Неточные совпадения
Он выработал манеру говорить без интонаций, говорил, как бы цитируя серьезную книгу, и был уверен, что эта манера,
придавая его словам солидность, хорошо
скрывает их двусмысленность. Но от размышлений он воздерживался, предпочитая им «факты». Он тоже читал вслух письма брата, всегда унылые.
Разговорам ее о религии он не
придавал значения, считая это «системой фраз»; украшаясь этими фразами, Марина
скрывает в их необычности что-то более значительное, настоящее свое оружие самозащиты; в силу этого оружия она верит, и этой верой объясняется ее спокойное отношение к действительности, властное — к людям. Но — каково же это оружие?
Если бы я хотел заботиться о том, что называется у нас художественностью, я
скрыл бы отношения Марьи Алексевны к Лопухову, рассказ о которых
придает этой части романа водевильный характер.
— Я так мало
придаю важности делу, что совсем не считаю нужным
скрывать, что я писал об этом, и прибавлю, к кому — к моему отцу.
Я могу себя
скрывать, могу прямо выражать свои противоречия, но мне мало свойственна та компенсация, которой такое значение
придает современная психопатология.
Сначала подстреленный журавль бежит прочь, и очень шибко, так что без собаки трудно догнать его: скорости своему бегу
придает он подмахиваньем
крыльев или
крыла, если одно ранено; видя же, что ему не уйти, он на всем бегу бросается на спину и начинает защищаться ногами и носом, проворно и сильно поражая противника.
Он старался
придать важности выражению своего безбородого лица — но это ему не удавалось вовсе: он даже не мог
скрыть свое смущение — и, садясь на стул, чуть не упал, зацепившись за саблю.
Несмотря на неперестающие усилия находящихся во власти людей
скрыть это и
придать власти другое значение, власть есть приложение к человеку веревки, цепи, которой его свяжут и потащат, или кнута, которым его будут сечь, или ножа, топора, которым ему отрубят руки, ноги, нос, уши, голову, приложение этих средств или угроза ими.
Опасность, казалось,
придала ему
крылья и превратила предназначенную Прохорову казнь в какую-то личную против него месть.
Глафира Львовна вошла,
придавая себе гордую и величественную мину, которая, разумеется, к ней не шла и которая худо
скрывала ее замешательство. По несчастию, Круциферский не мог этого заметить: он боялся взглянуть на нее.
— Темно совсем; я думаю, скоро должны придти ото всенощной, — проговорила она и стала листать книжку, с очевидным желанием
скрыть от матери и сестры свою горячую сцену и
придать картине самый спокойный характер.
Я собираю все мои силы — не бегу, а лечу… страх — да, господа, признаюсь — страх
придает мне
крылья.
С помощью Тита, который отнесся с несколько ироническим интересом к моему новому знакомству, мне удалось
придать себе довольно приличный вид, и ровно в восемь часов я встретился с Урмановым у генеральской калитки. Тит, последовавший за мной на некотором расстоянии, прошел мимо и
скроил уморительную гримасу, отчего мне стало неловко и смешно. Я готов был ретироваться, но было поздно: камердинер с военной выправкой уже почтительно открыл дверь, и мы вошли…
Разум его был недостаточно хитёр и не мог
скрыть, что страх явился за секунду до убийства, но Пётр понимал, что только этот страх и может, хоть немного, оправдать его. Однако, разговаривая с Ильёю, он боялся даже вспоминать о его товарище, боялся случайно проговориться о преступлении, которому он хотел
придать облик подвига.
То, что хозяин беседует со мною по ночам,
придало мне в глазах крендельщиков особое значение: на меня перестали смотреть одни — как на человека беспокойного и опасного, другие — как на блаженного и чудака; теперь большинство, неумело
скрывая чувство зависти и вражды к моему благополучию, явно считало меня хитрецом и пройдохой, который сумел ловко добиться своей цели.
Я пошел, сказал Леониду, и он, как я ожидал, тотчас же пришел со мною. Марье Виссарионовне было это приятно, отчасти потому, что, любя сына, ей тяжело было с ним ссориться, а более, думаю, и потому, что она исполнила желание своего друга Пионовой и помирилась с Леонидом. Однако удовольствие свое она старалась
скрыть и
придала своему лицу насмешливое выражение.
Не старайтесь разобрать зачеркнутое в конце четвертого листа и вообще не
придавайте излишнего значения моим помаркам, как мнимым признакам расстроенного мышления. В том странном положении, в котором я очутился, я должен быть страшно осторожен, чего я не
скрываю и что вы прекрасно понимаете.
Иногда оба они, один вслед за другим, подымали свои головы и прямо и широко растопыривали
крылья, что
придавало им надутый, гневный и комический вид.
Дня два спустя Петр Васильич явился к своему соседу не в обыкновенном своем пальто-саке, а в сюртуке цвета воронова
крыла, с высокой тальею, крошечными пуговицами и длинными рукавами. Усы Петра Васильича казались почти черными от фабры, а волосы, круто завитые спереди в виде двух продолговатых колбасок, ярко лоснились помадой. Большой бархатный галстук с атласным бантом туго сжимал шею Петра Васильича и
придавал торжественную неподвижность и праздничную осанку всей верхней части его туловища.
Из-за облака опять выплыла луна. Казалось, она улыбалась; казалось, ей было приятно, что у нее нет родственников. А Саша отвернулся, чтобы
скрыть от гостей свое сердитое, отчаянное лицо, и сказал,
придавая голосу радостное, благодушное выражение...
Вся кровь бросилась мне в лицо… Как? они смеют издеваться над именем, прогремевшим от Алазани до самого аула Гуниба! Над именем, покрытым боевою славой! Геройским именем, отличенным самим русским царем!.. О, это было слишком!.. Точно
крылья выросли за моей спиною и
придали мне силу. Я гордо выпрямилась.
Подборы и длинный шлейф
скрывали некоторую худощавость ее фигуры и
придавали походке особую грацию.
Этот вопрос князь Сергей Сергеевич не задумываясь решил отрицательно. Он, впрочем, после долгого размышления, нашел нужным
скрыть от княжны Людмилы его ночное видение. Она, как еще очень молодая девушка, естественно, может
придать преувеличенное значение таинственному явлению и сообщению с того света. Это напугает ее и даже может отразиться на ее здоровье.
Всегда наполовину опущенные веки, скрывающие зрачки,
придавали всему лицу какое-то загадочное выражение, указывали на желание их обладателя всеми силами и мерами
скрывать свои думы и ощущения, на постоянную боязнь, как бы кто не прочел их ненароком в глазах и лице.