Неточные совпадения
Произошел обычный прием, и тут в первый раз в
жизни пришлось глуповцам на деле изведать, каким горьким испытаниям может быть подвергнуто самое упорное начальстволюбие.
Вронский и Анна всё в тех же условиях, всё так же не принимая никаких мер для развода, прожили всё лето и часть осени в деревне. Было между ними решено, что они никуда не поедут; но оба чувствовали, чем долее они жили одни, в особенности осенью и без гостей, что они не выдержат этой
жизни и что
придется изменить ее.
На что бы, казалось, нужна была Плюшкину такая гибель подобных изделий? во всю
жизнь не
пришлось бы их употребить даже на два таких имения, какие были у него, — но ему и этого казалось мало.
Давно уже просил я у Бога, чтобы если
придется кончать
жизнь, то чтобы кончить ее на войне за святое и христианское дело.
«Где это, — подумал Раскольников, идя далее, — где это я читал, как один приговоренный к смерти, за час до смерти, говорит или думает, что если бы
пришлось ему жить где-нибудь на высоте, на скале, и на такой узенькой площадке, чтобы только две ноги можно было поставить, — а кругом будут пропасти, океан, вечный мрак, вечное уединение и вечная буря, — и оставаться так, стоя на аршине пространства, всю
жизнь, тысячу лет, вечность, — то лучше так жить, чем сейчас умирать!
А между тем
жизнь не слишком красиво складывалась в Марьине, и бедному Николаю Петровичу
приходилось плохо.
Он употреблял церковнославянские слова: аще, ибо, паче, дондеже, поелику, паки и паки; этим он явно, но не очень успешно старался рассмешить людей. Он восторженно рассказывал о красоте лесов и полей, о патриархальности деревенской
жизни, о выносливости баб и уме мужиков, о душе народа, простой и мудрой, и о том, как эту душу отравляет город. Ему часто
приходилось объяснять слушателям незнакомые им слова: па́морха, мурцовка, мо́роки, сугрев, и он не без гордости заявлял...
Провожая ее глазами, Самгин вспомнил обычную фразу: «Прочитана еще одна страница книги
жизни». Чувствовал он себя очень грустно — и
пришлось упрекнуть себя...
— Наш фабричный котел еще мало вместителен, и долго
придется ждать, когда он, переварив русского мужика в пролетария, сделает его восприимчивым к вопросам государственной важности… Вполне естественно, что ваше поколение, богатое волею к
жизни, склоняется к методам активного воздействия на реакцию…
Сначала долго
приходилось ему бороться с живостью ее натуры, прерывать лихорадку молодости, укладывать порывы в определенные размеры, давать плавное течение
жизни, и то на время: едва он закрывал доверчиво глаза, поднималась опять тревога,
жизнь била ключом, слышался новый вопрос беспокойного ума, встревоженного сердца; там надо было успокоивать раздраженное воображение, унимать или будить самолюбие. Задумывалась она над явлением — он спешил вручить ей ключ к нему.
— Вот жизнь-то человеческая! — поучительно произнес Илья Иванович. — Один умирает, другой родится, третий женится, а мы вот всё стареемся: не то что год на год, день на день не
приходится! Зачем это так? То ли бы дело, если б каждый день как вчера, вчера как завтра!.. Грустно, как подумаешь…
До сих пор ты еще познавала
жизнь, а
придется испытывать ее…
Вопрос, что он будет делать в семейном быту, уж улегся, разрешился сам собою. Ему
пришлось посвятить ее даже в свою трудовую, деловую
жизнь, потому что в
жизни без движения она задыхалась, как без воздуха.
Если Ольге
приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное место в сердце, если вопросы ее не все находили полный и всегда готовый ответ в его голове и воля его молчала на призыв ее воли, и на ее бодрость и трепетанье
жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался в какой-то осенний день, когда все предметы кажутся в сером цвете.
«Сохрани вас Боже! — закричал один бывалый человек, —
жизнь проклянете! Я десять раз ездил по этой дороге и знаю этот путь как свои пять пальцев. И полверсты не проедете, бросите. Вообразите, грязь, брод; передняя лошадь ушла по пояс в воду, а задняя еще не сошла с пригорка, или наоборот. Не то так передняя вскакивает на мост, а задняя задерживает: вы-то в каком положении в это время? Между тем
придется ехать по ущельям, по лесу, по тропинкам, где качка не пройдет. Мученье!»
Жизнь оставалась еще впереди, для нее откладывалось время год за годом, а между тем
приходилось уже вычеркивать из этой
жизни целых тридцать лет.
Чтобы вырваться из этой системы паразитизма, воспитываемой в течение полутораста лет, нужны нечеловеческие усилия, тем более что
придется до основания разломать уже существующие формы заводской
жизни.
Привалов увидел девушку совершенно в новом для него свете: она тяготилась богатой обстановкой, в которой
приходилось жить, всякой фальшивой нотой, которых так много звучало в
жизни бахаревского дома, наконец, своей бездеятельной, бесполезной и бесцельной ролью богатой невесты.
Еще более
приходится признать, что в духовной
жизни германского народа, в германской мистике, философии, музыке, поэзии были великие и мировые ценности, а не один лишь культ силы, не один призрачный феноменализм и пр.
Мне не раз уже
приходилось писать о том, что невероятная мощь техники революционизировала всю человеческую
жизнь.
Потом он с великим недоумением припоминал несколько раз в своей
жизни, как мог он вдруг, после того как расстался с Иваном, так совсем забыть о брате Дмитрии, которого утром, всего только несколько часов назад, положил непременно разыскать и не уходить без того, хотя бы
пришлось даже не воротиться на эту ночь в монастырь.
Потому ли, что на своей
жизни ему много
приходилось убирать брошенных трупов и он привык относиться к этой работе равнодушно, или потому, что хоронили какого-то безвестного «инородца», только по выражению лица его я понял, что особенно заниматься розысками убийц он не будет и намерен ограничиться одним протоколом.
Мне не только не
приходилось их подбадривать, а, наоборот,
приходилось останавливать из опасения, что они надорвут свое здоровье. Несмотря на лишения, эти скромные труженики терпеливо несли тяготы походной
жизни, и я ни разу не слышал от них ни единой жалобы. Многие из них погибли в войну 1914–1917 годов, с остальными же я и по сие время нахожусь в переписке.
Через несколько минут на биваке закипела та веселая и спешная работа, которая знакома всякому, кому
приходилось подолгу бывать в тайге и вести страннический образ
жизни. Развьюченные лошади были пущены на волю. Как только с них сняли седла, они сперва повалялись на земле, потом, отряхнувшись, пошли на поляну кормиться.
Проникнуть в самую глубь тайги удается немногим. Она слишком велика. Путнику все время
приходится иметь дело с растительной стихией. Много тайн хранит в себе тайга и ревниво оберегает их от человека. Она кажется угрюмой и молчаливой… Таково первое впечатление. Но кому случалось поближе с ней познакомиться, тот скоро привыкает к ней и тоскует, если долго не видит леса. Мертвой тайга кажется только снаружи, на самом деле она полна
жизни. Мы с Дерсу шли не торопясь и наблюдали птиц.
Вчера Полозову все представлялась натуральная мысль: «я постарше тебя и поопытней, да и нет никого на свете умнее меня; а тебя, молокосос и голыш, мне и подавно не
приходится слушать, когда я своим умом нажил 2 миллиона (точно, в сущности, было только 2, а не 4) — наживи — ка ты, тогда и говори», а теперь он думал: — «экой медведь, как поворотил; умеет ломать», и чем дальше говорил он с Кирсановым, тем живее рисовалась ему, в прибавок к медведю, другая картина, старое забытое воспоминание из гусарской
жизни: берейтор Захарченко сидит на «Громобое» (тогда еще были в ходу у барышень, а от них отчасти и между господами кавалерами, военными и статскими, баллады Жуковского), и «Громобой» хорошо вытанцовывает под Захарченкой, только губы у «Громобоя» сильно порваны, в кровь.
Понятно, что и в расходах на их
жизнь много сбережений. Они покупают все большими количествами, расплачиваются наличными деньгами, поэтому вещи достаются им дешевле, чем при покупке в долг и по мелочи; вещи выбираются внимательно, с знанием толку в них, со справками, поэтому все покупается не только дешевле, но и лучше, нежели вообще
приходится покупать бедным людям.
Когда улеглась радость свиданий и миновались пиры, когда главное было пересказано и
приходилось продолжать путь, мы увидели, что той беззаботной, светлой
жизни, которую мы искали по воспоминаниям, нет больше в нашем круге и особенно в доме Огарева.
Жаль было прежней
жизни, и так круто
приходилось ее оставить… не простясь. Видеть Огарева я не имел надежды. Двое из друзей добрались ко мне в последние дни, но этого мне было мало.
В начале 1840 года расстались мы с Владимиром, с бедной, узенькой Клязьмой. Я покидал наш венчальный городок с щемящим сердцем и страхом; я предвидел, что той простой, глубокой внутренней
жизни не будет больше и что
придется подвязать много парусов.
Когда я писал эту часть «Былого и дум», у меня не было нашей прежней переписки. Я ее получил в 1856 году. Мне
пришлось, перечитывая ее, поправить два-три места — не больше. Память тут мне не изменила. Хотелось бы мне приложить несколько писем NataLie — и с тем вместе какой-то страх останавливает меня, и я не решил вопрос, следует ли еще дальше разоблачать
жизнь, и не встретят ли строки, дорогие мне, холодную улыбку?
На этом гробе, на этом кладбище разбрасывался во все стороны равноконечный греческий крест второго храма — храма распростертых рук,
жизни, страданий, труда. Колоннада, ведущая к нему, была украшена статуями ветхозаветных лиц. При входе стояли пророки. Они стояли вне храма, указывая путь, по которому им идти не
пришлось. Внутри этого храма были вся евангельская история и история апостольских деяний.
Однако
пришлось понять, что прежнее приволье кануло бесповоротно в пучине прошлого и что впереди ждет совсем новая
жизнь.
«
Придется в портные отдать!» — мелькает в голове у матушки, от взора которой не укрывается, что ноги у крестника короткие и выгнутые колесом, точно сама природа еще в колыбели осудила его на верстаке коротать
жизнь.
Детскому воображению
приходилось искать пищи самостоятельно, создавать свой собственный сказочный мир, не имевший никакого соприкосновения с народной
жизнью и ее преданиями, но зато наполненный всевозможными фантасмагориями, содержанием для которых служило богатство, а еще более — генеральство.
Мало того, бродячая
жизнь мастерового-ученика до того
пришлась ему пу сердцу, что он был бесконечно доволен собой, когда в загаженном сером халате расхаживал по тротуару, посвистывая и выделывая ногами зигзаги.
Пришлось обращаться за помощью к соседям. Больше других выказали вдове участие старики Бурмакины, которые однажды, под видом гощения, выпросили у нее младшую дочь Людмилу, да так и оставили ее у себя воспитывать вместе с своими дочерьми. Дочери между тем росли и из хорошеньких девочек сделались красавицами невестами. В особенности, как я уж сказал, красива была Людмила, которую весь полк называл не иначе, как Милочкой. Надо было думать об женихах, и тут началась для вдовы целая
жизнь тревожных испытаний.
Так как мне
пришлось жить в эпоху исторических катастроф и порожденных ими ужасов
жизни, то я был свидетелем больших изменений и трансформаций людей.
В.В. Розанов один из самых необыкновенных, самых оригинальных людей, каких мне
приходилось в
жизни встречать.
Вспоминаю о годах общения с этими людьми как о лучших в моей
жизни и о людях этих как о лучших людях, каких мне
пришлось встречать в
жизни.
Мне
пришлось в моей
жизни видеть крушение целых миров и нарождение новых миров.
Профессиональные революционеры переживали безмерно больше, им больше
приходилось страдать, но философы обыкновенно вели более спокойную
жизнь.
В это время, перед ссылкой, я познакомился с человеком, который остался моим другом на всю
жизнь, быть может, единственным другом, и которого я считаю одним из самых замечательных и лучших людей, каких мне
приходилось встречать в
жизни.
Банные воры были сильны и неуловимы. Некоторые хозяева, чтобы сохранить престиж своих бань, даже входили в сделку с ворами, платя им отступного ежемесячно, и «купленные» воры сами следили за чужими ворами, и если какой попадался — плохо ему
приходилось, пощады от конкурентов не было: если не совсем убивали, то калечили на всю
жизнь.
С Бродским мы никогда уже не встречались.
Жизнь развела нас далеко, и теперь, когда передо мной так ярко встал его милый образ, когда так хотелось бы опять пожать его сильную добрую руку, его давно уже нет на свете…
Жизнь полна встреч и разлук, и как часто
приходится поздно жалеть о невозможности сделать то, о чем как-то забывалось в свое время…
Мне же
пришлось ему объяснять, что ранняя молодость и женская красота в семейной
жизни еще не составляют счастья, а нужно искать душу…
Все считали этот мир, в котором
приходилось жить, злым и безбожным и искали иного мира, иной
жизни.
Во вторую половину века интеллигенции, настроенной революционно,
пришлось вести почти героическое существование, и это страшно спутало ее сознание, отвернуло ее сознание от многих сторон творческой
жизни человека, сделало ее более бедной.
Не так еще давно одна добровольно следовавшая жена
приходилась на 30 преступников, в настоящее же время присутствие женщин свободного состояния стало типическим для колонии, и уже трудно вообразить, например, Рыковское или Ново-Михайловку без этих трагических фигур, которые «ехали
жизнь мужей поправить и свою потеряли».
Шаховской, заведовавший в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает мнение, которое следовало бы теперешним администраторам принять и к сведению и к руководству: «Вознаграждение каторжных за работы дает хотя какую-нибудь собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к месту; вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать свою пищу, держать в большей чистоте одежду и помещение, а всякая привычка к удобствам производит тем большее страдание в лишении их, чем удобств этих более; совершенное же отсутствие последних и всегда угрюмая, неприветливая обстановка вырабатывает в арестантах такое равнодушие к
жизни, а тем более к наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило до 80 % наличного состава,
приходилось отчаиваться в победе розог над теми пустыми природными потребностями человека, ради выполнения которых он ложится под розги; вознаграждение каторжных, образуя между ними некоторую самостоятельность, устраняет растрату одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает затраты казны в отношении прикрепления их к земле по выходе на поселение».