Неточные совпадения
Тиранил же ужасно, обучая ее всяким штукам и наукам, и довел бедную собаку до того, что та выла без него, когда он отлучался
в классы, а когда
приходил, визжала от восторга, скакала как полоумная, служила, валилась на землю и притворялась мертвою и проч., словом, показывала все штуки, которым ее обучили, уже не по требованию, а единственно от пылкости своих восторженных чувств и благодарного сердца.
Беззаботные ученики, выучивающие уроки только
в классах и на переменах (я давно уже принадлежу к их числу), торопятся доучить аористы: «Бых, бы, бы… быхове, быста, быста… быхом, бысте, быша…» Но затем бросают: если Егоров не
придет, на чорта тогда аористы…
Первое время после этого Кранц
приходил в первый
класс, желтый от злости, и старался не смотреть на Колубовского, не заговаривал с ним и не спрашивал уроков. Однако выдержал недолго: шутовская мания брала свое, и, не смея возобновить представление
в полном виде, Кранц все-таки водил носом по воздуху, гримасничал и, вызвав Колубовского, показывал ему из-за кафедры пробку.
Если бы кто-нибудь подслушал иные рассказы его о своих якобы похождениях с женщинами, то, конечно,
пришел бы
в ужас от спокойного цинизма этого гимназиста второго
класса.
Другой раз я насыпал
в ящик его стола нюхательного табаку; он так расчихался, что ушел из
класса,
прислав вместо себя зятя своего, офицера, который заставил весь
класс петь «Боже царя храни» и «Ах ты, воля, моя воля». Тех, кто пел неверно, он щелкал линейкой по головам, как-то особенно звучно и смешно, но не больно.
В длинные зимние ночи он пишет либеральные повести, но при случае любит дать понять, что он коллежский регистратор и занимает должность Х
класса; когда одна баба,
придя к нему по делу, назвала его господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: «Я тебе не господин Д., а ваше благородие!» По пути к берегу я расспрашивал его насчет сахалинской жизни, как и что, а он зловеще вздыхал и говорил: «А вот вы увидите!» Солнце стояло уже высоко.
Когда начались военные действия, всякое воскресенье кто-нибудь из родных привозил реляции; Кошанский читал их нам громогласно
в зале. Газетная комната никогда не была пуста
в часы, свободные от
классов: читались наперерыв русские и иностранные журналы при неумолкаемых толках и прениях; всему живо сочувствовалось у нас: опасения сменялись восторгами при малейшем проблеске к лучшему. Профессора
приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий, объясняя иное, нам недоступное.
Мелкого нашего народу с каждым днем прибывало. Мы знакомились поближе друг с другом, знакомились и с роскошным нашим новосельем. Постоянных
классов до официального открытия Лицея не было, но некоторые профессора
приходили заниматься с нами, предварительно испытывая силы каждого, и таким образом, знакомясь с нами, приучали нас,
в свою очередь, к себе.
Было уже без пяти минут три, когда я вернулся
в класс. Учитель, как будто не замечая ни моего отсутствия, ни моего присутствия, объяснял Володе следующий урок. Когда он, окончив свои толкования, начал складывать тетради и Володя вышел
в другую комнату, чтобы принести билетик, мне
пришла отрадная мысль, что все кончено и про меня забудут.
Бьет час; слышится сигнальный свист; поезд близко. Станция
приходит в движение: поднимается шум, беготня, суета.
В моих ушах, словно перекрестный огонь, раздаются всевозможные приветствия и поощрения. Дурак! разиня! простофиля! фалалей! Наконец, я добираюсь до вагона 2-го
класса и бросаюсь на первую порожнюю скамью,
в надежде уснуть.
Один раз только, когда он был еще
в первом
классе, он
прислал ко мне училищного сторожа с запиской:"для некоторого предприятия необходимо 60 копеек серебром, которые и прошу вручить подателю сего; я же при первом удобном случае возвращу".
На вокзал она
пришла рано, еще не был готов ее поезд, но
в грязном, закопченном дымом зале третьего
класса уже собралось много народа — холод согнал сюда путейских рабочих,
пришли погреться извозчики и какие-то плохо одетые, бездомные люди.
— Понимаете,
прихожу сегодня
в класс (она работает на Детско-воспитательном Заводе) — и на стене карикатура. Да, да, уверяю вас! Они изобразили меня
в каком-то рыбьем виде. Быть может, я и на самом деле…
Вот
придет весна, распустятся аллеи
в институтском саду; мы будем вместе с вами ходить
в сад во время
классов, станем разговаривать, сообщать друг другу свои секреты…
— Да-с, так вот сидим мы однажды с деточками
в классе и переводим:"время, нами переживаемое"… И вдруг — инспектор-с. Посидел, послушал. А я вот этой случайности-то и не предвидел-с. Только
прихожу после урока домой, сел обедать — смотрю: пакет! Пожалуйте! Являюсь."Вы
в Пинеге бывали?" — Не бывал-с. — "Так вот познакомьтесь". Я было туда-сюда: за что? — "Так вы не знаете? Это мне нравится! Он… не знает! Стыдитесь, сударь! не увеличивайте вашей вины нераскаянностью!"
В продолжение всего месяца он был очень тих, задумчив, старателен, очень молчалив и предмет свой знал прекрасно; но только что получал жалованье, на другой же день являлся
в класс развеселый; с учениками шутит, пойдет потом гулять по улице — шляпа набоку,
в зубах сигара, попевает, насвистывает, пожалуй, где случай выпадет, готов и драку сочинить; к женскому полу получает сильное стремление и для этого
придет к реке, станет на берегу около плотов, на которых прачки моют белье, и любуется…
О заутрени он
приходил туда, спрашивал у сына уроки, изъяснял ему, чего тот не понимал, потом
в этот раз обедал посытнее кушаньем, которое приготовляла жена, и о вечерни опять с тем же посошком уходил
в уездный городишко к месту своего служения:
в понедельник на заре, когда сторож открывал дверь, чтобы выметать
классы, Червев уже ждал его, сидя на порожке.
Он учил
в классе и проповедовал
в церкви, но мы никогда не могли его вволю наслушаться, и он это видел: всякий день, когда нас выпускали
в сад, он тоже
приходил туда, чтобы с нами разговаривать.
Придет, посидит или постоит, послушает и идет
в другой
класс.
Понятно, что, находившись весь день по корпусу, особенно по
классам, где он был не для формы, а, имея хорошие сведения во всех науках, внимательно вникал
в преподавание, Перский
приходил к себе усталый, съедал свой офицерский обед, отличавшийся от общего кадетского обеда одним лишним блюдом, но не отдыхал, а тотчас же садился просматривать все журнальные отметки всех
классов за день.
Огромная дверь на высоком крыльце между колоннами, которую распахнул старый инвалид и которая, казалось, проглотила меня; две широкие и высокие лестницы, ведущие во второй и третий этаж из сеней, освещаемые верхним куполом; крик и гул смешанных голосов, встретивший меня издали, вылетавший из всех
классов, потому что учителя еще не
пришли, — все это я увидел, услышал и понял
в первый раз.
Приходили только один раз Княжевичи, с которыми, однако, я тогда еще близко не сошелся, потому что мало с ними встречался: они были
в средних
классах и жили во «французской комнате» у надзирателя Мейснера.
— Через две недели после этого печального события
пришел я
в первый раз по возвращении с вакации, или, правильнее сказать, из Кощакова,
в свой высший осиротевший
класс, где и встретили меня сейчас рассказанною мною повестью.
Тентетников даже, — уж на что смирный, — и тот,
пришедши в департамент, почувствовал, что «как будто его за проступок перевели из верхнего
класса в нижний»; а приехавши
в деревню, скоро постарался, подобно Онегину и Обломову, раззнакомиться со всеми соседями, которые поспешили с ним познакомиться.
После этого Бешметев начал бояться учителей и чуждаться товарищей и обыкновенно старался
прийти в гимназию перед самым началом
класса, когда уже все сидели на местах.
Пришел батюшка.
В обоих отделениях первого
класса учил не свой, гимназический священник, а из посторонней церкви, по фамилии Пещерский. А настоятелем гимназической церкви был отец Михаил, маленький, седенький, голубоглазый старичок, похожий на Николая-угодника, человек отменной доброты и душевной нежности, заступник и ходатай перед директором за провинившихся почти единственное лицо, о котором Буланин вынес из стен корпуса светлое воспоминание.
А
в четверг, после утреннего чая, всех кадет младшей роты, вместо того чтобы распустить по
классам, построили
в рекреационной зале. Собрались воспитатели всех четырех отделений, первого и второго
класса, и наконец — и это было уж совсем необыкновенным явлением —
пришел директор. Было еще не светло, и
в классах горели лампы.
Приходил он
в класс оборванный, нечесаный, принося с собою возмутительный запах грязного белья и никогда не мытого тела.
Пришел Грузов, малый лет пятнадцати, с желтым, испитым, арестантским лицом, сидевший
в первых двух
классах уже четыре года, — один из первых силачей возраста. Он, собственно, не шел, а влачился, не поднимая ног от земли и при каждом шаге падая туловищем то
в одну, то
в другую сторону, точно плыл или катился на коньках. При этом он поминутно сплевывал сквозь зубы с какой-то особенной кучерской лихостью. Расталкивая кучку плечом, он спросил сиплым басом...
Я бывал
в классе, но выучивал ли что или вовсе ничего, никто не наблюдал, а как я очень, очень редко
приходил, то и поведение мое не было никому известно.
И дивеса действительно деялись непонятные: был у этой госпожи старший сын
в училище, и был он первый потаскун, и ленивый нетяг, и ничему не учился, но как
пришло дело к экзамену, она шлет за Пименом и дает ему заказ помолиться, чтоб ее сына
в другой
класс перевели.
Ехал я
в первом
классе, но там сидят по трое на одном диване, двойных рам нет, наружная дверь отворяется прямо
в купе, — и я чувствовал себя, как
в колодках, стиснутым, брошенным, жалким, и ноги страшно зябли, и,
в то же время, то и дело
приходило на память, как обольстительна она была сегодня
в своей блузе и с распущенными волосами, и такая сильная ревность вдруг овладевала мной, что я вскакивал от душевной боли, и соседи мои смотрели на меня с удивлением и даже страхом.
С третьего
класса нас вдруг начали учить маршировать и кричать
в один голос: «Ура!» и «Здравие желаем!» Инспектору (особе, кажется бы, по происхождению своему из духовного звания) чрезвычайно это понравилось. Он мало того, что лично присутствовал на наших ученьях, но и сам пожелал упражняться
в сих экзерсициях и нарочно
пришел для этого
в одну из перемен между
классами.
Другой раз, это было, впрочем,
в седьмом уже
классе, Иосаф
пришел ко мне, чего с ним прежде никогда не бывало, часу
в одиннадцатом ночи. На лице его была написана тревога. С первых же почти слов он спросил меня робким голосом...
Раз меня чуть не выкинули
в окно товарищи: один учитель сказал целому
классу: «Свиньи вы!»; все
пришли в азарт по окончании
класса, а я принялся защищать учителя и доказывать, что он имел полное право сказать это.
— Russenkinder, ihr habt Besuch! (“Маленькие русские, к вам
пришли!”) Это истопница Мария влетела
в пустой
класс, где мы, сестра Ася и я, единственные оставшиеся
в пансионе пансионерки, равнодушно перевертываем листы наших хрестоматий
в ожидании завтрашней, ничего не обещающей, Пасхи.
В зале собираются все
классы, с первого до седьмого,
приходит все институтское начальство, опекуны, попечители, учителя, классные дамы, и батюшка отчитывает виновную
в присутствии всего института.
Государыня! Как же это сразу не
пришло в голову, когда вот уже целую неделю нас старательно готовили к приему Высочайшей Посетительницы. Каждое утро до
классов мы заучивали всевозможные фразы и обращения, могущие встретиться
в разговоре с императрицей. Мы знали, что приезду лиц царской фамилии всегда предшествует глухой и громкий удар колокола, висевшего у подъезда, и все-таки
в последнюю минуту, ошеломленные и взволнованные, мы страшно растерялись.
Совсем как
в революциях социальных, когда прежде угнетенный
класс приходит к власти и начинает угнетать других.
— Fraulein, дуся, — начала Нина, робея, и выступила вперед, — мы знаем, что вас обидели и вы хотите уйти и оставить нас. Но, Frauleinehen-дуся, мы
пришли вам сказать, что «всем
классом» пойдем к Maman просить ее не отпускать вас и даем слово «всем
классом» не шалить
в ваше дежурство. А это, Fraulein, — прибавила она, подавая альбом, — на память о нас… Мы вас так любим!..
В наше отсутствие, оказывается,
приходила инспектриса и наказала троих вышеупомянутых воспитанниц, сняв с них передники и оставив без шнурка, но о выключении не было и речи, так как догадливый Пугач пронюхал, что Джаваха у Maman, стало быть, она виноватая. К тому же, когда имя Нины произнесено было
в классе, девочки неловко смолкли, не решаясь взвести напрасное обвинение на их самоотверженную спасительницу.
Он был тогда
в шестом
классе и собирался
в университет через полтора года. Отцу его, Ивану Прокофьичу, приходилось уж больно жутко от односельчан. Пошли на него наветы и форменные доносы, из-за которых он, два года спустя, угодил на поселение. Дела тоже
приходили в расстройство. Маленькое спичечное заведение отца еле — еле держалось. Надо было искать уроков. От платы он был давно освобожден, как хороший ученик, ни
в чем еще не попадавшийся.
Мама, как узнала,
пришла в ужас: да что же это! Ведь этак и убить могут ребенка или изуродовать на всю жизнь! Мне было приказано ходить
в гимназию с двоюродным моим братом Генею, который
в то время жил у нас. Он был уже во втором
классе гимназии. Если почему-нибудь ему нельзя было идти со мной, то до Киевской улицы (она врагу моему уже была не по дороге) меня провожал дворник. Мальчишка издалека следил за мною ненавидящими глазами, — как меня тяготила и удивляла эта ненависть! — но не подходил.
В пароходном зале первого
класса было ярко, тепло и просторно. Пахло паровым отоплением; и каюты были уютные, теплые.
Пришел поручик
в фуражке с белым околышем, ведший «малиновую команду». Познакомились. Он оказался очень милым господином.
Пришел новый большой хозяин, — свой же рабочий
класс в целом, — и по отношению к нему все старые повадки приходилось бросить раз навсегда.
— Мы теперь узнали рабочий
класс, какой он есть эксплоататор. Что эти рабочие бригады у нас
в деревне разделывают!.. Мужик разутый-раздетый, а они
в драповых польтах,
в сапогах новых, морды жирные, жалованья получают по полтораста рублей. Себя не раскулачивают, а мужика увидят
в крепких сапогах: «Стой! Кулак!» Погоди,
придет срок, мы с рабочим
классом разделаемся.
С этих пор прошло пять лет жизни тихой и совершенно счастливой, и когда писательский сын был уже
в третьем
классе гимназии, Апрель Иваныч вдруг стал сбираться к родным
в свою «поляцкую сторону» и, несмотря на многие неудобства, уехал туда грустный, а возвратился еще грустнее, и как раз
в это самое время
пришло ужасное письмо от Зинаиды Павловны, возвещавшей Праше, что она живет тем, что чистит ягоды для варенья и что бог тогда же давно дал ей «двойку зараз, мальчика и девочку».