Неточные совпадения
Так к году Лев-отец не шуткой думать стал,
Чтобы сынка невежей не оставить,
В нем царску честь не уронить,
И чтоб, когда сынку
придётся царством править,
Не стал бы за сынка народ
отца бранить.
— Нелегко. Черт меня дернул сегодня подразнить
отца: он на днях велел высечь одного своего оброчного мужика — и очень хорошо сделал; да, да, не гляди на меня с таким ужасом — очень хорошо сделал, потому что вор и пьяница он страшнейший; только
отец никак не ожидал, что я об этом, как говорится, известен стал. Он очень сконфузился, а теперь мне
придется вдобавок его огорчить… Ничего! До свадьбы заживет.
— Как
придется. Он заехал сюда по дороге к
отцу.
—
Отец мой несчастливо в карты играл, и когда, бывало, проиграется, приказывает маме разбавлять молоко водой, — у нас было две коровы. Мама продавала молоко, она была честная, ее все любили, верили ей. Если б ты знал, как она мучилась, плакала, когда ей
приходилось молоко разбавлять. Ну, вот, и мне тоже стыдно, когда я плохо пою, — понял?
— Меня так били, что
пришлось притвориться смирненьким, хотя я не один раз хотел зарезать
отца или мачеху.
Не говоря о домашних отношениях, в особенности при смерти его
отца, панихидах по нем, и о том, что мать его желала, чтобы он говел, и что это отчасти требовалось общественным мнением, — по службе
приходилось беспрестанно присутствовать на молебнах, освящениях, благодарственных и тому подобных службах: редкий день проходил, чтобы не было какого-нибудь отношения к внешним формам религии, избежать которых нельзя было.
Ни в пьяном кутеже по трактирам, ни тогда, когда ему
пришлось лететь из города доставать бог знает у кого деньги, необходимейшие ему, чтоб увезть свою возлюбленную от соблазнов соперника,
отца своего, — он не осмеливается притронуться к этой ладонке.
— Позвольте узнать, — начал защитник с самою любезною и даже почтительною улыбкой, когда
пришлось ему в свою очередь задавать вопросы, — вы, конечно, тот самый и есть господин Ракитин, которого брошюру, изданную епархиальным начальством, «Житие в бозе почившего старца
отца Зосимы», полную глубоких и религиозных мыслей, с превосходным и благочестивым посвящением преосвященному, я недавно прочел с таким удовольствием?
Одна из них
приходилась, впрочем, теткой лишь сестре Агафье Ивановне; это была та бессловесная особа в доме ее
отца, которая ухаживала за нею там вместе с сестрой, когда она приехала к ним туда из института.
Деда его, то есть самого господина Миусова,
отца Аделаиды Ивановны, тогда уже не было в живых; овдовевшая супруга его, бабушка Мити, переехавшая в Москву, слишком расхворалась, сестры же повышли замуж, так что почти целый год
пришлось Мите пробыть у слуги Григория и проживать у него в дворовой избе.
«Слава Богу, что он меня про Грушеньку не спросил, — подумал в свою очередь Алеша, выходя от
отца и направляясь в дом госпожи Хохлаковой, — а то бы
пришлось, пожалуй, про вчерашнюю встречу с Грушенькой рассказать».
Отец выпивал, но только когда
приходилась нужда невтерпеж, — это реальное горе, или когда доход был порядочный; тут он отдавал матери все деньги и говорил: «ну, матушка, теперь, слава богу, на два месяца нужды не увидишь; а я себе полтинничек оставил, на радости выпью» — это реальная радость.
Обед был большой. Мне
пришлось сидеть возле генерала Раевского, брата жены Орлова. Раевский был тоже в опале с 14 декабря; сын знаменитого Н. Н. Раевского, он мальчиком четырнадцати лет находился с своим братом под Бородином возле
отца; впоследствии он умер от ран на Кавказе. Я рассказал ему об Огареве и спросил, может ли и захочет ли Орлов что-нибудь сделать.
Голицын был удивительный человек, он долго не мог привыкнуть к тому беспорядку, что когда профессор болен, то и лекции нет; он думал, что следующий по очереди должен был его заменять, так что
отцу Терновскому
пришлось бы иной раз читать в клинике о женских болезнях, а акушеру Рихтеру — толковать бессеменное зачатие.
Как ни привольно было нам в Москве, но
приходилось перебираться в Петербург.
Отец мой требовал этого; граф Строганов — министр внутренних дел — велел меня зачислить по канцелярии министерства, и мы отправились туда в конце лета 1840 года.
Наконец Марья Маревна сделала решительный шаг. Мальчикам приближалось уж одиннадцать лет, и все, что захолустье могло ей дать в смысле обучения, было уже исчерпано.
Приходилось серьезно думать о продолжении воспитания, и, натурально, взоры ее прежде всего обратились к Москве. Неизвестно, сама ли она догадалась или надоумил ее
отец, только в одно прекрасное утро, одевши близнецов в новенькие курточки, она забрала их с собой и ранним утром отправилась в Отраду.
Но, кроме того, ежели верить в новоявленные фантазии, то
придется веру в Святое писание оставить. А в Писании именно сказано: рабы! господам повинуйтесь! И у Авраама, и у прочих патриархов были рабы, а они сумели же угодить Богу. Неужто, в самом деле, ради пустой похвальбы дозволительно и веру нарушить, и заветы
отцов на поруганье отдать? Для чего? для того, чтоб стремглав кинуться в зияющую пучину, в которой все темно, все неизвестно?
Пробывши в безвестной отлучке три года, он воротился домой. Предсказание
отца сбылось: беглец принес в пользу церкви около трехсот рублей. Это всех обрадовало и даже отчасти примирило с ним матушку. Все равно не минешь новый колокол покупать, и, если недостанет церковных денег,
придется своих собственных добавлять, так вот Сатиров-то сбор и пригодится…
Отец все-таки не дослужил несколько месяцев, и потому
пришлось много хлопотать, чтобы добиться хоть маленькой пенсии.
— Есть одна правая вера… Но никто не может знать, которая именно. Надо держаться веры
отцов, хотя бы
пришлось терпеть за это…
— И только? Теперь нечего и думать о пенсии. Ну, значит, тебе
придется идти к
отцу.
И мне в самом деле
приходилось встречать православных детей, у которых
отец и мать — католики.
Четвертая строка: имя, отчество и фамилия. Насчет имен могу только вспомнить, что я, кажется, не записал правильно ни одного женского татарского имени. В татарской семье, где много девочек, а
отец и мать едва понимают по-русски, трудно добиться толку и
приходится записывать наугад. И в казенных бумагах татарские имена пишутся тоже неправильно.
Кстати сказать, приемыши часто встречаются на Сахалине, и мне
приходилось записывать не только приемных детей, но и приемных
отцов.
Пришлось бы держать семьи тоже в тюрьмах или же продовольствовать их квартирой и пищей на счет казны, или же удерживать на родине всё время, пока
отец семейства отбывает каторгу.
Не говоря уже о писарях, чертежниках и хороших мастерах, которым по роду их занятий жить в тюрьме не
приходится, на Сахалине немало семейных каторжников, мужей и
отцов, которых непрактично было бы держать в тюрьмах отдельно от их семей: это вносило бы немалую путаницу в жизнь колонии.
Ивану пошел всего двадцатый год, когда этот неожиданный удар — мы говорим о браке княжны, не об ее смерти — над ним разразился; он не захотел остаться в теткином доме, где он из богатого наследника внезапно превратился в приживальщика; в Петербурге общество, в котором он вырос, перед ним закрылось; к службе с низких чинов, трудной и темной, он чувствовал отвращение (все это происходило в самом начале царствования императора Александра);
пришлось ему, поневоле, вернуться в деревню, к
отцу.
— А так… Ведь болотом и днем не проехать, все равно через Талый курень
придется. Мы у могилки
отца Спиридона сейчас…
К тому же ей
приходилось при найме иметь дело исключительно с женщинами, а те тоже каким-то внутренним безошибочным инстинктом угадывали в ней старинного врага — совратительницу их мужей, братьев,
отцов и сыновей.
Мы с сестрицей никогда там не бывали, да и теперь бы
отец не заехал, но так
пришлось, что надобно было выкормить усталых лошадей.
Тетушка же так нас любила, как родных дочерей, и всей душенькой желала и приказывала, чтоб положить ее в Неклюдове, рядом с Степаном Михайлычем, а
пришлось лечь в Мордовском Бугуруслане, у
отца Василья».
Отец мой прежде всего и больше всего хотел жить — и жил… Быть может, он предчувствовал, что ему не
придется долго пользоваться «штукой» жизни: он умер сорока двух лет.
Через заднее крыльцо пробрался я в свою комнату. Дядька мой спал на полу, и мне
пришлось перешагнуть через него; он проснулся, увидал меня и доложил, что матушка опять на меня рассердилась и опять хотела послать за мною, но что
отец ее удержал. (Я никогда не ложился спать, не простившись с матушкой и не испросивши ее благословения.) Нечего было делать!
Таким образом, детям рудниковых рабочих
приходится слишком рано содержать не только самих себя и свои семьи, но и семью
отца, а такой заработок может дать только одна «гора».
Пробовали мы его в свою компанию залучить, однако пользы не оказалось никакой; первое дело, что
отец отпускал ему самую малую сумму, всего тысяч десять на серебро в год, и, следовательно, денег у него в наличности не бывало; второе дело, что хотя он заемные письма и с охотою давал, но уплаты по ним
приходилось ждать до смерти
отца, а это в нашем быту не расчет; третье дело, чести в нем совсем не было никакой: другой, если ткнуть ему кулаком в рожу или назвать при всех подлецом, так из кожи вылезет, чтобы достать деньги и заплатить, а этот ничего, только смеется.
— Вас мне совестно; всё вы около меня, а у вас и без того дела по горло, — продолжает он, — вот
отец к себе зовет… Я и сам вижу, что нужно ехать, да как быть? Ежели ждать — опять последние деньги уйдут. Поскорее бы… как-нибудь… Главное, от железной дороги полтораста верст на телеге
придется трястись. Не выдержишь.
— Одна.
Отец давно умер, мать — в прошлом году. Очень нам трудно было с матерью жить — всего она пенсии десять рублей в месяц получала. Тут и на нее и на меня;
приходилось хоть милостыню просить. Я, сравнительно, теперь лучше живу. Меня счастливицей называют. Случай как-то помог, работу нашла. Могу комнату отдельную иметь, обед; хоть голодом не сижу. А вы?
— И я один; ни
отца, ни матери не помню; воспитывался на какие-то пожертвования. Меня начальник школы и на службу определил. И тоже хоть голодом не сижу, а близко-таки… Когда
приходится туго, призываю на помощь терпение, изворачиваюсь, удвоиваю старания, — и вот, как видите!
Все это я, разумеется, за своим астрономом знал и всегда помогал
отцу: своих подседельную и подручную, бывало, на левом локте поводами держу и так их ставлю, что они хвостами дышловым в самую морду
приходятся, а дышло у них промежду крупов, а у самого у меня кнут всегда наготове, у астронома перед глазами, и чуть вижу, что он уже очень в небо полез, я его по храпе, и он сейчас морду спустит, и отлично съедем.
Аграфена Кондратьевна. Да коли уж ты, батюшка,
отец, так не будь свекором! Пора, кажется, в чувство прийти: расставаться скоро
приходится, а ты и доброго слова не вымолвишь; должен бы на пользу посоветовать что-нибудь такое житейское. Нет в тебе никакого обычаю родительского!
Ежели бы мы и мачеха были уверены во взаимной привязанности, это выражение могло бы означать пренебрежение к изъявлению признаков любви; ежели бы мы уже были дурно расположены друг к другу, оно могло бы означать иронию, или презрение к притворству, или желание скрыть от присутствующего
отца наши настоящие отношения и еще много других чувств и мыслей; но в настоящем случае выражение это, которое очень
пришлось к духу Авдотьи Васильевны, ровно ничего не значило и только скрывало отсутствие всяких отношений.
Он был похож на гувернера или доброго
отца, который доволен своими детьми, разгулялся и хочет их потешить и вместе доказать, что можно честно и прилично веселиться; но, несмотря на это, на меня и на других, кажется, эта неожиданная веселость действовала заразительно, тем более что на каждого из нас
пришлось уже почти по полбутылке шампанского.
Панкратов
приходился дальней родней по матери, и Лена слышала о нем от
отца и от няни.
— Умер, дружок, умер и Петенька. И жалко мне его, с одной стороны, даже до слез жалко, а с другой стороны — сам виноват! Всегда он был к
отцу непочтителен — вот Бог за это и наказал! А уж ежели что Бог в премудрости своей устроил, так нам с тобой переделывать не
приходится!
Однако черт пересолил, и ему зато
пришлось очень плохо; на улицах ему не стало попадаться ровно никакой поживы. И вот вслед за сим началось похищение медных крестов, складней и лампад на кладбище, где был погребен под пирамидой
отец Савелий.
Ему говорят: иди ко мне в рабство, в такое рабство, при котором
придется убивать даже
отца родного, и он, очень часто ученый, прошедший все науки в университете, покорно подставляет шею под хомут.
— Молчи! — сурово сказал
отец, усаживая её. — Я свиньям не потатчик. Эй, ребята, проводите-тка дорогих гостей по шее, коли им пряники не по зубам
пришлись!
— Ну, прощай,
отец мой, — говорил дядя Ерошка. — Пойдешь в поход, будь умней, меня, старика, послушай. Когда
придется быть в набеге или где (ведь я старый волк, всего видел), да коли стреляют, ты в кучу не ходи, где народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к народу и жмется: думает, веселей в народе. А тут хуже всего: по народу-то и целят. Я всё, бывало, от народа подальше, один и хожу: вот ни разу меня и не ранили. А чего не видал на своем веку?
На последнем пункте политическая экономия Федосьи делала остановку. Бутылка вина на худой конец стоила рубль, а где его взять… Мои ресурсы были плохи. Оставалась надежда на родных, — как было ни тяжело, но мне
пришлось просить у них денег. За последние полтора года я не получал «из дома» ни гроша и решился просить помощи, только вынужденный крайностью.
Отец и мать, конечно, догадаются, что случилась какая-то беда, но обойти этот роковой вопрос не было никакой возможности.
Старший, Гордей, был вылитый
отец — строгий, обстоятельный, деляга; второй, Зотей, являлся полной противоположностью, и как Татьяна Власьевна ни строжила его, ни началила — из Зотея ничего не вышло, а под конец он начал крепко «зашибать водкой», так что
пришлось на него совсем махнуть рукой.