадины глаз, на губах играла добродушная улыбка.
Пройдя мимо прижавшейся
к стене
девушки, он поднялся на площадку. Размахнувшаяся рука его товарища попала ему сбоку в шею.
Авдотья Максимовна в течение всей пьесы находится в сильнейшей ажитации, бессмысленной и пустой, если хотите, но тем не менее возбуждающей в нас не смех, а сострадание: бедная
девушка в самом деле не виновата, что ее лишили всякой нравственной опоры внутри себя и воспитали только
к тому, чтобы век
ходить ей на привязи.
Старушке казалось, что
девушка как будто начала «припадать»
к доктору, день
ходит, как в воду опущенная, и только ждет вечера.
Проходить к ним надобно было через коридор и через девичью, битком набитую множеством горничных
девушек и девчонок; их одежда поразила меня: одни были одеты в полосущатые платья, другие в телогрейки с юбками, а иные были просто в одних рубашках и юбках; все сидели за гребнями и пряли.
— Я с этим, собственно, и пришел
к тебе. Вчера ночью слышу стук в мою дверь. Я вышел и увидал одну молоденькую
девушку, которая прежде жила в номерах; она вся дрожала, рыдала, просила, чтоб ей дали убежище; я
сходил и схлопотал ей у хозяйки номер, куда перевел ее, и там она рассказала мне свою печальную историю.
— И он ужасы рассказывал; что если, говорит, вы опять не возьмете его
к себе и не жените на какой-то
девушке Груше, что ли, которая живет у вас, так он что-то такое еще донесет на вас, и вас тогда непременно
сошлют.
Отдохнув, я причесался, почистился и
сошел вниз
к чаю. Образ молодой
девушки носился передо мною, сердце перестало прыгать, но как-то приятно сжималось.
Девушка прошла в свою комнату, которая выходила в сад, села
к окну и заплакала.
— Нечистая она, наша бабья любовь!.. Любим мы то, что нам надо. А вот смотрю я на вас, — о матери вы тоскуете, — зачем она вам? И все другие люди за народ страдают, в тюрьмы идут и в Сибирь, умирают…
Девушки молодые
ходят ночью, одни, по грязи, по снегу, в дождик, — идут семь верст из города
к нам. Кто их гонит, кто толкает? Любят они! Вот они — чисто любят! Веруют! Веруют, Андрюша! А я — не умею так! Я люблю свое, близкое!
— Девицы тоже очень обижаются на вас! — говорила она. — Женихи вы для всякой
девушки завидные и работники все хорошие, непьющие, а внимания на девиц не обращаете! Говорят, будто
ходят к вам из города барышни зазорного поведения…
И, молча пожав им руки, ушла, снова холодная и строгая. Мать и Николай, подойдя
к окну, смотрели, как
девушка прошла по двору и скрылась под воротами. Николай тихонько засвистал, сел за стол и начал что-то писать.
У ней была всего одна дочь, мамзель Полина,
девушка, говорят, очень умная и образованная, но,
к несчастью, с каким-то болезненным цветом лица и, как
ходили слухи, без двух ребер в одном боку — недостаток, который, впрочем, по наружности почти невозможно было заметить.
Самые искренние его приятели в отношении собственного его сердца знали только то, что когда-то он был влюблен в
девушку, которой за него не выдали, потом был в самых интимных отношениях с очень милой и умной дамой, которая умерла; на все это, однако, для самого Белавина
прошло, по-видимому, легко; как будто ни одного дня в жизни его не существовало, когда бы он был грустен, да и повода как будто
к тому не было, — тогда как героя моего, при всех свойственных ему практических стремлениях, мы уже около трех лет находим в истинно романтическом положении.
Знаешь
девушку иль нет,
Черноглазу, черноброву?
Ах, где, где, где?
Во Дворянской слободе.
Как та
девушка живет,
С кем любовь свою ведет?
Ах, где, где, где?
Во Дворянской слободе.
Ходит к ней, знать, молодец,
Не боярин, не купец.
Ах, где, где, где?
Александр часто гулял по окрестностям. Однажды он встретил толпу баб и девок, шедших в лес за грибами, присоединился
к ним и
проходил целый день. Воротясь домой, он похвалил
девушку Машу за проворство и ловкость, и Маша взята была во двор
ходить за барином. Ездил он иногда смотреть полевые работы и на опыте узнавал то, о чем часто писал и переводил для журнала. «Как мы часто врали там…» — думал он, качая головой, и стал вникать в дело глубже и пристальнее.
Несмотря на все эти утешения и доказательства, Сусанна продолжала плакать, так что ее хорошенькие глазки воспалились от слез, а ротик совершенно пересох; она вовсе не страшилась брака с Егором Егорычем, напротив, сильно желала этого, но ее мучила мысль перестать быть
девушкой и сделаться дамой. Как бы ни было, однако gnadige Frau, отпустив Сусанну наверх в ее комнату,
прошла к Егору Егорычу.
И в это время на корабле умер человек. Говорили, что он уже сел больной; на третий день ему сделалось совсем плохо, и его поместили в отдельную каюту. Туда
к нему
ходила дочь, молодая
девушка, которую Матвей видел несколько раз с заплаканными глазами, и каждый раз в его широкой груди поворачивалось сердце. А наконец, в то время, когда корабль тихо шел в густом тумане, среди пассажиров пронесся слух, что этот больной человек умер.
— И я, — резонно заметила
девушка, подошла
к нему и, ласково улыбаясь, стала просить: —
Сходите к нему, а? Пожалуйста! Ну —
сходите!
Хворала я долго в монастыре одном. Женский монастырь. Ухаживала за мной одна
девушка, полька… и
к ней из монастыря другого — около Арцер-Паланки, помню, —
ходил брат, тоже монашек… Такой… как червяк, всё извивался предо мной… И когда я выздоровела, то ушла с ним… в Польшу его.
— Нет, мужчины совсем наоборот… Взять вот хоть вас. Вот сейчас сидим мы с вами, разговариваем, а где-нибудь растет
девушка, которую вы полюбите, и женитесь, заведете деток… Я это
к слову говорю, а не из ревности. Я даже рада буду вашему счастью… Дай бог всего хорошего и вам и вашей
девушке. А под окошечком у вас все-таки
пройду…
— А та, которая с письмами… Раньше-то Агафон Павлыч у ней комнату снимал, ну, и обманул. Она вдова, живет на пенсии… Еще сама как-то приходила. Дуры эти бабы… Ну, чего лезет и людей смешит? Ошиблась и молчи… А я бы этому Фоме невероятному все глаза выцарапала. Вон каким сахаром
к девушке-то подсыпался… Я ее тоже знаю: швейка. Дама-то на Васильевском острове живет, далеко
к ней
ходить, ну, а эта ближе…
— Недавно он женился на единственной подруге той
девушки, его ученице; это они идут на кладбище,
к той, — они каждое воскресенье
ходят туда, положить цветы на могилу ее.
Она
прошла в комнату и осталась там до поры, пока Лунёв, отпустив покупателей, не вошёл
к ней. Он застал её стоящей пред «Ступенями человеческой жизни». Повернув голову навстречу Илье,
девушка указала глазами на картину и проговорила...
— Постой тут, Гаврик, — сказала
девушка и, оставив брата у двери,
прошла в комнату. Лунёв толкнул
к ней табурет. Она села. Павел ушёл в магазин, Маша пугливо жалась в углу около печи, а Лунёв неподвижно стоял в двух шагах пред
девушкой и всё не мог начать разговора.
На дворе совсем меркло; мимо платформы торопливо
проходили к домам разные рабочие люди;
прошло несколько
девушек, которые с ужасом и с любопытством взглядывали на мрачный сундук и на одинокую фигуру Долинского, и вдруг сначала шли удвоенным шагом, а потом бежали, кутая свои головы широкими коричневыми платками и путаясь в длинных юбках платьев.
Помнишь, бывало, как я об себе раздумывала, да и тебе самой, чай, тоже в голову приходило, что вот ты
девушка честная, живешь ты себе как птичка какая; вдруг тебе понравился некоторый человек, он за тебя сватается,
ходит к тебе часто, целует тебя… тебе и стыдно-то его, и рада ты ему.
В один из холоднейших и ненастнейших московских дней
к дому князя подходила молодая, стройная
девушка, брюнетка, с очень красивыми, выразительными, умными чертами лица. Она очень аккуратно и несколько на мужской лад была одета и, как видно, привыкла
ходить пешком. Несмотря на слепящую вьюгу и холод, она шла смело и твердо, и только подойдя
к подъезду княжеского дома, как бы несколько смутилась.
— Ты княгине ничего не говори, что я заходила, я не
пройду к ней; мне пора по делу! — произнесла
девушка опять каким-то повелительным тоном и сама пошла.
Девушка положила небольшой чемодан на платформу и быстро
прошла через полотно дороги на противоположный откос,
к будке сторожа. Я на мгновение потерял ее из вида, и затем ее тонкая фигура показалась в приотворенной двери.
Так
прошло рождество; разговелись; начались святки; девки стали переряжаться, подблюдные песни пошли. А Насте стало еще горче, еще страшнее. «Пой с нами, пой», — приступают
к ней
девушки; а она не только что своего голоса не взведет, да и чужих-то песен не слыхала бы. Барыня их была природная деревенская и любила девичьи песни послушать и сама иной раз подтянет им. На святках, по вечерам, у нее девки собирались и певали.
Народ все строгий: наблюдают, как она сядет, да как
пройдет, как встанет; а у Катерины Львовны характер был пылкий, и, живя
девушкой в бедности, она привыкла
к простоте и свободе: пробежать бы с ведрами на реку да покупаться бы в рубашке под пристанью или обсыпать через калитку прохожего молодца подсолнечною лузгою; а тут все иначе.
— Ты бы лучше своей Глашке указывала, чтобы она
к мужчинам-то поменьше лезла, когда они спят… Это не прилично девушке-невесте. Я своими глазами видела, как Глашка давеча
к барину
ходила… Да, своими глазами видела. Вон он сидит, спросите у него!
В пустынный сад теперь забрести было некому, и нельзя было ожидать, чтобы кто-нибудь заметил выбитое на антресолях окно; а покоевые слуги и сенные
девушки, вероятно, тоже или побиты, или заперты, или связаны, или же, если их эта беда и обминула, то тогда они не знают ничего и никто из них не посмеет взойти наверх, пока их боярыня не
сошлет вниз свою покоевку и кого-нибудь
к себе не потребует.
Но,
к чрезвычайному ее удивлению, не
проходило нескольких месяцев, чтобы у которой-нибудь из ее
девушек стан не делался гораздо полнее обыкновенного; тем более это казалось удивительно, что в доме почти никого не было из холостых людей, выключая разве только комнатного мальчика, который
ходил в сером полуфраке, с босыми ногами, и если не ел, то уж верно спал.
Прочитав другой раз,
девушка опять на цыпочках подошла
к своей кровати и улеглась в постель; но не
прошло четверти часа, она снова встала и принялась будить Татьяну Ивановну, которая, будто спросонья, открыла глаза.
Анна. Он теперь, того гляди, придет, коль не обманет. Помни все, что я тебе говорила. Так прямо ему и режь. Об чем ты, дурочка, плачешь? Ведь уж все равно, долго он
ходить к тебе не станет, скорехонько ему надоест, сам он тебя бросит. Тогда хуже заплачешь, да еще слава дурная пойдет. А тебе славу свою надо беречь, у тебя только ведь и богатства-то. Вон он, кажется, идет. Смотри же, будь поумнее! Богатым
девушкам можно быть глупыми, а бедной
девушке ума терять нельзя, а то пропадешь. (Уходит).
— Нет, и — не хочу! — решительно ответила
девушка, усаживаясь за стол. — Это будет — когда я ворочусь
к ним, — значит, вечером, — потому что я пробуду у вас весь день. Зачем же с утра думать о том, что будет ещё только вечером? Папа рассердится, но от него можно уйти и не слушать… Тётя? — она без памяти любит меня! Они? Я могу заставить их
ходить вокруг меня на четвереньках… Вот бы смешно!.. Чернонебов не может, потому что у него живот!
Приходская церковь была в шести верстах, в Косогорове, и в ней бывали только по нужде, когда нужно было крестить, венчаться или отпевать; молиться же
ходили за реку. В праздники, в хорошую погоду,
девушки наряжались и уходили толпой
к обедне, и было весело смотреть, как они в своих красных, желтых и зеленых платьях шли через луг; в дурную же погоду все сидели дома. Говели в приходе. С тех, кто в Великом посту не успевал отговеться, батюшка на Святой, обходя с крестом избы, брал по 15 копеек.
В Петербурге жил он как бы в пустыне, не размышляя о будущем и не знаясь почти ни с кем. Я его свел с Злотницкими. Он
к ним
ходил довольно часто. Не будучи самолюбив, он не был застенчив; но и у них, как и везде, говорил мало, однако полюбился им. Тяжелый старик, муж Татьяны Васильевны, и тот обходился с ним ласково, и обе молчаливые
девушки скоро
к нему привыкли.