Неточные совпадения
С ребятами, с дево́чками
Сдружился, бродит по лесу…
Недаром он бродил!
«Коли платить не можете,
Работайте!» — А в чем твоя
Работа? — «Окопать
Канавками желательно
Болото…» Окопали мы…
«Теперь рубите лес…»
— Ну, хорошо! — Рубили мы,
А немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ней
возить.
Ну, словом: спохватились мы,
Как уж дорогу сделали,
Что немец нас поймал!
Проводив жену наверх, Левин пошел на половину Долли. Дарья Александровна с своей стороны была в этот день в большом огорчении. Она ходила по комнате и сердито говорила стоявшей в углу и ревущей
девочке...
Вечером я имел с ним длинное объяснение: мне было досадно, что он переменился к этой бедной
девочке; кроме того, что он половину дня
проводил на охоте, его обращение стало холодно, ласкал он ее редко, и она заметно начинала сохнуть, личико ее вытянулось, большие глаза потускнели.
— А вы думали нет? Подождите, я и вас
проведу, — ха, ха, ха! Нет, видите ли-с, я вам всю правду скажу. По поводу всех этих вопросов, преступлений, среды,
девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и всегда интересовала меня, — одна ваша статейка. «О преступлении»… или как там у вас, забыл название, не помню. Два месяца назад имел удовольствие в «Периодической речи» прочесть.
— Это — зачеркни, — приказывала мать и величественно шла из одной комнаты в другую, что-то подсчитывая, измеряя. Клим видел, что Лида Варавка
провожает ее неприязненным взглядом, покусывая губы. Несколько раз ему уже хотелось спросить
девочку...
Он
отвез жену за границу, Бориса отправил в Москву, в замечательное училище, где учился Туробоев, а за Лидией откуда-то приехала большеглазая старуха с седыми усами и увезла
девочку в Крым, лечиться виноградом.
Провезли чудовищно толстую
девочку; она дремала, из ее розового, приоткрытого рта текла слюна.
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут
девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по полям, под руку
водил бы в сад, в пикет с вами играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
Райский
провел уже несколько таких дней и ночей, и еще больше предстояло ему
провести их под этой кровлей, между огородом, цветником, старым, запущенным садом и рощей, между новым, полным жизни, уютным домиком и старым, полинявшим, частию с обвалившейся штукатуркой домом, в полях, на берегах, над Волгой, между бабушкой и двумя
девочками, между Леонтьем и Титом Никонычем.
— Нет, приедет — я ему велела! — кокетливо возразила Марфенька. — Нынче крестят
девочку в деревне, у Фомы: я обещала прийти, а он меня
проводит…
— Яков, вели Кузьме
проводить домой Акима Акимыча! — приказывала бабушка. — И
проводи его сам, чтоб он не ушибся! Ну, прощай, Бог с тобой: не кричи, ступай,
девочек разбудишь!
Напротив, маленькая
девочка смотрела совсем мальчишкой: бойко глядела на нас, бегала, шумела. Сестры сказывали, что она, между прочим,
водит любопытных проезжих на гору показывать Алмаз, каскады и вообще пейзажи.
Он был уверен, что его чувство к Катюше есть только одно из проявлений наполнявшего тогда всё его существо чувства радости жизни, разделяемое этой милой, веселой
девочкой. Когда же он уезжал, и Катюша, стоя на крыльце с тетушками,
провожала его своими черными, полными слез и немного косившими глазами, он почувствовал однако, что покидает что-то прекрасное, дорогое, которое никогда уже не повторится. И ему стало очень грустно.
Бедная
девочка не могла ходить уже с полгода, и ее
возили в длинном покойном кресле на колесах.
— Да, да, — перебил меня Гагин. — Я вам говорю, она сумасшедшая и меня с ума
сведет. Но, к счастью, она не умеет лгать — и доверяет мне. Ах, что за душа у этой
девочки… но она себя погубит, непременно.
С безотчетным эгоизмом он, по — видимому,
проводил таким образом план ограждения своего будущего очага: в семье, в которой мог предполагать традиции общепризнанной местности, он выбирал себе в жены
девочку — полуребенка, которую хотел воспитать, избегая периода девичьего кокетства…
Доктор ежедневно
проводил с
девочками по нескольку часов, причем, конечно, присутствовала мисс Дудль в качестве аргуса. Доктор пользовался моментом, когда Дидя почему-нибудь не выходила из своей комнаты, и говорил Устеньке ужасные вещи.
— Вот ращу дочь, а у самого кошки на душе скребут, — заметил Тарас Семеныч,
провожая глазами убегавшую
девочку. — Сам-то стар становлюсь, а с кем она жить-то будет?.. Вот нынче какой народ пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал будет, а только деньгами зятя не купишь, и через золото большие слезы льются.
Таисья
провела обеих
девочек куда-то наверх и здесь усадила их в ожидании обеда, а сама ушла на половину к Анфисе Егоровне, чтобы рассказать о состоявшемся примирении бабушки Василисы с басурманом.
Девочки сначала оглядели друг друга, как попавшие в одну клетку зверьки, а потом первой заговорила Нюрочка...
Пульс был нехороший, и Петр Елисеич только покачал головой. Такие лихорадочные припадки были с Нюрочкой и раньше, и Домнушка называла их «ростучкой», — к росту
девочка скудается здоровьем, вот и все. Но теперь Петр Елисеич невольно припомнил, как Нюрочка
провела целый день. Вообще слишком много впечатлений для одного дня.
Мироныч и несколько стариков, с толпою крестьянских мальчиков и
девочек,
проводили нас до околицы.
Каждый раз, придя к своим друзьям, я замечал, что Маруся все больше хиреет. Теперь она совсем уже не выходила на воздух, и серый камень — темное, молчаливое чудовище подземелья — продолжал без перерывов свою ужасную работу, высасывая жизнь из маленького тельца.
Девочка теперь большую часть времени
проводила в постели, и мы с Валеком истощали все усилия, чтобы развлечь ее и позабавить, чтобы вызвать тихие переливы ее слабого смеха.
Маленький Михин
отвел Ромашова в сторону. — Юрий Алексеич, у меня к вам просьба, — сказал он. — Очень прошу вас об одном. Поезжайте, пожалуйста, с моими сестрами, иначе с ними сядет Диц, а мне это чрезвычайно неприятно. Он всегда такие гадости говорит
девочкам, что они просто готовы плакать. Право, я враг всякого насилия, но, ей-богу, когда-нибудь дам ему по морде!..
По целым дням таким манером мы втроем одни
проводили, и это мне лучше всего было от скуки, потому что скука, опять повторю, была ужасная, и особенно мне тут весною, как я стал
девочку в песок закапывать да над лиманом спать, пошли разные бестолковые сны.
Сверстов понял его и встал на четвереньки; мгновенно же на спину к нему влезли маленький Лябьев, два дворовые мальчика и
девочка, которая была посмелее. Сверстов
провез их кругом всей залы и, наконец, в свою очередь, скомандовал им: «Долой!» Дети соскочили с него и все-таки побежали было за ним, но он им сказал...
Будь лето, я уговорил бы бабушку пойти по миру, как она ходила, будучи
девочкой. Можно бы и Людмилу взять с собой, — я бы
возил ее в тележке…
Девочки — подростки на другом угле площади уже
водили хороводы и тоненькими, несмелыми голосами пищали песню.
Я отправился ее
провожать. Стояла холодная зимняя ночь, но она отказалась от извозчика и пошла пешком. Нужно было идти на Выборгскую сторону, куда-то на Сампсониевский проспект. Она сама меня взяла под руку и дорогой рассказала, что у нее есть муж, который постоянно ее обманывает (как все мужчины), что, кроме того, есть дочь,
девочка лет восьми, что ей вообще скучно и что она, наконец, презирает всех мужчин.
Старик Кокин увязался за своей снохой и, не добившись от нее ничего, зверски убил ее ребенка,
девочку лет четырех: старик
завел маленькую жертву в подполье и там отрезывал ей один палец за другим, а мать в это время оставалась наверху и должна была слушать отчаянные вопли четвертуемой дочери.
Он вел за руку нарядно одетую
девочку с пушистыми, почти белыми локонами, большими темными глазами на бледном, болезненном личике и с тем особенным, повелительным и нетерпеливым выражением, которое свойственно избалованным детям. Литвинов
провел часа два в горах и возвращался домой по Лихтенталевской аллее…Сидевшая на скамейке дама с синим вуалем на лице проворно встала и подошла к нему… Он узнал Ирину.
У соседей кузнеца была слепая
девочка Таня. Евсей подружился с нею,
водил её гулять по селу, бережно помогал ей спускаться в овраг и тихим голосом рассказывал о чём-то, пугливо расширяя свои водянистые глаза. Эта дружба была замечена в селе и всем понравилась, но однажды мать слепой пришла к дяде Петру с жалобой, заявила, что Евсей напугал Таню своими разговорами, теперь
девочка не может оставаться одна, плачет, спать стала плохо, во сне мечется, вскакивает и кричит.
Маленькой, пятилетней
девочкой, всю в завиточках, в коротеньком платьице и обшитых кружевцами панталончиках, матроска
отвезла ее в вертеп откупного туза и научила, как она должна плакать, как притворяться слабой, как ласкаться к тузу, как льстить его тузихе, как уступать во всем тузенятам.
Когда братьев
отвезли в училище, она тринадцатилетнею
девочкой отпросилась у отца на бывшую верст за сто от них ковровую фабрику.
В этой, какой-то полусознательной переборке всех своих знакомых Елена
провела почти всю ночь, и на другой день поутру она отправилась в пансион на урок; там ей пришлось учить в довольно холодной зале испитых, мозглявых и страшно, должно быть, бестолковых
девочек, которые в продолжение целого часа хлопали при ней своими костлявыми ручонками по расстроенным фортепьянам.
Вообще, когда она стала ходить, как
девочка, по митингам и собраниям, и ее любезно
проводили в первые ряды? Даже в газету раз попала, и репортер придавал ее появлению на митинге очень большое значение, одобрял ее и называл «генеральша Н.». Тогда же по поводу заметки очень смеялись над нею дети.
И вот я заснул: отлично помню эту ночь — 29 ноября, я проснулся от грохота в двери. Минут пять спустя я, надевая брюки, не
сводил молящих глаз с божественных книг оперативной хирургии. Я слышал скрип полозьев во дворе: уши мои стали необычайно чуткими. Вышло, пожалуй, еще страшнее, чем грыжа, чем поперечное положение младенца: привезли ко мне в Никольский пункт-больницу в одиннадцать часов ночи
девочку. Сиделка глухо сказала...
— Вы, что ли, батюшка, девочку-то
отвезете? — обратилась она к Вельчанинову, — семейство, что ли, у вас? Хорошо, батюшка, сделаете: ребенок смирный, от содома избавите.
Расспросив коротко о том, как он
отвез вчера «
девочку», Марья Сысоевна тотчас же пустилась в рассказы о Павле Павловиче.
— Вот отдам этому Чаликову, — решила она. — Посылать не стану, лучше сама
свезу, чтобы не было лишних разговоров. Да, — рассуждала она, пряча в карман полторы тысячи, — посмотрю и, пожалуй,
девочек куда-нибудь пристрою.
А уж как страшно-то было ей, боязливой
девочке, напуганной разными дивами,
проводить целые дни одной-одинешенькой, далеко от села, в каком-нибудь глухом болоте или темном лесу!
Был уже восьмой час вечера. Из передней до крыльца, кроме Ивана Иваныча,
провожали нас с причитываниями и пожеланиями всяких благ бабы, старуха в очках,
девочки и мужик, а около лошадей в потемках стояли и бродили какие-то люди с фонарями, учили наших кучеров, как и где лучше проехать, и желали нам доброго пути. Лошади, сани и люди были белы.
Мальчик
возит в салазках
девочку с ребенком, другой мальчик, лет трех, с окутанной по-бабьи головой и с громадными рукавицами, хочет поймать языком летающие снежинки и смеется.
По совету знахаря, мальчики и
девочки запрягли в тележечки петушков и курочек и
возили землю на могилку змея, пока не засыпали его совсем.
Я положил фуражку; он
провел меня в гостиную. В больших креслах сидела высокая худощавая дама лет сорока пяти, рядом с нею помещался, должно быть, какой-нибудь помещик, маленький, толстенький, совсем белокурый, с жиденькими, сильно нафабренными усами, закрученными вверх, с лицом одутловатым и подозрительно красным. Лидия разливала чай, около нее сидели чопорно на высоких детских креслах две маленькие
девочки.
В эту ночь Надя видит во сне, что она женилась на Томми, и у них много детей, маленьких, веселых слоняток. Слон, которого ночью
отвели в зверинец, тоже видит во сне милую, ласковую
девочку. Кроме того, ему снятся большие торты, ореховые и фисташковые, величиною с ворота…
Наступает вечер. Поздно.
Девочке пора спать. Однако ее невозможно оттащить от слона. Она так и засыпает около него, и ее уже сонную
отвозят в детскую. Она даже не слышит, как ее раздевают.
Слона
заводят ключиком, и он, покачивая головой и помахивая хвостом, начинает переступать ногами и медленно идет по столу.
Девочке это совсем не интересно и даже скучно, но, чтобы не огорчить отца, она шепчет кротко...
Дама с животом побагровела, взяла
девочку за руку и быстро
отвела ее в сторону.
Осталась после Емельянихи сиротка, пятилетняя Даренка. В отцовском ее дому давным-давно хоть шаром покати, еще заживо родитель растащил по кабакам все добро — и свое и краденое. Мать схоронили Христа ради, по приказу исправника, а сиротка осталась болтаться промеж дворов: бывало, где день, где ночь
проведет, где обносочки какие ей Христа ради подадут, где черствым хлебцем впроголодь накормят, где в баньку пустят помыться. Так и росла
девочка.
И над Груней, еще
девочкой, внезапно грозой разразилась беда тяжкая, и пришлась бы она ребенку не под силу, если б не нашлось добрых людей, что любовью своей
отвели грозу и наполнили мирным счастьем душу
девочки.