Неточные совпадения
—
Рабочих надо непременно нанять еще человек пятнадцать. Вот не
приходят. Нынче были, по семидесяти рублей на лето просят.
― Я собственно начал писать сельскохозяйственную книгу, но невольно, занявшись главным орудием сельского хозяйства,
рабочим, ― сказал Левин краснея, ―
пришел к результатам совершенно неожиданным.
Из окна своей комнаты Клим видел за крышами угрожающе поднятые в небо пальцы фабричных труб; они напоминали ему исторические предвидения и пророчества Кутузова, напоминали остролицего
рабочего, который по праздникам таинственно, с черной лестницы,
приходил к брату Дмитрию, и тоже таинственную барышню, с лицом татарки, изредка посещавшую брата.
— Ден десяток тому назад юродивый парень этот
пришел ко мне и начал увещевать, чтоб я отказался от бесед с
рабочими и вас, товарищ Петр, к тому же склонил.
Варвара по вечерам редко бывала дома, но если не уходила она —
приходили к ней. Самгин не чувствовал себя дома даже в своей
рабочей комнате, куда долетали голоса людей, читавших стихи и прозу. Настоящим, теплым, своим домом он признал комнату Никоновой. Там тоже были некоторые неудобства; смущал очкастый домохозяин, он, точно поджидая Самгина, торчал на дворе и, встретив его ненавидящим взглядом красных глаз из-под очков, бормотал...
— Куда недели через три! Управляющий говорит, что чрез две недели
рабочие придут: ломать все будут… «Съезжайте, говорит, завтра или послезавтра…»
Райский с удивлением глядел, особенно когда они
пришли в контору на заводе и когда с полсотни
рабочих ввалились в комнату, с просьбами, объяснениями обступили Тушина.
Естественно, что наше появление вызвало среди китайцев тревогу. Хозяин фанзы волновался больше всех. Он тайком послал куда-то
рабочих. Спустя некоторое время в фанзу
пришел еще один китаец. На вид ему было 35 лет. Он был среднего роста, коренастого сложения и с типично выраженными монгольскими чертами лица. Наш новый знакомый был одет заметно лучше других. Держал он себя очень развязно и имел голос крикливый. Он обратился к нам на русском языке и стал расспрашивать, кто мы такие и куда идем.
Много было в Р. значительных капиталистов, достаточное количество раскольников, а главное, вместе с судами
приходила целая громада
рабочего люда с паспортами и без паспортов.
Около четырех часов дня в сопровождении полицейского в контору Филиппова явились три подростка-рабочих, израненные, с забинтованными головами, а за ними стали
приходить еще и еще
рабочие и рассказывали, что во время пути под конвоем и во дворе дома градоначальника их били. Некоторых избитых даже увезли в каретах скорой помощи в больницы.
За работу Н. И. Струнникову Брокар денег не давал, а только платил за него пятьдесят рублей в училище и содержал «на всем готовом». А содержал так: отвел художнику в сторожке койку пополам с
рабочим, — так двое на одной кровати и спали, и кормил вместе со своей прислугой на кухне. Проработал год Н. И. Струнников и
пришел к Брокару...
На площадь
приходили прямо с вокзалов артели приезжих
рабочих и становились под огромным навесом, для них нарочно выстроенным. Сюда по утрам являлись подрядчики и уводили нанятые артели на работу. После полудня навес поступал в распоряжение хитрованцев и барышников: последние скупали все, что попало. Бедняки, продававшие с себя платье и обувь, тут же снимали их, переодевались вместо сапог в лапти или опорки, а из костюмов — в «сменку до седьмого колена», сквозь которую тело видно…
Но только
пришли в самую последнюю комнату, а тут стоят их
рабочие в тужурных жилетках и в фартуках и держат поднос, на котором ничего нет.
Вот загудел и свисток на фабрике. Под окнами затопали торопливо шагавшие с фабрики
рабочие — все торопились по домам, чтобы поскорее попасть в баню. Вот и зять Прокопий
пришел.
Все новости и последние известия сосредоточивались, конечно, в кабаке Фролки, куда
рабочие приходили прямо с заявок.
— Старатели будут, конечно, воровать золото на новых промыслах, а мы будем его скупать… Новые золотопромышленники закопают лишние деньги в Кедровской даче, а
рабочие к нам же и
придут. Уцелеет один Ястребов и будет скупать наше золото, как скупал его и раньше.
— Лука Назарыч, вы напрасно так себя обеспокоиваете, — докладывал письмоводитель Овсянников, этот непременный член всех заводских заседаний. —
Рабочие сами придут-с и еще нам же поклонятся… Пусть теперь порадуются, а там мы свое-с наверстаем. Вон в Кукарских заводах какую уставную грамоту составили: отдай все…
Рабочие так привыкли к безмолвному присутствию «немого», как называли его, что не замечали даже, когда он
приходил и когда уходил: явится, как тень, и, как тень, скроется.
Из города
прислали сыщиков, они, стоя на углах, щупали глазами
рабочих, весело и оживленно проходивших с фабрики на обед и обратно.
Потом
пришли двое парней, почти еще мальчики. Одного из них мать знала, — это племянник старого фабричного
рабочего Сизова — Федор, остролицый, с высоким лбом и курчавыми волосами. Другой, гладко причесанный и скромный, был незнаком ей, но тоже не страшен. Наконец явился Павел и с ним два молодых человека, она знала их, оба — фабричные. Сын ласково сказал ей...
Изредка в слободку
приходили откуда-то посторонние люди. Сначала они обращали на себя внимание просто тем, что были чужие, затем возбуждали к себе легкий, внешний интерес рассказами о местах, где они работали, потом новизна стиралась с них, к ним привыкали, и они становились незаметными. Из их рассказов было ясно: жизнь
рабочего везде одинакова. А если это так — о чем же разговаривать?
Замечала она, что когда к Николаю
приходил кто-либо из
рабочих, — хозяин становился необычно развязен, что-то сладкое являлось на лице его, а говорил он иначе, чем всегда, не то грубее, не то небрежнее.
На вокзал она
пришла рано, еще не был готов ее поезд, но в грязном, закопченном дымом зале третьего класса уже собралось много народа — холод согнал сюда путейских
рабочих,
пришли погреться извозчики и какие-то плохо одетые, бездомные люди.
Года через три, в 1885 году, во время первого большого бунта у Морозовых, — я в это время работал в «Русских ведомостях», — в редакцию
прислали описание бунта, в котором не раз упоминалось о сгоревших
рабочих и прямо цитировались слова из моей корреспонденции, но ни строчки не напечатали «Русские ведомости» — было запрещено.
Как бы там ни было, но
рабочие пришли наконец всею толпою на площадку пред губернаторским домом и выстроились чинно и молча.
Придя домой, юноша со стыдом почувствовал, что ему нестерпимо хочется есть; он видел, что поминки начнутся не скоро:
рабочие остались врывать крест на кладбище, и нищих собралось мало. Тогда он тихонько стащил со стола кусок ситного хлеба, ушёл в сад, там, спрятавшись в предбаннике, быстро съел его и, чувствуя себя виноватым, вышел на двор.
— Легко ли в
рабочую пору ходить зайцев искать!
Приходили бы лучше нам подсобить. С девками поработали бы, — весело сказала старуха. — Ну, девки, вставать! — крикнула она.
Таков был Николай Иванович Пастухов [Года через три, в 1885 году, во время первой большой стачки у Морозовых — я в это время работал в «Русских ведомостях» — в редакцию
прислали описание стачки, в котором не раз упоминалось о сгоревших
рабочих и прямо цитировались слова из моей корреспонденции, но ни строчки не напечатали «Русские ведомости» — было запрещено.].
Это был июнь 1871 года. Холера уже началась. Когда я
пришел пешком из Вологды в Ярославль, там участились холерные случаи, которые главным образом проявлялись среди прибрежного
рабочего народа, среди зимогоров-грузчиков. Холера помогла мне выполнить заветное желание попасть именно в бурлаки, да еще в лямочники, в те самые, о которых Некрасов сказал: «То бурлаки идут бичевой…»
Тут было не до больницы, притом штанина располосана до голого тела… Все бы благополучно, да приказчик из Муранова трактира скажет, что я
рабочий с сорокинского завода. И
придет полиция разыскивать. Думаю: «Нет, бежать!..»
И он стал говорить о медицине то, что о ней обыкновенно говорят, похвалил гигиену и сказал, что ему давно хочется устроить в Москве ночлежный дом и что у него даже уже есть смета. По его плану
рабочий,
приходя вечером в ночлежный дом, за пять-шесть копеек должен получать порцию горячих щей с хлебом, теплую, сухую постель с одеялом и место для просушки платья и обуви.
— Дело не в проигрыше, — сказал я с досадой. — Разве вам не
приходило на мысль, когда вы там играли, что блеск золота, все эти женщины, старые и молодые, крупье, вся обстановка, что все это — подлая, гнусная насмешка над трудом
рабочего, над кровавым потом?
— Там, на месте… Они тотчас опосля этого случая
пришли в себя и тут же послали за
рабочими… Поднимать будут баржу… чай, уж и начали…
Боркин. Вот и извольте разговаривать с такими субъектами!..
Рабочие придут за деньгами не первого числа, а завтра утром!..
Когда я бывал у нее, от меня пахло краской и скипидаром, руки мои были темны — и ей это нравилось; она хотела также, чтобы я
приходил к ней не иначе, как в своем обыкновенном
рабочем платье; но в гостиной это платье стесняло меня, я конфузился, точно был в мундире, и потому, собираясь к ней, всякий раз надевал свою новую триковую пару. И это ей не нравилось.
Гений творчества облетал все лучшие головы: электричество, пар,
рабочий вопрос — все в идеях предъявлено было человечеству; но стали эти идеи реализировать, и кто на это
пришел?
Тузенбах. Все равно… (Встает.) Я некрасив, какой я военный? Ну, да все равно, впрочем… Буду работать. Хоть один день в моей жизни поработать так, чтобы
прийти вечером домой, в утомлении повалиться в постель и уснуть тотчас же. (Уходя в залу.)
Рабочие, должно быть, спят крепко!
— Я вольный человек, — говорил он
рабочим, — а вас всех Гарусов озадачил… Кого одежей, кого харчами, кого скотиной, а я весь тут. Не по задатку
пришел, а своей полной волей. А чуть што, сейчас пойду в судную избу и скажу: Гарусов смертным боем убил мужика Трофима из Черного Яру. Не похвалят и Гарусова. В горную канцелярию прошение на Гарусова подам: не бей смертным боем.
У
рабочих заметна какая-то непоседливость, страсть бродяжить. Никем и ничем не обиженные парни вдруг
приходят в контору, заявляя о расчёте.
В этих забавах время шло незаметно, иногда из потока мутных дней выскакивало что-то совершенно непостижимое: зимою
пришли слухи о том, что
рабочие в Петербурге хотели разрушить дворец, убить царя.
И вот, когда он убеждается, что бажановского урочного положения ему поддержать нечем, что инструмент
рабочий, на приобретение которого он пожертвовал своим личным комфортом, воочию
приходит в негодность, что скот содержится неопрятно, смердит («не кадило!» — ворчит скотница на сделанное по этому поводу напоминание) и обещает в ближайшем будущем совсем выродиться, что сам он, наконец, всем надоел, потому что везде «суется», а «настоящего» ничего сказать не может, — тогда на него вдруг нападает то храброе малодушие, которое дает человеку решимость в одну минуту плюнуть на все плоды многолетнего долготерпения.
Ужаснейшая бестия, берет с
рабочих, как говорится, вареным и жареным, а если кто не
приходит с поклоном — и с работы долой.
Настали какие-то светлые, праздничные, ликующие дни, и сияние их озаряло даже подземелье Гамбринуса.
Приходили студенты,
рабочие,
приходили молодые, красивые девушки. Люди с горящими глазами становились на бочки, так много видевшие на своем веку, и говорили. Не все было понятно в этих словах, но от той пламенной надежды и великой любви, которая в них звучала, трепетало сердце и раскрывалось им навстречу.
По вечерам к Михайле
рабочие приходили, и тогда заводился интересный разговор: учитель говорил им о жизни, обнажая её злые законы, — удивительно хорошо знал он их и показывал ясно.
Рабочие — народ молодой, огнём высушенный, в кожу им копоть въелась, лица у всех тёмные, глаза — озабоченные. Все до серьёзного жадны, слушают молча, хмуро; сначала они казались мне невесёлыми и робкими, но потом увидал я, что в жизни эти люди и попеть, и поплясать, и с девицами пошутить горазды.
Индустриализм только что начал тогда в Англии
приходить в силу, и первый принцип, приложенный им к делу, был — эксплуатация
рабочих сил посредством капитала.
Захар. Не знаю!
Придут солдаты… настроение
рабочих повысится… И бог знает что может случиться, если не открыть завод! Мне кажется, я поступил разумно… возможность кровавого столкновения теперь исчезла…
Синцов. Михаил Васильевич! В контору
пришли депутаты
рабочих, требуют хозяина.
— Говорили. Ничего промеж нас не было неприятного. Вечером тут
рабочие пришли, водкой я их потчевал, потолковал с ними, денег дал, кому вперед просили; а он тут и улизнул. Утром его не было, а перед полденками девчонка какая-то
пришла к
рабочим: «Смотрите, говорит, вот тут за поляной человек какой-то удавился». Пошли ребята, а он, сердечный, уж очерствел. Должно, еще с вечера повесился.
Руфин(как бы начиная уже горячиться). Но я, господин, не могу тогда сделать этого моего предложения. Время уйдет: пора
рабочая придет… народ и материалы, господин, вдвое дороже будут… Я тогда вчетверо, впятеро запрошу с вас… Мои цены, господин, выгодны. Вот мои цены!.. (Подает Мировичу бумагу и почти насильно оставляет ее в руках его.)
А когда
пришли к вам
рабочие, вы думаете, это кто
пришел?