Неточные совпадения
«Бежали-бежали, — говорит летописец, — многие, ни до чего не добежав, венец
приняли; [Венец
принять — умереть мученической
смертью.] многих изловили и заключили в узы; сии почитали себя благополучными».
— Мало ты нас в прошлом году истязал? Мало нас от твоей глупости да от твоих шелепов
смерть приняло? — продолжали глуповцы, видя, что бригадир винится. — Одумайся, старче! Оставь свою дурость!
— Если правда, что в минуту страданий и близости
смерти она искренно раскаивается, и я,
приняв это за обман, откажусь приехать?
— А и вправду! — сказал Ноздрев. —
Смерть не люблю таких растепелей! [Растепель (от «растеплить») — рохля, кислый.] — и прибавил вслух: — Ну, черт с тобою, поезжай бабиться с женою, фетюк! [qетюк — слово, обидное для мужчины, происходит от q — буквы, почитаемой некоторыми неприличною буквою. (
Прим. Н.В. Гоголя.)]
Она оставляла жизнь без сожаления, не боялась
смерти и
приняла ее как благо. Часто это говорят, но как редко действительно бывает! Наталья Савишна могла не бояться
смерти, потому что она умирала с непоколебимою верою и исполнив закон Евангелия. Вся жизнь ее была чистая, бескорыстная любовь и самоотвержение.
— Пробовал я там говорить с людями — не понимают. То есть — понимают, но — не
принимают. Пропагандист я — неумелый, не убедителен. Там все индивидуалисты… не пошатнешь! Один сказал: «Что ж мне о людях заботиться, ежели они обо мне и не думают?» А другой говорит: «Может, завтра море
смерти моей потребует, а ты мне внушаешь, чтоб я на десять лет вперед жизнь мою рассчитывал». И все в этом духе…
Софья Андреева (эта восемнадцатилетняя дворовая, то есть мать моя) была круглою сиротою уже несколько лет; покойный же отец ее, чрезвычайно уважавший Макара Долгорукого и ему чем-то обязанный, тоже дворовый, шесть лет перед тем, помирая, на одре
смерти, говорят даже, за четверть часа до последнего издыхания, так что за нужду можно бы было
принять и за бред, если бы он и без того не был неправоспособен, как крепостной, подозвав Макара Долгорукого, при всей дворне и при присутствовавшем священнике, завещал ему вслух и настоятельно, указывая на дочь: «Взрасти и возьми за себя».
И вот, убедясь в этом, он видит, что надо идти по указанию умного духа, страшного духа
смерти и разрушения, а для того
принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к
смерти и разрушению, и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их ведут, для того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми.
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко на границе, у азиятов, попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной
смерти отказаться от христианства и перейти в ислам, не согласился изменить своей веры и
принял муки, дал содрать с себя кожу и умер, славя и хваля Христа, — о каковом подвиге и было напечатано как раз в полученной в тот день газете.
— Вы догадываетесь, — сказал Сильвио, — кто эта известная особа. Еду в Москву. Посмотрим, так ли равнодушно
примет он
смерть перед своей свадьбой, как некогда ждал ее за черешнями!
— Говорите о финансах, но не говорите о нравственности, я могу
принять это за личность, я вам уже сказал это в комитете. Если же вы будете продолжать, я… я не вызову вас на дуэль (Тьер улыбнулся). Нет, мне мало вашей
смерти, этим ничего не докажешь. Я предложу вам другой бой. Здесь, с этой трибуны, я расскажу всю мою жизнь, факт за фактом, каждый может мне напомнить, если я что-нибудь забуду или пропущу. И потом пусть расскажет свою жизнь мой противник!
Пристав
принял показания, и дело пошло своим порядком, полиция возилась, уголовная палата возилась с год времени; наконец суд, явным образом закупленный, решил премудро: позвать мужа Ярыжкиной и внушить ему, чтоб он удерживал жену от таких наказаний, а ее самое, оставя в подозрении, что она способствовала
смерти двух горничных, обязать подпиской их впредь не наказывать.
За месяц до его
смерти я с ужасом стал
примечать, что умственные способности его тухнут, слабеют, точно догорающие свечи, в комнате становилось темнее, смутнее. Он вскоре стал с трудом и усилием приискивать слово для нескладной речи, останавливался на внешних созвучиях, потом он почти и не говорил, а только заботливо спрашивал свои лекарства и не пора ли
принять.
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь
смерть; когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не
примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
Мир
принял Христа, так как
смерть царствовала в мире, так как плоть мира была больна и не излечивалась языческими средствами.
Приметив мое смятение, известием о
смерти его отца произведенное, он мне сказал, что сделанное мне обещание не позабудет, если я того буду достоин. В первый раз он осмелился мне сие сказать, ибо, получив свободу смертию своего отца, он в Риге же отпустил своего надзирателя, заплатив ему за труды его щедро. Справедливость надлежит отдать бывшему моему господину, что он много имеет хороших качеств, но робость духа и легкомыслие оные помрачают.
Иногда он сам себе становился гадок: «Что это я, — думал он, — жду, как ворон крови, верной вести о
смерти жены!» К Калитиным он ходил каждый день; но и там ему не становилось легче: хозяйка явно дулась на него,
принимала его из снисхождения...
Она ни во что не вмешивалась, радушно
принимала гостей и охотно сама выезжала, хотя пудриться, по ее словам, было для нее
смертью.
Ах, как страшно, но ведь не одна она будет давать этот ответ богу, а и те, которые прожили счастливо до
смерти, и которые грешили до гробовой доски, и которые просто ни свету, ни радости не видели, а
принимали одну муку-мученическую…
— От
смерти лекарства нет… Смертынька моя пришла. Пошлите в скиты за Енафой… Хочу
принять последнюю исправу…
Только после
смерти его все эти, повидимому, ничтожные обстоятельства
приняли, в глазах моих, вид явного действия Промысла, который, спасая его от нашей судьбы, сохранил Поэта для славы России.
Доктора и все окружающие давно осудили меня на
смерть: доктора — по несомненным медицинским признакам, а окружающие — по несомненным дурным
приметам, неосновательность и ложность которых оказались на мне весьма убедительно.
— Но, однако, я пересилила себя, — продолжала она, — села около него и начала ему говорить прямо, что он сделал против меня и почему такою я стала против него!.. Он это понял, расплакался немного; но все-таки до самой
смерти не доверял мне ни в чем, ни одного лекарства не хотел
принять из моих рук.
Луша с удовольствием согласилась
принять участие в спектакле, потому что сидеть в своем флигельке и слушать пьяный бред отца ей было хуже
смерти.
— Крестьяне! — полным и тугим голосом говорил Рыбин. — Бумагам этим верьте, — я теперь за них, может,
смерть приму, били меня, истязали, хотели выпытать — откуда я их взял, и еще бить будут, — все стерплю! Потому — в этих грамотах правда положена, правда эта дороже хлеба для нас должна быть, — вот!
Эти мысли, вызванные в нем столкновением с Смоковниковым, вместе с неприятностями по гимназии, происшедшими от этого столкновения, — именно, выговор, замечание, полученное от начальства, — заставили его
принять давно уже, со
смерти жены, манившее его к себе решение:
принять монашество и избрать ту самую карьеру, по которой пошли некоторые из его товарищей по академии, из которых один был уже архиереем, а другой архимандритом на вакансии епископа.
Эти на все готовы: и
смерть принять, и поругание претерпеть — все это даже за радость себе почитают.
Лет за пятнадцать до
смерти принял родитель иночество от некоего старца Агафангела, приходившего к нам из стародубских монастырей. С этих пор он ничем уж не занимался и весь посвятил себя богу, а домом и всем хозяйством заправляла старуха мать, которую он и называл «посестрией». Помню я множество странников, посещавших наш дом: и невесть откуда приходили они! и из Стародуба, и с Иргиза, и с Керженца, даже до Афона доходили иные; и всех-то отец
принимал, всех чествовал и отпускал с милостыней.
С этих пор заведение Тюрбо сделалось рассадником нравственности, религии и хороших манер. По
смерти родителей его
приняла в свое заведование дочь, m-lle Caroline Turbot, и, разумеется, продолжала родительские традиции. Плата за воспитание была очень высока, но зато число воспитанниц ограниченное, и в заведение попадали только несомненно родовитые девочки. Интерната не существовало, потому что m-lle Тюрбо дорожила вечерами и посвящала их друзьям, которых у нее было достаточно.
Если бы Джемма объявила, что привела с собою холеру или самую
смерть, фрау Леноре, должно полагать, не могла бы с большим отчаянием
принять это известие.
После
смерти редактора Н.С. Скворцова, талантливого и идейного журналиста, материальное состояние газеты было затруднительным. В.М. Соболевский, ставший фактическим владельцем газеты, предложил всем своим ближайшим сотрудникам образовать товарищество для продолжения издания. Его предложение
приняли десять человек, которые и явились учредителями издательского паевого товарищества «Русских ведомостей».
Катрин, уведомленная с нарочным о
смерти отца, не приехала на похороны, а прислала своего молодого управляющего, Василия Иваныча Тулузова, которого некогда с такою недоверчивостью
принял к себе Петр Григорьич и которому, однако, за его распорядительность, через весьма недолгое время поручил заведовать всеми своими именьями и стал звать его почетным именем: «Василий Иваныч», а иногда и «господин Тулузов».
Рюрик же, как имел ум свободный, сразу
принять напрасную
смерть не пожелал.
— Слушай, друг! — поспешил поправиться Глумов, — ведь это такой сюжет, что из него целый роман выкроить можно. Я и заглавие придумал:"Плоды подчиненного распутства, или
Смерть двух начальников и вызванное оною мероприятие со стороны третьего". Написать да фельетонцем в"Красе Демидрона"и пустить… а? как ты думаешь, хозяева твои
примут?
Исполняя обещание, данное Максиму, Серебряный прямо с царского двора отправился к матери своего названого брата и отдал ей крест Максимов. Малюты не было дома. Старушка уже знала о
смерти сына и
приняла Серебряного как родного; но, когда он, окончив свое поручение, простился с нею, она не посмела его удерживать, боясь возвращения мужа, и только проводила до крыльца с благословениями.
Эта неожиданная и невольная смелость Серебряного озадачила Иоанна. Он вспомнил, что уже не в первый раз Никита Романович говорит с ним так откровенно и прямо. Между тем он, осужденный на
смерть, сам добровольно вернулся в Слободу и отдавался на царский произвол. В строптивости нельзя было обвинить его, и царь колебался, как
принять эту дерзкую выходку, как новое лицо привлекло его внимание.
Но робкий всадник вверх ногами
Свалился тяжко в грязный ров,
Земли не взвидел с небесами
И
смерть принять уж был готов.
Всю силу и мощь и все, что только Ахилла мог счесть для себя драгоценным и милым, он все охотно отдал бы за то, чтоб облегчить эту скорбь Туберозова, но это все было вне его власти, да и все это было уже поздно: ангел
смерти стал у изголовья, готовый
принять отходящую душу.
Чувствуя, что
смерть принимает его в свои объятия, протопоп сетовал об одном, что срок запрещения его еще не минул. Ахилла понимал это и разумел, в чем здесь главная скорбь.
Горяча ты, пуля, и несешь ты
смерть, но не ты ли была моей верной рабой? Земля черная, ты покроешь меня, но не я ли тебя конем топтал? Холодна ты,
смерть, но я был твоим господином. Мое тело возьмет земля, мою душу
примет небо».
Если правда, что только горе может душу разбудить, то сия правда — жестокая, слушать её неприятно,
принять трудно, и многие, конечно, откажутся от неё; пусть лучше спит человек, чем терзается, ибо всё равно: и сон и явь одинаково кончаются
смертью, как правильно сказал горбун Комаровский.
Степан Михайлыч
принял известие о
смерти внучки весьма равнодушно, даже сказал: «Вот есть об чем убиваться, об девчонке, этого добра еще будет!» Но когда вслед за первым известием было получено другое, что здоровье Софьи Николавны находится в опасности, — старик сильно перетревожился.
Остальные послали наконец от себя к хивинскому хану просить, чтоб он их
принял и спас от голодной
смерти.
— Ты думаешь, что Бог не
примет тебя? — продолжал я с возрастающей горячностью. — Что у него не хватит для тебя милосердия? У того, который, повелевая миллионами ангелов, сошел, однако, на землю и
принял ужасную, позорную
смерть для избавления всех людей? У того, кто не погнушался раскаянием самой последней женщины и обещал разбойнику-убийце, что он сегодня же будет с ним в раю?..
— Дальше… Ох! Нехорошо выходит этой трефовой даме, хуже
смерти. Позор она через вас большой
примет, такой, что во всю жизнь забыть нельзя, печаль долгая ей выходит… А вам в ее планете ничего дурного не выходит.
Дядя нимало этим не смутился и опять выслал в зал к тетке того же самого дворецкого с таким ответом, что князь, мол, рождению своему не радуются и поздравления с оным
принимать не желают, так как новый год для них ничто иное, как шаг к
смерти.
Пепел. Право — не боюсь! Хоть сейчас —
смерть приму! Возьмите вы нож, ударьте против сердца… умру — не охну! Даже — с радостью, потому что — от чистой руки…
— Что говорить-то? И-и-и, касатка, я ведь так только… Что говорить-то!.. А коли через него, беспутного, не крушись, говорю, плюнь, да и все тут!.. Я давно
приметила, невесела ты у нас… Полно, горюшица! Авось теперь перемена будет: ушел теперь приятель-то его… ну его совсем!.. Знамо, тот, молодяк, во всем его слушался; подучал его, парня-то, всему недоброму… Я сама и речи-то его не однова слушала… тьфу! Пропадай он совсем, беспутный… Рада до
смерти: ушел он от нас… ну его!..
Так ходила она ночами но улицам, и многие, не узнавая ее, пугались,
принимали черную фигуру за олицетворение
смерти, близкой всем, а узнавая, молча отходили прочь от матери изменника.
— Оно все реки
принимает в себя… и бывают в нем сильные бури… Так же и житейское море от людей питается волнением… а
смерть обновляет воды его… дабы не протухли… Как люди ни мрут, а их все больше становится…