Неточные совпадения
Будучи от
природы весьма обыкновенных умственных и всяких других душевных качеств, она всю жизнь свою стремилась раскрашивать себя и представлять, что она была женщина и умная, и добрая, и с твердым характером; для этой цели она всегда говорила только о серьезных предметах, выражалась плавно и красноречиво, довольно искусно вставляя в свою речь витиеватые фразы и возвышенные мысли, которые ей удавалось прочесть или подслушать; не жалея ни денег, ни своего самолюбия, она входила в знакомство и переписку с разными умными людьми и, наконец, самым публичным образом
творила добрые дела.
Увы! с каждым днем подобные минуты становятся все более и более редкими. Нынче и
природа делается словно озлобленною и все
творит помпадуров не умных, но злых. Злые и неумные, они мечутся из угла в угол и в безумной резвости скачут по долам и по горам, воздымая прах земли и наполняя им вселенную. С чего резвятся? над кем и над чем празднуют победу?
Малейший штрих здесь блещет неувядаемой красотой: так в состоянии
творить толы, одна
природа, которая из линий и красок создает смелые комбинации и неожиданные эффекты.
Обратимся к
природе: неясная для себя, мучимая и томимая этой неясностью, стремясь к цели ей неизвестной, но которая с тем вместе есть причина ее волнения, — она тысячью формами домогается до сознания, одействотворяет все возможности, бросается во все стороны, толкается во все ворота,
творя бесчисленные вариации на одну тему.
Для того чтобы вызвать желанную демоническую силу, он
творит обряд или рассказывает о действиях
природы.
Первые впечатления были так властны, что я до сих пор не расстаюсь с иллюзиями, мне все еще хочется думать, что у
природы, когда она
творила эту девушку, был какой-то широкий, изумительный замысел.
Это была маленькая, полненькая женщина, лет двадцати, стройная, чернобровая, всегда розовая и миловидная, но на лице и во всей фигуре ее не было ни одной крупной черты, ни одного смелого штриха, на котором мог бы остановиться глаз, точно у
природы, когда она
творила ее, не хватало вдохновения и уверенности.
Не раз останавливалась она на коротком пути до часовни и радостно сиявшими очами оглядывала окрестность… Сладко было Манефе глядеть на пробудившуюся от зимнего сна
природу, набожно возводила она взоры в глубокое синее небо… Свой праздник праздновала она, свое избавленье от стоявшей у изголовья смерти… Истово
творя крестное знаменье, тихо шептала она, глядя на вешнее небо: «Иже ада пленив и человека воскресив воскресением своим, Христе, сподоби мя чистым сердцем тебе пети и славити».
А сила свободного наслаждения (Lust) есть Бог, который изводит Schuf, и то и другое вместе называются словом Fiat, т. е. вечное слово, которое
творит там, где ничего нет, и есть первичное состояние
природы и всех существ [V, 13, § 8.].
Выступая из сверхсущностной своей
природы, в которой Бог означает небытие, Он в своих первоначальных причинах
творим самим собой и становится началом всякой сущности и всякой жизни [Ibid., Ill, 20.].
Именно она сотворена сама собой в первообразных причинах, и соответственно она
творит сама себя, т. е. она начинает проявляться в своих теофаниях, желая выступить из потаеннейших углов своей
природы, в которых она сама себе еще неизвестна (creatus… a seipso in primordialibus causis, ас per seipsam creat, h. e. in suis theophaniis incipit apparere, ex occultissimis naturae suae sinibus volens emergere, in quibus sibi incognita est), ибо она безгранична, сверхсущностна и сверхприродна и выше всего, что может и не может мыслиться.
Он не есть некоторые quasi — химическая смесь «кислого, горького, терпкого, сладкого» и т. д., как это установляется в физике Беме, Он творчески полагает
природу и, следовательно,
творит и ее закономерность.
Одно для него стоит твердо, именно, что художник
творит красоту наряду с
природой, а до известной степени, и вопреки
природе; он создает свой собственный мир красоты в пределах своего искусства.
Каждое существо имеет свою идею-норму, оно ищет и
творит себя по определенному, ему одному, его идее свойственному образу, но это потому, что оно в сверхвременной
природе своей имеет эту идею как единственное подлинное бытие свое, το όντως öv, как свою неповторяемую и ни с чем не смешиваемую индивидуальность.
В поте лица своего
творит человек культуру и достигает совсем не того, что нужно его творческой
природе.
Если бытовая религиозность приспособлялась к среднему уровню греховной
природы человека, то пантеистическая мистика совсем отрешалась от человеческой
природы и
растворяла человека в божественном бытии.
Творческий акт
творит не из
природы творящего, через убывание сил творящего, переходящих в иное состояние, а из ничего.
Корыстная темная магия хотя и признавала духов
природы, но была отчуждена от жизни
природы, хотела внешней над ней власти и не сильна была
творить в
природе.
Человек, целиком еще пребывающий в религиозных эпохах закона и искупления, не сознает свободы своей творческой
природы, он хочет
творить по закону и для искупления, ищет творчества как послушания.
В подзаконном, ветхозаветном своем сознании, так добросовестно и верно отраженном Кантом, не дерзает человек обнаружить своей творческой
природы, он дерзает лишь
творить дифференцированные виды культуры, ибо это дифференцированное творчество есть послушание закону, выполнение норм.