Неточные совпадения
Сквозь обветшавшую и никогда никуда не пригодную мудрость у нее
пробивалась живая струя здравого практического смысла, собственных идей, взглядов и понятий. Только когда она пускала в ход собственные силы,
то сама будто пугалась немного и беспокойно искала подкрепить их каким-нибудь бывшим примером.
Вихров подошел к этой первой группе. Зарубившийся плотник только взмахнул на него глазами и потом снова закрыл их и поник вместе с
тем головою. Рана у него, вероятно, была очень дурно перевязана, потому что кровь продолжала
пробиваться сквозь рубашку и кафтан.
И точно: холодный ветер пронизывает нас насквозь, и мы пожимаемся, несмотря на
то, что небо безоблачно и солнце заливает блеском окрестные пеньки и побелевшую прошлогоднюю отаву,
сквозь которую чуть-чуть
пробиваются тощие свежие травинки. Вот вам и радошный май. Прежде в это время скотина была уж сыта в поле, леса стонали птичьим гомоном, воздух был тих, влажен и нагрет. Выйдешь, бывало, на балкон — так и обдает тебя душистым паром распустившейся березы или смолистым запахом сосны и ели.
Толпа кипела,
сквозь нее
пробивались к знамени
те, кто понял его значение, рядом с Павлом становились Мазин, Самойлов, Гусевы; наклонив голову, расталкивал людей Николай, и еще какие-то незнакомые матери люди, молодые, с горящими глазами отталкивали ее…
Князь, бывший умней и образованней всего остального общества, лучше других понимал, откуда дует ветер, Калинович мог действительно быть назван представителем
той молодой администрации, которая в его время заметно уже начинала
пробиваться сквозь толстую кору прежних подьяческих плутней [После слов: «…
сквозь толстую кору прежних подьяческих плутней» в рукописи следовало: «…барских авторитетов и генеральских властей» (стр. 50 об.).].
Казалось, век стоял бы он так за прилавком да торговал бы конфектами и оршадом; между
тем как
то милое существо смотрит на него из-за двери дружелюбно-насмешливыми глазами, а летнее солнце,
пробиваясь сквозь мощную листву растущих перед окнами каштанов, наполняет всю комнату зеленоватым золотом полуденных лучей, полуденных теней, и сердце нежится сладкой истомой лени, беспечности и молодости — молодости первоначальной!
Внизу молодой куст малины, почти сухой, без листьев, искривившись, тянется к солнцу; зеленая игловатая трава и молодой лопух,
пробившись сквозь прошлогодний лист, увлаженные росой, сочно зеленеют в вечной тени, как будто и не знают о
том, как на листьях яблони ярко играет солнце.
На антресолях царствовали сумерки; окна занавешены были зелеными шторами,
сквозь которые чуть-чуть
пробивался свет; давно не возобновляемая атмосфера комнат пропиталась противною смесью разнородных запахов, в составлении которых участвовали и ягоды, и пластыри, и лампадное масло, и
те особенные миазмы, присутствие которых прямо говорит о болезни и смерти.
Сквозь эту толпу, несмотря на свой сан и значение, с трудом могли пробираться самые влиятельные лица города, как-то: протоиерей Грацианский, отец Захария и капитан Повердовня, да и
то они
пробились лишь потому, что толпа считала присутствие священников при расправе с чертом религиозною необходимостью, а капитан Повердовня протеснился с помощью сабельного эфеса, которым он храбро давал зуботычины направо и налево.
Сквозь этот плотный ряд мирных дум безуспешно пыталась
пробиться одна какая-то укоряющая мысль, но он гнал её прочь, даже не чувствуя желания понять
то, о чём она хочет напомнить ему.
Меж
тем солнце
пробилось наконец
сквозь туманные облачные пласты; по яркому морю кружилась пена. Вскоре я отправился к себе вниз, где, никем не потревоженный, провел в чтении около трех часов. Я читал две книги — одна была в душе, другая в руках.
В сосновом лесу было торжественно, как в храме; могучие, стройные стволы стояли, точно колонны, поддерживая тяжёлый свод тёмной зелени. Тёплый, густой запах смолы наполнял воздух, под ногами тихо хрустела хвоя. Впереди, позади, с боков — всюду стояли красноватые сосны, и лишь кое-где у корней их
сквозь пласт хвои
пробивалась какая-то бледная зелень. В тишине и молчании двое людей медленно бродили среди этой безмолвной жизни, свёртывая
то вправо,
то влево пред деревьями, заграждавшими путь.
Около Агашкова образовался живой круг, и он очутился как в мышеловке. Произошла преуморительная сцена, которая закончилась
тем, что Глеб Клементьевич, потеряв всякую надежду
пробиться сквозь окружающую его цепь, смиренно уселся на камешек, а Чесноков в это время собственноручно доканчивал разведку и сам доводил золото в Причинке. Когда все было кончено, этот страшный поверенный купчихи Могильниковой сел на верховую лошадь, попрощался со всеми и исчез в лесу.
Приняв в соображение, что все условия французской комедии, чтимые и уважаемые беспрекословно самыми умными тогдашними людьми, теперь скучны и невыносимы даже в Мольере; что Мольер в малейших подробностях считался тогда непогрешимым образцом, что Загоскин, разумеется, благоговейно шел по
тем же следам — надобно признать немало дарования в сочинителе, если его талант
пробивается сквозь всю эту кору.
Когда Ольга Михайловна в другой раз очнулась от боли,
то уж не рыдала и не металась, а только стонала. От стонов она не могла удержаться даже в
те промежутки, когда не было боли. Свечи еще горели, но уже
сквозь шторы
пробивался утренний свет. Было, вероятно, около пяти часов утра. В спальне за круглым столиком сидела какая-то незнакомая женщина в белом фартуке и с очень скромною физиономией. По выражению ее фигуры видно было, что она давно уже сидит. Ольга Михайловна догадалась, что это акушерка.
В лесу ждала Ефрема атмосфера удушливая, густая, насыщенная запахами хвои, мха и гниющих листьев. Слышен легкий звенящий стон назойливых комаров да глухие шаги самого путника. Лучи солнца,
пробиваясь сквозь листву, скользят по стволам, по нижним ветвям и небольшими кругами ложатся на темную землю, сплошь покрытую иглами. Кое-где у стволов мелькнет папоротник или жалкая костяника, а
то хоть шаром покати.
Народ еще копошился на
той стороне, пока пожар не дошел до забора; но когда золотые полосы и жилки огня
пробились сквозь его щели — жар вдруг сделался невыносим до такой степени, что через минуту на набережной не было уже ни одной души.
К жаркому разговоры особенно оживились, и его величество уже приятельски похлопывал по плечу старшего офицера и приглашал его запросто зайти во Дворец и попробовать хереса, который недавно привезен ему из «Фриско» (С.-Франциско), а дядя-губернатор,
сквозь черную кожу которого
пробивалось нечто вроде румянца, звал к себе пробовать портвейн, причем уверял, что очень любит русских моряков, и вспоминал одного русского капитана, бывшего в Гонолулу год
тому назад на клипере «Голубчик», который он перекрестил в «Гутчика», причем главную роль в этих воспоминаниях играло чудное вино, которым угощал его капитан.
И
сквозь кипящие боем ватаги
пробился к Алеше Мокееву. Не два орла в поднебесье слетались — двое ярых бойцов, самых крепких молодцов грудь с грудью и лицом к лицу сходились. Не железные молоты куют красное железо каленое — крепкорукие бойцы сыплют удары кулаками увесистыми. Сыплются удары, и чернеют белые лица обоих красавцев. Ни
тот, ни другой набок не клонится, оба крепко на месте стоят, ровно стены каменные.
Между
тем сквозь утреннюю мглу стало
пробиваться солнце; его косые лучи заскользили по осенней изморози.
В
то время, когда уже довольно позднее, но сумрачное петербургское утро
пробилось сквозь опущенные гардины спальни молодой женщины и осветило ее лежащею на кровати с открытыми опухшими от слез, отяжелевшими от бессонной ночи глазами, граф Владимир Петрович только что уснул у себя в кабинете
тем тяжелым сном кутившего всю ночь человека, которым сама природа отмщает человеку за насилие над собою дозволенными излишествами.
Дул резкий ветер, неся с собою пронизывающий до костей холод, в воздухе стояла какая-то мгла, не
то туман, не
то изморозь,
сквозь которую еле
пробивался свет электрических фонарей Невского проспекта, не говоря уже о газовых, слабо мерцавших во мраке на остальных улицах приневской столицы.
Бьет два часа… Свет маленькой ночной лампы скудно
пробивается сквозь голубой абажур. Лизочка лежит в постели. Ее белый кружевной чепчик резко вырисовывается на темном фоне красной подушки. На ее бледном лице и круглых, сдобных плечах лежат узорчатые тени от абажура. У ног сидит Василий Степанович, ее муж. Бедняга счастлив, что его жена наконец дома, и в
то же время страшно напуган ее болезнью.
Он снова чуть не увлекся ее вызывающим взором, но безжалостный дневной свет,
пробиваясь сквозь занавески, озарил ее поблекшее от ночных оргий лицо и
ту особенную печать разврата, которая ясно говорила о
том тяжелом ремесле, которое загоняло эту девушку в самые грязные притоны.