Когда я в первый раз познакомился с Евангелием, это чтение
пробудило во мне тревожное чувство. Мне было не по себе. Прежде всего меня поразили не столько новые мысли, сколько новые слова, которых я никогда ни от кого не слыхал. И только повторительное, все более и более страстное чтение объяснило мне действительный смысл этих новых слов и сняло темную завесу с того мира, который скрывался за ними.
Все было то же, только все сделалось меньше, ниже, а я как будто сделался выше, тяжелее и грубее; но и таким, каким я был, дом радостно принимал меня в свои объятия и каждой половицей, каждым окном, каждой ступенькой лестницы, каждым звуком
пробуждал во мне тьмы образов, чувств, событий невозвратимого счастливого прошедшего.
Дарья Ивановна. Может быть; но оставим это, прошу вас. До иных ран, даже когда они и зажили, всё больно дотрогиваться. Притом же я совершенно примирилась с своей судьбой, живу одна в своем темном уголку; и если б ваш приезд не
пробудил во мне многих воспоминаний, мне бы всё это и в голову не пришло. Я бы, по крайней мере, об этом никогда не заговорила. Мне и так совестно, что я, вместо того чтоб занять вас по мере возможности…
— Да, леченье ваше сделало чудеса, — отвечал Николай Герасимович, — я снова переродился и сделался опять прежним… Но это излечение
пробудило во мне прежнюю страсть… Ах, если бы вы знали, Мадлен, каково скрывать такую бурю в сердце, которую скрываю я… Порой я теряю власть над собой — она рвется наружу… Знаете ли вы это… Понимаете ли вы меня?
— Я призвала тебя и одарила богато, чтобы посоветоваться, как отвратить общую напасть, грозящую всему Новгороду, а ты,
пробудив во мне заснувшую было ненависть к мучительнице-тиранке — Москве, заставляешь еще каяться за то, что я люблю отечество свое и не меняю его перед гонителем сына моего, меня самой, моей родины! Нет. Марфа не укротится, не посрамит себя!
— Я призвала тебя и одарила богато, чтобы посоветоваться, как отвратить общую напасть, грозящую всему Новгороду, а ты,
пробудив во мне заснувшую было ненависть к мучительнице-тиранке — Москве, заставляешь еще каяться за то, что я люблю отечество свое и не меняю его на гонителя сына моего, меня самой, моей родины! Нет, Марфа не укротится, не посрамит себя!
Неточные совпадения
— Во-первых, потому, — говорил он, — что вы читаете Байрона по-французски, и, следовательно, для вас потеряны красота и могущество языка поэта. Посмотрите, какой здесь бледный, бесцветный, жалкий язык! Это прах великого поэта: идеи его как будто расплылись в воде. Во-вторых, потому бы
я не советовал вам читать Байрона, что… он, может быть,
пробудит в душе вашей такие струны, которые бы век молчали без того…
Шалимов.
Во мне нет самонадеянности учителей…
Я — чужой человек, одинокий созерцатель жизни…
я не умею говорить громко, и мои слова не
пробудят смелости в этих людях. О чем вы думаете?
Варвара Михайловна (волнуясь). А
я не знаю…
Я не вижу ничего более яркого… (Шалимов внимательно прислушивается к словам Варвары Михайловны.)
Я не умею говорить… Но, господа,
я сердцем чувствую: надо, необходимо
пробудить в людях сознание своего достоинства,
во всех людях…
во всех! Тогда никто из нас не будет оскорблять другого… Ведь мы не умеем уважать человека, и это так больно… обидно…
Разумеется, стихи были плохие, но, написав их,
я разом доказал начальству две вещи: во-первых, что карцер
пробуждает благородные движения души, и во-вторых, что стиховная немочь не всегда бывает предосудительна.
Проснувшись,
я ничего ясно не помнил: иногда смутно представлялось
мне, что
я видел
во сне что-то навалившееся и душившее
меня или видел страшилищ, которые за
мной гонялись; иногда усилия
меня державших людей, невольно повторявших ласковые слова, которыми уговаривали
меня лечь на постель и успокоиться, как будто
пробуждали меня на мгновение к действительности, и потом совсем проснувшись поутру,
я вспоминал, что ночью от чего-то просыпался, что около
меня стояли мать, отец и другие, что в кустах под окнами пели соловьи и кричали коростели за рекою.
Но в последние три года, к 1858 году,
меня, дерптского студента, стало все сильнее забирать стремление не к научной, а к литературной работе. Пробуждение нашего общества, новые журналы, приподнятый интерес к художественному изображению русской жизни, наплыв освобождающих идей
во всех смыслах
пробудили нечто более трепетное и теплое, чем чистая или прикладная наука.
Много
пробудилиГрез
во мне былых
Эти переливы
Звуков удалых,
Сотен свеч возженных
Нестерпимый свет,
Скользко навощенный,
Блещущий паркет,
Жаркое дыханье.
Длинных кос размах,
Тихая улыбка
В любящих глазах,
Груди волнованье,
Голос молодой,
Стана трепетанье
Под моей рукой,
Бешеного вальса
Страстная волна,
Ласковые взоры…
Все — она, она…
— Конечно, — уже более мягко заговорил он, — можно посредством внушения
пробудить в больной чувство движения, она встанет, к ночи выздоровеет, но
я не скрою от вас: при малейшем воспоминании о том неизвестном
мне факте, сообщение о котором привело ее в настоящее положение, столбняк может повториться. Зная же этот факт, можно легко внушить ей
во время гипноза, чтобы она смотрела на него иначе, и он потеряет гнетущую ее душу силу.