Неточные совпадения
У нас они венчалися,
У нас крестили детушек,
К нам приходили каяться,
Мы отпевали их,
А если и случалося,
Что жил помещик
в городе,
Так умирать наверное
В деревню
приезжал.
Вронский с Анною три месяца уже путешествовали вместе по Европе. Они объездили Венецию, Рим, Неаполь и только что
приехали в небольшой итальянский
город, где хотели поселиться на некоторое время.
Вчера я
приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю
города, на самом высоком месте, у подошвы Машука: во время грозы облака будут спускаться до моей кровли.
После нас
приехал какой-то князь, послал
в лавку за шампанским, нет ни одной бутылки во всем
городе, всё офицеры выпили.
А потому, для избежания всего этого, будем называть даму, к которой
приехала гостья, так, как она называлась почти единогласно
в городе N.: именно, дамою приятною во всех отношениях.
Уже более недели
приезжий господин жил
в городе, разъезжая по вечеринкам и обедам и таким образом проводя, как говорится, очень приятно время.
Ну можно ли было предполагать, когда, помните, Чичиков только что
приехал к нам
в город, что он произведет такой странный марш
в свете?
О себе
приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его
в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши
в этот
город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
Я
приехал в Казань, опустошенную и погорелую. По улицам, наместо домов, лежали груды углей и торчали закоптелые стены без крыш и окон. Таков был след, оставленный Пугачевым! Меня привезли
в крепость, уцелевшую посереди сгоревшего
города. Гусары сдали меня караульному офицеру. Он велел кликнуть кузнеца. Надели мне на ноги цепь и заковали ее наглухо. Потом отвели меня
в тюрьму и оставили одного
в тесной и темной конурке, с одними голыми стенами и с окошечком, загороженным железною решеткою.
— От него. Он
приехал в*** ревизовать губернию. Он теперь
в тузы вышел и пишет мне, что желает, по-родственному, повидаться с нами и приглашает нас с тобой и с Аркадием
в город.
— Да разве ты не для нее сюда
приехал из
города, птенчик? Кстати, как там подвизаются воскресные школы? Разве ты не влюблен
в нее? Или уже тебе пришла пора скромничать?
Самгин рассердился и ушел. Марины
в городе не было, она
приехала через восемь дней, и Самгина неприятно удивило то, что он сосчитал дни. Когда он передал ей пакет писем и тетрадку «Размышлений», она, небрежно бросив их на диван, сказала весьма равнодушным тоном...
— Чертище, — называл он инженера и рассказывал о нем: Варавка сначала был ямщиком, а потом — конокрадом, оттого и разбогател. Этот рассказ изумил Клима до немоты, он знал, что Варавка сын помещика, родился
в Кишиневе, учился
в Петербурге и Вене, затем
приехал сюда
в город и живет здесь уж седьмой год. Когда он возмущенно рассказал это Дронову, тот, тряхнув головой, пробормотал...
— Ой, если б ты знал, что делается
в провинции! Я была
в шести
городах.
В Туле… Сказали — там семьсот винтовок, патроны, а… ничего нет!
В Коломне меня едва не… едва успела убежать… Туда
приехали какие-то солдаты… ужас! Дай мне кусок чего-нибудь…
Слева от Самгина хохотал на о владелец лучших
в городе семейных бань Домогайлов, слушая быстрый говорок Мазина, члена городской управы, толстого, с дряблым, безволосым лицом скопца; два года тому назад этот веселый распутник насильно выдал дочь свою за вдового помощника полицмейстера, а дочь,
приехав домой из-под венца, — застрелилась.
— Обидно, Клим, шестьдесят два только, — сипел Варавка, чавкая слова. — Воюем? Дурацкая штука. Царь
приехал. Запасных провожать.
В этом
городе Достоевский жил.
Но усмешка не изгнала из памяти эту формулу, и с нею он
приехал в свой
город, куда его потребовали Варавкины дела и где — у доктора Любомудрова — он должен был рассказать о Девятом января.
Иванов день прошел торжественно. Иван Матвеевич накануне не ходил
в должность, ездил как угорелый по
городу и всякий раз
приезжал домой то с кульком, то с корзиной.
Любила, чтоб к ней губернатор изредка заехал с визитом, чтобы
приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а не она к ней, после обедни
в церкви поздороваться, чтоб, когда едет по
городу, ни один встречный не проехал и не прошел, не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится
в лавку, чтоб никогда никто не сказал о ней дурного слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она не узнала.
— Да как это ты подкрался: караулили, ждали, и всё даром! — говорила Татьяна Марковна. — Мужики караулили у меня по ночам. Вот и теперь послала было Егорку верхом на большую дорогу, не увидит ли тебя? А Савелья
в город — узнать. А ты опять — как тогда! Да дайте же завтракать! Что это не дождешься? Помещик
приехал в свое родовое имение, а ничего не готово: точно на станции! Что прежде готово, то и подавайте.
На другой день к вечеру он получил коротенький ответ от Веры, где она успокоивала его, одобряя намерение его уехать, не повидавшись с ней, и изъявила полную готовность помочь ему победить страсть (слово было подчеркнуто) — и для того она сама, вслед за отправлением этой записки, уезжает
в тот же день, то есть
в пятницу, опять за Волгу. Ему же советовала
приехать проститься с Татьяной Марковной и со всем домом, иначе внезапный отъезд удивил бы весь
город и огорчил бы бабушку.
За этим некуда уже тратить денег, только вот остался иностранец, который
приехал учить гимнастике, да ему не повезло, а
в числе гимнастических упражнений у него нет такой штуки, как выбираться из чужого
города без денег, и он не знает, что делать.
После обедни мы отправились
в цирк смотреть петуший бой. Нам взялся показать его француз Рl., живший
в трактире, очень любезный и обязательный человек. Мы заехали за ним
в отель. Цирков много. Мы отправились сначала
в предместье Бинондо, но там не было никого, не знаю почему; мы —
в другой,
в предместье Тондо. С полчаса колесили мы по
городу и наконец
приехали в предместье. Оно все застроено избушками на курьих ножках и заселено тагалами.
Как я обрадовался вашим письмам — и обрадовался бескорыстно!
в них нет ни одной новости, и не могло быть:
в какие-нибудь два месяца не могло ничего случиться; даже никто из знакомых не успел выехать из
города или
приехать туда.
Дорогой адмирал послал сказать начальнику
города, что он желает видеть его у себя и удивляется, что тот не хочет показаться. Велено прибавить, что мы пойдем сами
в замок видеть их двор. Это очень подействовало. Чиновник, или секретарь начальника, отвечал, что если мы имеем сказать что-нибудь важное, так он, пожалуй, и
приедет.
Да, я забыл сказать, что за полчаса до назначенного времени
приехал, как и
в первый раз, старший после губернатора
в городе чиновник сказать, что полномочные ожидают нас. За ним, по японскому обычаю, тянулся целый хвост баниосов и прочего всякого чина. Чиновник выпил чашку чаю, две рюмки cherry brandy (вишневой наливки) и уехал.
Они уехали, сказав, что свидание назначено завтра, 9-го числа, что рентмейстер, первый после губернатора чиновник
в городе, и два губернаторские секретаря
приедут известить нас, когда губернатор будет готов принять.
На другой день прихода нашего хотел было я перебраться
в город, но к нам
приехали с визитом испанцы.
Так и есть: страх сильно может действовать. Вчера, второго сентября, послали записку к японцам с извещением, что если не явятся баниосы, то один из офицеров послан будет за ними
в город. Поздно вечером
приехал переводчик сказать, что баниосы завтра будут
в 12 часов.
Мы въехали
в город с другой стороны; там уж кое-где зажигали фонари: начинались сумерки. Китайские лавки сияли цветными огнями.
В полумраке двигалась по тротуарам толпа гуляющих; по мостовой мчались коляски. Мы опять через мост поехали к крепости, но на мосту была такая теснота от экипажей, такая толкотня между пешеходами, что я ждал минут пять
в линии колясок, пока можно было проехать. Наконец мы высвободились из толпы и мимо крепостной стены
приехали на гласис и вмешались
в ряды экипажей.
Приехал я, братец ты мой,
в город.
В тот день, когда на выходе с этапа произошло столкновение конвойного офицера с арестантами из-за ребенка, Нехлюдов, ночевавший на постоялом дворе, проснулся поздно и еще засиделся за письмами, которые он готовил к губернскому
городу, так что выехал с постоялого двора позднее обыкновенного и не обогнал партию дорогой, как это бывало прежде, а
приехал в село, возле которого был полуэтап, уже сумерками.
Нынешний пост четверги Агриппины Филипьевны заставляли говорить о себе положительно весь
город, потому что на них фигурировал Привалов. Многие нарочно
приезжали затем только, чтобы взглянуть на этот феномен и порадоваться счастью Агриппины Филипьевны, которая так удивительно удачно пристраивала свою младшую дочь. Что Алла выходит за Привалова —
в этом могли сомневаться только завзятые дураки.
Когда
в губернском
городе С.
приезжие жаловались на скуку и однообразие жизни, то местные жители, как бы оправдываясь, говорили, что, напротив,
в С. очень хорошо, что
в С. есть библиотека, театр, клуб, бывают балы, что, наконец, есть умные, интересные, приятные семьи, с которыми можно завести знакомства. И указывали на семью Туркиных как на самую образованную и талантливую.
— «Папа, говорит, я разбогатею, я
в офицеры пойду и всех разобью, меня царь наградит, я
приеду, и тогда никто не посмеет…» Потом помолчал да и говорит — губенки-то у него всё по-прежнему вздрагивают: «Папа, говорит, какой это нехороший
город наш, папа!» — «Да, говорю, Илюшечка, не очень-таки хорош наш
город».
Кстати, уже всем почти было известно
в городе, что
приезжий знаменитый врач
в какие-нибудь два-три дня своего у нас пребывания позволил себе несколько чрезвычайно обидных отзывов насчет дарований доктора Герценштубе.
— Да сказывал Тимофей, все господа: из
города двое, кто таковы — не знаю, только сказывал Тимофей, двое из здешних господ, да тех двое, будто бы
приезжих, а может, и еще кто есть, не спросил я его толково.
В карты, говорил, стали играть.
Он установил, что здесь ночевали русские — четыре человека, что
приехали они из
города и раньше никогда
в тайге не бывали.
Пеньку продавать их дело, и они ее точно продают, — не
в городе,
в город надо самим тащиться, а
приезжим торгашам, которые, за неимением безмена, считают пуд
в сорок горстей — а вы знаете, что за горсть и что за ладонь у русского человека, особенно, когда он «усердствует»!
День прошел благополучно, но
в ночь Маша занемогла. Послали
в город за лекарем. Он
приехал к вечеру и нашел больную
в бреду. Открылась сильная горячка, и бедная больная две недели находилась у края гроба.
Будут деньги, будут.
В конце октября санный путь уж установился, и Арсений Потапыч то и дело посматривает на дорогу, ведущую к
городу. Наконец
приезжают один за другим прасолы, но цены пока дают невеселые. За четверть ржи двенадцать рублей, за четверть овса — восемь рублей ассигнациями. На первый раз, впрочем, образцовый хозяин решается продешевить, лишь бы дыры заткнуть. Продал четвертей по пятидесяти ржи и овса, да маслица, да яиц — вот он и с деньгами.
Когда он
приехал в губернский
город, все предводители были уже налицо. Губернатор (из военных) принял их сдержанно, но учтиво; изложил непременныенамерения правительства и изъявил надежду и даже уверенность, что господа предводители поспешат пойти навстречу этим намерениям. Случай для этого представлялся отличный: через месяц должно состояться губернское собрание, на котором и предоставлено будет господам дворянам высказать одушевляющие их чувства.
Святая неделя проходит тихо. Наступило полное бездорожье, так что
в светлое воскресенье семья вынуждена выехать из дома засветло и только с помощью всей барщины успевает попасть
в приходскую церковь к заутрене. А с бездорожьем и гости притихли; соседи заперлись по домам и отдыхают; даже женихи
приехали из
города, рискуя на каждом шагу окунуться
в зажоре.
Приехал он
в уездный
город (устроенной усадьбы у него
в имении не было) месяца за два до выборов, нанял просторный дом, убрал его коврами и объявил открытый стол для господ дворян.
На другой день, с осьми часов, мы отправились к обедне
в ближайшую городскую церковь и, разумеется,
приехали к «часам». По возвращении домой началось именинное торжество, на котором присутствовали именитейшие лица
города. Погода была отличная, и именинный обед состоялся
в саду. Все сошло, как по маслу; пили и ели вдоволь, а теленок, о котором меня заранее предупреждала тетенька, оказался
в полном смысле слова изумительным.
— Намеднись Петр Дормидонтов из
города приезжал. Заперлись, завещанье писали. Я было у двери подслушать хотел, да только и успел услышать: «а егоза неповиновение…»
В это время слышу: потихоньку кресло отодвигают — я как дам стрекача, только пятки засверкали! Да что ж, впрочем, подслушивай не подслушивай, а его — это непременно означает меня! Ушлет она меня к тотемским чудотворцам, как пить даст!
Мы узнали, частью от него самого, частью от других, что когда-то он был богатым помещиком и
в город приезжал на отличной четверке.
Мы были на летних каникулах
в Гарном Луге, когда мать, оставшаяся это лето
в городе, прислала известие, чтобы мы все
приезжали. Отцу плохо.
Вскоре
в город приехал киевский попечитель Антонович.
— У нас, евреев, это делается очень часто… Ну, и опять нужно знать, за кого она выйдет. А! Ее нельзя-таки отдать за первого встречного… А такого жениха тоже на улице каждый день не подымешь. Когда его дед, хасид такой-то,
приезжает в какой-нибудь
город, то около дома нельзя пройти… Приставляют даже лестницы, лезут
в окна, несут больных, народ облепляет стены, чисто как мухи. Забираются на крыши… А внук… Ха! Он теперь уже великий ученый, а ему еще только пятнадцать лет…