Неточные совпадения
Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну своей
болезни, что не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада в борьбе с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не
принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул душе пробуждающее слово: вперед! — которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
Базарову становилось хуже с каждым часом;
болезнь приняла быстрый ход, что обыкновенно случается при хирургических отравах. Он еще не потерял памяти и понимал, что ему говорили; он еще боролся. «Не хочу бредить, — шептал он, сжимая кулаки, — что за вздор!» И тут же говорил...
— Что ж?
примем ее как новую стихию жизни… Да нет, этого не бывает, не может быть у нас! Это не твоя грусть; это общий недуг человечества. На тебя брызнула одна капля… Все это страшно, когда человек отрывается от жизни… когда нет опоры. А у нас… Дай Бог, чтоб эта грусть твоя была то, что я думаю, а не признак какой-нибудь
болезни… то хуже. Вот горе, перед которым я упаду без защиты, без силы… А то, ужели туман, грусть, какие-то сомнения, вопросы могут лишить нас нашего блага, нашей…
— Ее нет — вот моя
болезнь! Я не болен, я умер: и настоящее мое, и будущее — все умерло, потому что ее нет! Поди, вороти ее, приведи сюда — и я воскресну!.. А он спрашивает,
принял ли бы я ее! Как же ты роман пишешь, а не умеешь понять такого простого дела!..
От Крицкой узнали о продолжительной прогулке Райского с Верой накануне семейного праздника. После этого Вера объявлена была больною, заболела и сама Татьяна Марковна, дом был назаперти, никого не
принимали. Райский ходил как угорелый, бегая от всех; доктора неопределенно говорили о
болезни…
— Да, такое чувство заслуживало лучшей доли… — тихо сказал Райский. — Но, друг Леонтий,
прими это, как
болезнь, как величайшее горе… Но все же не поддавайся ему — жизнь еще длинна, ты не стар…
Я пристал к нему, и вот что узнал, к большому моему удивлению: ребенок был от князя Сергея Сокольского. Лидия Ахмакова, вследствие ли
болезни или просто по фантастичности характера, действовала иногда как помешанная. Она увлеклась князем еще до Версилова, а князь «не затруднился
принять ее любовь», выразился Васин. Связь продолжалась мгновение: они, как уже известно, поссорились, и Лидия прогнала от себя князя, «чему, кажется, тот был рад».
— Я так и думала: до Ляховского ли. Легкое ли место, как отец-то наш тогда
принял тебя… Горяч он стал больно: то ли это от
болезни его, или годы уж такие подходят… не разберу ничего.
— Ни одной минуты не
принимаю тебя за реальную правду, — как-то яростно даже вскричал Иван. — Ты ложь, ты
болезнь моя, ты призрак. Я только не знаю, чем тебя истребить, и вижу, что некоторое время надобно прострадать. Ты моя галлюцинация. Ты воплощение меня самого, только одной, впрочем, моей стороны… моих мыслей и чувств, только самых гадких и глупых. С этой стороны ты мог бы быть даже мне любопытен, если бы только мне было время с тобой возиться…
— Вы злое
принимаете за доброе: это минутный кризис, в этом ваша прежняя
болезнь, может быть, виновата.
Я два года тому назад проезжала Москвой, была тогда у вашего батюшки, насилу, говорит, могу
принять, разрушаюсь, а потом разговорился и забыл свои
болезни.
Когда
болезнь последней дочери ее
приняла совершенно отчаянный характер, мать уговорили ехать домой,и она поехала.
Natalie занемогла. Я стоял возле свидетелем бед, наделанных мною, и больше, чем свидетелем, — собственным обвинителем, готовым идти в палачи. Перевернулось и мое воображение — мое падение
принимало все большие и большие размеры. Я понизился в собственных глазах и был близок к отчаянию. В записной книге того времени уцелели следы целой психической
болезни от покаяния и себяобвинения до ропота и нетерпения, от смирения и слез до негодования…
Фирс. Нездоровится. Прежде у нас на балах танцевали генералы, бароны, адмиралы, а теперь посылаем за почтовым чиновником и начальником станции, да и те не в охотку идут. Что-то ослабел я. Барин покойный, дедушка, всех сургучом пользовал, от всех
болезней. Я сургуч
принимаю каждый день уже лет двадцать, а то и больше; может, я от него и жив.
В Петербурге навещал меня, больного, Константин Данзас. Много говорил я о Пушкине с его секундантом. Он, между прочим, рассказал мне, что раз как-то, во время последней его
болезни, приехала У. К. Глинка, сестра Кюхельбекера; но тогда ставили ему пиявки. Пушкин просил поблагодарить ее за участие, извинился, что не может
принять. Вскоре потом со вздохом проговорил: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского!»
Егор Николаевич, ко всеобщему удивлению, во всей этой передряге не
принимал ровно никакого участия. Стар уж он становился, удушье его мучило, и к этому удушью присоединилась еще новая
болезнь, которая очень пугала Егора Николаевича и отнимала у него последнюю энергию.
Неужели за все за это я должна еще
принять к такую
болезнь с благодарностью?..
За три дня до моего ухода он
приметил, что я грустна, тотчас же и сам загрустил до
болезни, и — как ты думаешь? — чтоб развеселить меня, он придумал взять билет в театр!..
— Гм! Ирритация [здесь: досадно]. Прежние большие несчастия (я подробно и откровенно рассказал доктору многое из истории Нелли, и рассказ мой очень поразил его), все это в связи, и вот от этого и
болезнь. Покамест единственное средство —
принимать порошки, и она должна
принять порошок. Я пойду и еще раз постараюсь внушить ей ее обязанность слушаться медицинских советов и… то есть говоря вообще…
принимать порошки.
— Подождите, — отвечал он, — надо еще приглядеться к
болезни и потом уже сообразить… но, вообще говоря, дело очень нехорошо. Может кончиться даже горячкой… Впрочем, мы
примем меры…
— Ничего еще неизвестно, — отвечал он, соображая, — я покамест догадываюсь, размышляю, наблюдаю, но… ничего неизвестно. Вообще выздоровление невозможно. Она умрет. Я им не говорю, потому что вы так просили, но мне жаль, и я предложу завтра же консилиум. Может быть,
болезнь примет после консилиума другой оборот. Но мне очень жаль эту девочку, как дочь мою… Милая, милая девочка! И с таким игривым умом!
— Да так вот. Исправник нынче никаких дел не
принимает, а мировые — один в отставку вышел, другой, по
болезни, не правит, а третий по уезду ездит, поймать нигде нельзя. Нет начальства — хоть волком вой!
После Раисы Павловны и Майзеля Евгений Константиныч отправился в генеральский флигелек навестить больную Нину Леонтьевну. Эта последняя
приняла его очень радушно и засыпала остроумным разговором, причем успела очень ядовито пройтись относительно всего кукарского общества. Евгений Константиныч слушал ее с ленивой улыбкой и находил, что
болезнь не отразилась на ее умственных способностях в дурную сторону, а даже напротив, как будто еще обострила этот злой мозг.
Все, признанные больными, все равно, какая бы
болезнь у них ни оказалась, — неизбежно перед ванной должны были
принять по стаканчику касторового масла.
— Почти что так оно было-с, — всплакнула она. — Только я всё это за ничто
приняла, по их
болезни, — прибавила она твердо, подымая глаза.
В следующие затем дни к Марфиным многие приезжали, а в том числе и m-me Тулузова; но они никого не
принимали, за исключением одного Углакова, привезшего Егору Егорычу письмо от отца, в котором тот, извиняясь, что по
болезни сам не может навестить друга, убедительно просил Марфина взять к себе сына в качестве ординарца для исполнения поручений по разным хлопотам, могущим встретиться при настоящем их семейном горе.
— Давно, я, по
болезни, из моих чиновников никого не
принимаю с докладом.
Все это дошло, конечно, до Екатерины Петровны, которая, узнав о
болезни Аггея Никитича, встревожилась до такой степени, что, забыв строгость уездных приличий, вдруг приехала навестить его и хотя не была им принята, но через три дня снова посетила Аггея Никитича, причем горничная Агаша, по приказанию барина, объявила ей, что Аггей Никитич никого из дам не
принимает и
принимать не будет, каковой ответ крайне обидел и огорчил Екатерину Петровну.
— Я по письму Егора Егорыча не мог вас
принять до сих пор: все был болен глазами, которые до того у меня нынешний год раздурачились, что мне не позволяют ни читать, ни писать, ни даже много говорить, — от всего этого у меня проходит перед моими зрачками как бы целая сетка маленьких черных пятен! — говорил князь, как заметно, сильно занятый и беспокоимый своей
болезнью.
— Что делать? Сознаюсь откровенно, что побоялся! — признался Крапчик и затем принялся было точнейшим образом рассказывать, как он сначала не был
принимаем князем по
болезни того, как получил потом от него очень любезное приглашение на обед…
Разумеется, натуры он не видал, а надзора за работами не мог
принять, ибо по
болезни вовсе не выходил из дома.
А посему: не следует ни пожаров тушить, ни
принимать какие-либо меры против голода или повальных
болезней.
Как сказано выше, Феденька возвел теорию фатализма до такой крайности, что не хотел ни пожаров тушить, ни
принимать мер против голода и повальных
болезней.
Настал какой-то волшебный рай, в котором царствовало безмерное и беспримесное блаженство. Прежде он нередко бывал подвержен приливам крови к голове, но теперь и эту
болезнь как рукой сняло. Вся фигура его
приняла бодрый и деятельный вид, совершенно, впрочем, лишенный характера суетливости, а выражавший одно внутреннее довольство. Когда он шел по улице, приветливый взгляд его, казалось, каждому говорил: живи! И каждый жил, ибо знал, что начальством ему воистину жить дозволено.
Умудренная годами тяжких страданий, семнадцатилетняя девушка вдруг превратилась в совершенную женщину, мать, хозяйку и даже официальную даму, потому что по
болезни отца
принимала все власти, всех чиновников и городских жителей, вела с ними переговоры, писала письма, деловые бумаги и впоследствии сделалась настоящим правителем дел отцовской канцелярии.
Она первая нарушила это очарование, указав мне медленным движением век на Мануйлиху. Мы уселись рядом, и Олеся принялась подробно и заботливо расспрашивать меня о ходе моей
болезни, о лекарствах, которые я
принимал, о словах и мнениях доктора (два раза приезжавшего ко мне из местечка). Про доктора она заставила меня рассказать несколько раз подряд, и я порою замечал на ее губах беглую насмешливую улыбку.
Едва оправившийся от
болезни Рославлев не мог подражать своим товарищам, и в то время как они веселились и опоражнивали стаканы с пуншем, он подсел к двум заслуженным ротмистрам, которые также
принимали не слишком деятельное участие в шумной радости других офицеров.
Небогатый Бюлер прямо говорил, что, потерявши по
болезни Клястицкий полк, он не может не
принять Орденского, не рискуя остаться без полка; но что без этого обстоятельства он ни за что не
принял бы полка от беспомощного Кноринга, принявшего полк от Энгельгардта.
До отъезда моего в Германию больная
принимала меня иногда в течение 5-10 минут. Но как ужасны были для меня эти минуты! Вопреки уверениям доктора Лоренца, что ничего определенного о ее
болезни сказать нельзя, мать постоянно твердила: «Я страдаю невыносимо, рак грызет меня день и ночь. Я знаю, мой друг, что ты любишь меня; покажи мне эту любовь и убей меня».
Бедная страдалица-мать наша оставалась на одре
болезни безвыходно в новом флигеле, в комнате с постоянно закрытыми окнами, так что в спальне царила непрестанная ночь. Кроме сменявшихся при ней двух горничных, она никого не
принимала. Так и нас, в свою очередь, она
приняла не более двух минут, благословила и дала поцеловать руку.
Я полагаю, не
примет, тем более, что, сколько известно мне, этим обстоятельством начали в последнее время злоупотреблять в юридическом мире: адвокаты при уголовных процессах стали весьма часто оправдывать своих клиентов, преступников тем, что они в момент преступления ничего не помнили и что это будто бы такая
болезнь.
Наши дилетанты, если и
принимают эти чужеземные
болезни, то, не имея предшествующих фактов, они дивят поверхностностью и неразумием.
Анна Павловна. Что же тут удивительного? Человек
принял участие в
болезни ребенка, сочувствовал, помогал, и она благодарна. И кроме того — отчего же ей не полюбить и не выйти замуж за Виктора?
Гомеопат — еще иначе определил
болезнь и дал лекарство, и Иван Ильич, тайно от всех,
принимал его с неделю.
Требовать ли от них, чтобы они
приняли на себя громадный труд изменить всю обстановку, благоприятствующую
болезни?
Радушнее всех
принял приглашение танцевальный учитель: несмотря на сильную ломоту, которую чувствовал во всем теле, он, прочитав записку, тотчас же вскочил с одра
болезни и начал напевать известный куплет...
Я веселого характера обыкновенно; однако
примечаю, что печаль Арбенина прилипчива. После него часа два я не могу справиться. Ха! ха! ха! испытаю верность женщины! Посмотрим, устоит ли Загорскина против моих нападений. Если она изменит Арбенину, то это лучший способ излечить его от самой глупейшей
болезни.
Без сомнения, Загоскин писал свои комедии легко и скоро: это чувствуется по их легкому содержанию и составу; иначе такая деятельность была бы изумительна, ибо в 1817 же году Загоскин вместе с г. Корсаковым издавал в Петербурге журнал «Северный Наблюдатель», который, кажется, выходил по два раза в месяц, и в котором он
принимал самое деятельное участие; а в последние полгода — что мне рассказывал сам Загоскин, — когда ответственный редактор, г. Корсаков, по
болезни или отсутствию не мог заниматься журналом — он издавал его один, работая день и ночь, и подписывая статьи разными буквами и псевдонимами.
Кума. О-о-о! Кума,
болезная ж ты, погляжу я на тебя! Каково ж терпеть; нищего
приняла, да он над тобой так измываться будет. Ты что ж ему укороту не сделаешь?
Богатый и одинокий купец Лаврентий Петрович Кошеверов приехал в Москву лечиться, и, так как
болезнь у него была интересная, его
приняли в университетскую клинику. Свой чемодан с вещами и шубу он оставил внизу, в швейцарской, а вверху, где находилась палата, с него сняли черную суконную пару и белье и дали в обмен казенный серый халат, чистое белье, с черной меткой «Палата № 8», и туфли. Рубашка оказалась для Лаврентия Петровича мала, и нянька пошла искать новую.