Неточные совпадения
«Нет, неправду не может она сказать
с этими глазами», подумала
мать, улыбаясь на ее волнение и счастие. Княгиня улыбалась тому, как огромно и значительно кажется ей, бедняжке, то, что
происходит теперь в ее душе.
Да, он был рад, он был очень рад, что никого не было, что они были наедине
с матерью. Как бы за все это ужасное время разом размягчилось его сердце. Он упал перед нею, он ноги ей целовал, и оба, обнявшись, плакали. И она не удивлялась и не расспрашивала на этот раз. Она уже давно понимала, что
с сыном что-то ужасное
происходит, а теперь приспела какая-то страшная для него минута.
Лучше вот что: если вы решились ко мне зайти и у меня просидеть четверть часа или полчаса (я все еще не знаю для чего, ну, положим, для спокойствия
матери) — и, сверх того,
с такой охотой со мной говорите, несмотря на то что
произошло внизу, то расскажите уж мне лучше про моего отца — вот про этого Макара Иванова, странника.
— Мы все наши двадцать лет,
с твоею
матерью, совершенно прожили молча, — начал он свою болтовню (в высшей степени выделанно и ненатурально), — и все, что было у нас, так и
произошло молча.
— Нет, слушай дальше… Предположим, что случилось то же
с дочерью. Что теперь
происходит?.. Сыну родители простят даже в том случае, если он не женится на
матери своего ребенка, а просто выбросит ей какое-нибудь обеспечение. Совсем другое дело дочь
с ее ребенком… На нее обрушивается все: гнев семьи, презрение общества. То, что для сына является только неприятностью, для дочери вечный позор… Разве это справедливо?
Лиза была в это время в разладе
с своими и не выходила за порог своей комнаты. Полинька Калистратова навещала ее аккуратно каждое утро и оставалась у ней до обеда. Бертольди Ольга Сергеевна ни за что не хотела позволить Лизе принимать в своем доме; из-за этого-то и
произошла новая размолвка Лизы
с матерью.
Покуда
происходила в доме раскладка, размещение привезенных из Уфы вещей и устройство нового порядка, я
с Евсеичем ходил гулять, разумеется,
с позволения
матери, и мы успели осмотреть Бугуруслан, быстрый и омутистый, протекавший углом по всему саду, летнюю кухню, остров, мельницу, пруд и плотину, и на этот раз все мне так понравилось, что в одну минуту изгладились в моем воспоминании все неприятные впечатления, произведенные на меня двукратным пребыванием в Багрове.
С самого возвращения в Уфу я начал вслушиваться и замечать, что у
матери с отцом
происходили споры, даже неприятные.
Я встал, поклонился и снова получил способность говорить; но зато
с приходом
матери с Сонечкой
произошла странная перемена.
Дело
происходило будто бы так: когда предводительша подвезла Лизу и Маврикия Николаевича,
с «чтения», к дому Лизиной
матери (всё больной ногами), то недалеко от подъезда, шагах в двадцати пяти, в сторонке, ожидала чья-то карета.
Произошло его отсутствие оттого, что капитан, возбужденный рассказами Миропы Дмитриевны о красоте ее постоялки, дал себе слово непременно увидать m-lle Рыжову и во что бы то ни стало познакомиться
с нею и
с матерью ее, ради чего он, подобно Миропе Дмитриевне, стал предпринимать каждодневно экскурсии по переулку, в котором находился домик Зудченки, не заходя, впрочем, к сей последней, из опасения, что она начнет подтрунивать над его увлечением, и в первое же воскресенье Аггей Никитич, совершенно неожиданно для него, увидал, что со двора Миропы Дмитриевны вышли: пожилая, весьма почтенной наружности, дама и молодая девушка, действительно красоты неописанной.
— Мы убеждены, что человек не умирает полною смертью, восприняв которую, он только погружается в землю, как бы в лоно
матери, и в продолжение девяти месяцев, подобно младенцу, из ветхого Адама преобразуется в нового, или, лучше сказать, первобытного, безгреховного Адама; из плоти он переходит в дух, и до девяти месяцев связь всякого умершего
с землею не прекращается; он, может быть, даже чувствует все, что здесь
происходит; но вдруг кто-нибудь будет недоволен завещанной им волей…
— Я Бога боюсь, Егор Ильич; а
происходит все оттого, что вы эгоисты-с и родительницу не любите-с, —
с достоинством отвечала девица Перепелицына. — Отчего вам было, спервоначалу, воли их не уважить-с? Они вам мать-с. А я вам неправды не стану говорить-с. Я сама подполковничья дочь, а не какая-нибудь-с.
— Это что? — закричала она. — Что это здесь
происходит? Вы, Егор Ильич, врываетесь в благородный дом
с своей ватагой, пугаете дам, распоряжаетесь!.. Да на что это похоже? Я еще не выжила из ума, слава богу, Егор Ильич! А ты, пентюх! — продолжала она вопить, набрасываясь на сына. — Ты уж и нюни распустил перед ними! Твоей
матери делают оскорбление в ее же доме, а ты рот разинул! Какой ты порядочный молодой человек после этого? Ты тряпка, а не молодой человек после этого!
Петр Иванов отказал, но
мать встала
с своего места, пересыпала рубленый сахар из бумажного картуза в холщовый мешочек и передала ее Борису, который тут же мастерски увернул индюка и вручил его непосредственно самой генеральше. Встреча
с этою гордою дамой, ее надутый вид и метаморфозы, которые
происходили с нею в течение нескольких минут, были для меня предметом немалого удивления.
Кукушкина. Эх, Аким Акимыч, женится — переменится. А не знать всего этого я не могла, я не такая
мать, без оглядки ничего не сделаю. У меня такое правило: как только повадился к нам молодой человек, так и пошлю кого-нибудь узнать про него всю подноготную или сама от сторонних людей разведаю. Все эти глупости в нем, по-моему,
происходят от холостой жизни. Вот как женится, да мы на него насядем, так и
с дядей помирится, и служить будет хорошо.
Бабушка Варвара Никаноровна
происходила из самого незнатного рода: она была «мелкая дворянка», по фамилии Честунова. Бабушка отнюдь не скрывала своего скромного происхождения, напротив, даже любила говорить, что она у своего отца
с матерью в детстве индюшек стерегла, но при этом всегда объясняла, что «скромный род ее был хоть тихенький, но честный и фамилия Честуновы им не даром досталась, а приросла от народного прозвания».
И мой отец
с матерью, и сам дядя, зная бабушкин характер, стали ежеминутно опасаться, как бы не
произошло домашней сцены, которая поставит сына
с матерью в неприязненные отношения.
Елпидифора Мартыныча разбудили и доложили ему, что его зовут от князя Григорова к г-же Жиглинской. Он уже слышал, что Елена больше не жила
с матерью, и понял так, что это, вероятно, что-нибудь насчет родов
с ней
происходит. Первое его намерение было не ехать и оставить этих господ гордецов в беспомощном состоянии; но мысль, что этим он может возвратить себе практику в знатном доме Григоровых, превозмогла в нем это чувство.
После этих двух важных в жизни нашего героя событий в судьбе его
произошел большой перелом: охочий ходок
с почтою, он уже не захотел ездить
с почтарем и стал искать себе другого места, — опять непременно там же, в Солигаличе, чтобы не расстаться
с матерью, которая в то время уже остарела и, притупев зрением, стала хуже печь свои пироги.
Но одна моя встреча
с ним, как ни странно,
произошла через
мать, через…
Не потому только, что человек здесь внизу родится совместным действием отца и
матери, почему и заслуживает имя человека (Адам), ибо таким способом рождение его тела
происходит аналогично
с рождением души.
Да-с, я ведь
происхожу из кантонистов; я был простой солдат, простой и добрый солдат-товарищ;
мать свою почитал, а как эта проклятая пуля в меня попала, я пошел в чины, сделался генералом и всю жизнь мою не вспомнил бога.
— Да-с, maman, — отвечал я, кашлянув, и эти почти первые слова, произнесенные мною в доме моей
матери, прозвучали так младенчески робко, что я даже сконфузился детской интонации,
с которою их выговорил, и снова откашлялся, стараясь показать, что ребячливость моего голоса
произошла от случайности, а вместе
с тем и освежить гортань на случай уместного произнесения нового слова.
Наше тогдашнее сближение
произошло в два приема в течение моего редакторства: сначала в его первый приезд в Петербург вместе
с матерью, а потом, когда он гостил у меня в квартире и пробыл вместо одной недели целых шесть и больше —
с Масленицы до начала мая.
В зиму 1860–1861 года дружининские"журфиксы", сколько помню, уже прекратились. Когда я к нему явился — кажется, за письмом в редакцию"Русского вестника", куда повез одну из своих пьес, — он вел уже очень тихую и уединенную жизнь холостяка, жившего
с матерью, кажется, все в той же квартире, где
происходили и ужины.
Тем удивительнее и тем трогательнее была ее любовь к мужу, — католику и поляку; больше того, — во время женитьбы отец даже был неверующим материалистом, «нигилистом». Замужество
матери возмутило многих ее родных. И
произошло оно как раз в 1863 году, во время восстания Польши. Двоюродный брат мамы,
с которым она была очень дружна, Павел Иванович Левицкий, богатый ефремовский помещик, тогда ярый славянофил (впоследствии известный сельский хозяин), совершенно даже прервал
с мамой всякое знакомство.
Это
произошло, во-первых, от изящной манеры графа никогда не оставлять без внимания тех дам,
с которыми он был однажды ласков, и во-вторых — тут оказались на античных ручках Марьи Степановны (которым могла позавидовать Лавальер) забористые коготки «
матерой» Мамелефы Тимофеевны.
— Что
произошло у вас
с моей
матерью? — продолжал он дрожащим голосом.
— Еще раз повторяю, эта молодая девушка показалась мне совсем невинной и не имеющей ни малейшего подозрения, кто ее
мать. Она упоминала ее имя
с обожанием и самым глубоким уважением. Я хотел бы знать, действительно ли она такова и правда ли, что она не знает, от кого
происходит, и, следовательно, не подозревает, какая будущность ее ожидает.
Сама Вера Семеновна была буквально перепугана всем, что
происходило вокруг нее, и часто
с мольбой поднимала глаза на
мать, но та отвечала ей только циничными, насмешливыми улыбками.
В то время, когда у берега лесного пруда
происходило описанное нами объяснение между
матерью и сыном, в столовой княгини Вассы Семеновны хозяйка дома, ее брат и полковник Иван Осипович Лысенко, казалось, спокойно вели беседу, которая совершенно не касалась интересующей всех троих темы. Эта тема была, конечно, разрешенное отцом свидание сына
с матерью. Иван Осипович не касался этого предмета, а другим было неловко начинать в этом смысле разговор.
Он вместе
с императрицей-матерью вошел в ту комнату, где находился великий князь Михаил Павлович. Между нею и ее детьми
произошел продолжительный и интимный разговор.
Это
произошло вскоре после того, как молодая Салтыкова встала после родов, подарив мужа «первенцем-сыном», встреченным, как уже известно читателем, не
с особенною горячностью отцом и
матерью.
Разговор
происходил в одно из посещений фрейлиной Похвисневой ее
матери, незадолго до описанной нами встречи
с Виктором Павловичем на лестнице дворца.
Появление в их гостиной нового лица вместе
с Зарудиным было неприятным сюрпризом только для Талечки.
Произошло это не потому, чтобы она не унаследовала от отца
с матерью радушного гостеприимства, но в этот день она желала бы видеть Николая Павловича одного.
В то время, как отец объяснялся
с сыном, у
матери с дочерью
происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к
матери.