Неточные совпадения
Но когда вышедший вслед за ним Степан Аркадьич, увидав его на лестнице, подозвал к себе и спросил, как он
в школе
проводит время между
классами, Сережа, вне присутствия отца, разговорился с ним.
— Вообще выходило у него так, что интеллигенция — приказчица рабочего
класса, не более, — говорил Суслов, морщась, накладывая ложкой варенье
в стакан чаю. — «Нет, сказал я ему, приказчики революций не делают, вожди, вожди нужны, а не приказчики!» Вы, марксисты, по дурному примеру немцев, действительно становитесь
в позицию приказчиков рабочего
класса, но у немцев есть Бебель, Адлер да — мало ли? А у вас — таких нет, да и не дай бог, чтоб явились…
провожать рабочих
в Кремль, на поклонение царю…
Видишь, действие у меня происходит
в шестнадцатом столетии, а тогда, — тебе, впрочем, это должно быть известно еще из
классов, — тогда как раз было
в обычае
сводить в поэтических произведениях на землю горние силы.
Но дети уже не спят. Ожидание предстоящего выезда спозаранку волнует их, хотя выезд назначен после раннего обеда, часов около трех, и до обеда предстоит еще
провести несколько скучных часов за книжкой
в классе. Но им уже кажется, что на конюшне запрягают лошадей, чудится звон бубенчиков и даже голос кучера Алемпия.
Сквозь автоматическую оболочку порой, однако, прорывается что-то из другой жизни. Он любит рассказывать о прошлом.
В каждом
классе есть особый мастер, умеющий
заводить Лемпи, как часовщик
заводит часы. Стоит тронуть какую-то пружину, — старик откладывает скучный журнал, маленькие глазки загораются масленистым мерцанием, и начинаются бесконечные рассказы…
«Темного» карцера не было, никто нас туда не
отводил, и мы
проводили время просто где-нибудь
в пустом
классе. Это было очень удобно, особенно для невыучивших урока, но пользовались этим редко: так жутко было ощущение этой минуты… Того же результата, впрочем, можно было добиться иначе: стоило раскрыть ножик и начать чистить ногти. Самаревич принимался, как тощий ветряк на порывистом ветре, махать руками, называл ученика негодяем и высылал из
класса.
Первое время после этого Кранц приходил
в первый
класс, желтый от злости, и старался не смотреть на Колубовского, не заговаривал с ним и не спрашивал уроков. Однако выдержал недолго: шутовская мания брала свое, и, не смея возобновить представление
в полном виде, Кранц все-таки
водил носом по воздуху, гримасничал и, вызвав Колубовского, показывал ему из-за кафедры пробку.
В каждом
классе у Кранца были избранники, которых он мучил особенно охотно…
В первом
классе таким мучеником был Колубовский, маленький карапуз, с большой головой и толстыми щеками… Входя
в класс, Кранц обыкновенно корчил примасу и начинал брезгливо
водить носом. Все знали, что это значит, а Колубовский бледнел.
В течение урока эти гримасы становились все чаще, и, наконец, Кранц обращался к
классу...
Он был
классом выше, но мы были близки и часто
проводили время
в разговорах о разных отвлеченных предметах.
Знакомства и исключительного дружества я ни с кем
в школе не
водил, хотя мне немножко более других нравились два немца — братья Карл, который был со мною во втором
классе, и Аматус, который был
в третьем.
Моя сестра благодарит вас за поклон. Она часто вспоминает, как когда-то
возила Костю Кочевого отдавать
в приготовительный
класс, и до сих пор еще называет вас бедный, так как у нее сохранилось воспоминание о вас как о сироте-мальчике. Итак, бедный сирота, я люблю. Пока это секрет, ничего не говорите там известной вам «особе». Это, я думаю, само собой уладится, или, как говорит лакей у Толстого, образуется…»
Тимоша (Селиванов) тогда был еще гимназистом последних
классов,
проводил каникулы у сельского учителя
в соседнем селе, откуда ходил на мельницу ловить рыбу.
Долго ходили репетиторы и приготовляли меня
в пятый
класс, потом я служил по различным ведомствам,
проводя большую часть дня совершенно праздно, и мне говорили, что это — умственный труд; моя деятельность
в сфере учебной и служебной не требовала ни напряжения ума, ни таланта, ни личных способностей, ни творческого подъема духа: она была машинной; а такой умственный труд я ставлю ниже физического, презираю его и не думаю, чтобы он хотя одну минуту мог служить оправданием праздной, беззаботной жизни, так как сам он не что иное, как обман, один из видов той же праздности.
Прокоп из милости кормил и поил его и даже
возил на свой счет за собою (разумеется,
в третьем
классе), но издержки на наем Хлестакова взять на себя не соглашался.
Притом надобно и то сказать, что я
проводил там по большей части классное время, а
в классах самолюбие мое постоянно было ласкаемо похвалами учителей и некоторым уважением товарищей, что, однако, не мешало мне играть и резвиться с ними во всякое свободное время и при всяком удобном случае.
По окончании
классов Упадышевский встретил меня у дверей и, сказав: «Матушка тебя дожидается»,
отвел меня
в приемную залу.
Меня
отвезли поутру
в десять часов:
классы только что переменились, и все ученики находились
в классных комнатах наверху.
Упадышевский опять сам
отвел меня
в учебные комнаты, и я попал опять
в тот же
класс чистописания и потом
в класс к священнику.
Как только уехали мои родители, Упадышевский взял меня за руку,
отвел в класс чистописания, представил учителю, рекомендовал как самого благонравного мальчика и просил особенно мной заняться.
Последний вызвал по именам шестнадцать человек из высшего
класса,
в том числе, разумеется, старшего Княжевича, и под прикрытием вооруженных солдат приказал
отвести их
в карцер.
Я помню, как однажды я спросил ее об этом на сеансе, когда Гельфрейха не было.
В то утро он ушел
в академию (я заставил его хоть изредка ходить
в этюдный
класс), и мы целый день
провели одни. Надежда Николаевна была немного веселее обыкновенного, немного разговорчивее. Ободренный этим, я осмелился сказать...
— Это я берусь устроить, — сказал он уже совсем снисходительно, — нас, представителей правящих
классов общества, так немного
в этой глуши, что мы должны дорожить друг другом. Мы будем собираться и
проводить вместе время — и тогда сближение совершится само собою. Ну, а затем-с… Не знаете ли вы и еще чего-нибудь за собою?
Чем Мортимер был для первого
класса, тем Гульч был для нашего второго, с тою разницей, что он, кроме главных уроков, целый день
проводил в нашей первой палате
в качестве надзирателя, меняясь через день с французом Симоном.
Помолившись за раннею обедней и напившись чаю у Виктора, друзья шли
в свое инженерное училище,
в офицерские
классы, где оставались положенное время, а потом уходили домой, скромно трапезовали и все остальное время дня
проводили за учебными занятиями, а покончив с ними, читали богословские и религиозные книги, опять-таки отдавая перед многими из них предпочтение сочинениям митрополита Михаила.
Кое-как прожила я этот ужасный день. Вечер
провела у Люды и ее седьмушек, но и словом не обмолвилась о своей ссоре с
классом. Душу грызла нестерпимая тоска. Я едва дождалась звонка, призывающего к вечерней молитве, и была почти счастлива, что можно, наконец, отправиться
в дортуар и юркнуть
в постель.
Весь институт отсутствовал, разъехавшись на летние вакации, за исключением старшего
класса, которому надлежало, согласно старым традициям,
проводить лето
в учебном заведении для усовершенствования
в языках и церковном пении, да еще десятка два воспитанниц младших
классов, родители или родственники которых, по домашним обстоятельствам, не могли взять девочек на летнее каникулярное время домой.
Понемногу стали разъезжаться и остальные
классы. Я целые дни
проводила в саду с книгой на коленях и глазами, устремленными
в пространство, мечтала до утомления, до бреда.
— Ее надо остричь, это не по форме. Аннет, — обратилась она к Анне Фоминишне, — не
проводите ли вы ее вместе со мною
в класс? Теперь большая перемена, и она успеет ознакомиться с подругами.
— Я вам сейчас все это объясню вполне полноправно. Мужик — темный, его всякий поп
проведет и всякий кулак. А мы, рабочий
класс, его
в обиду не дадим, не позволим обмануть.
Писал под мою диктовку местный семинарист из богословского
класса, курьезный тип, от которого я много слышал рассказов о поповском быте. Проработав до вечерних часов, я
отвозил его
в семинарию, где отец ректор дал ему дозволение каждый день бывать у меня.
Мы с Мишей сидели
в конце стола, и как раз против нас — Оля и Маша. Я все время
в великом восхищении глазел на Машу. Она искоса поглядывала на меня и отворачивалась. Когда же я отвечал Варваре Владимировне на вопросы о здоровьи папы и мамы, о переходе моем
в следующий
класс, — и потом вдруг взглядывал на Машу, я замечал, что она внимательно смотрит на меня. Мы встречались глазами. Она усмехалась и медленно
отводила глаза. И я
в смущении думал: чего это она все смеется?
Мама, как узнала, пришла
в ужас: да что же это! Ведь этак и убить могут ребенка или изуродовать на всю жизнь! Мне было приказано ходить
в гимназию с двоюродным моим братом Генею, который
в то время жил у нас. Он был уже во втором
классе гимназии. Если почему-нибудь ему нельзя было идти со мной, то до Киевской улицы (она врагу моему уже была не по дороге) меня
провожал дворник. Мальчишка издалека следил за мною ненавидящими глазами, — как меня тяготила и удивляла эта ненависть! — но не подходил.
— Не оставляют они
в покое и гимназисток старших
классов при выходе из гимназии, и из них некоторые тоже, как слышно, не миновали «штаб-квартиры»… а одна так туда совсем переселилась на житье и
завела амуры с князем… И теперь живет у Хватова… После езды дилетанты-извозчики собираются
в «штаб-квартиру» и рассказывают свои похождения… Кто что чудней придумал.
Он бросился
в другую сторону и целые дни, не посещая
классов,
проводил в монастырских церквах.
Начальство гимназии считало его украшением заведения и возлагало на него блестящие надежды, как вдруг он внезапно охладел к ученью, перестал являться
в классы и начал усердно посещать монастыри, где
проводил время
в беседах с монахами о религиозных предметах.
Директриса ласково кивнула девочкам и покинула
класс. Таисия Павловна вышла
проводить ее
в коридор. Новенькая стояла одна посреди комнаты, большая, мешковатая, с огромными красными руками, некрасиво повисшими вдоль тела,
в своем коротком, куцем платье, и прежними спокойными, нимало не оробевшими глазами, оглядывала своих будущих однокашниц.