Неточные совпадения
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над
миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и
приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Я думал, что
мир приближается путем страшных жертв и страданий
к решению всемирно-исторической проблемы Востока и Запада и что России выпадет в этом решении центральная роль.
В это время
мир уже
приближался к страшной мировой войне, которая открывает эру катастроф, несчастий и страданий, которым не видно конца.
Теперь этот
мир приблизился к ней; он не только манит ее, он предъявляет на нее какое-то право.
Теперь Ромашов один. Плавно и упруго, едва касаясь ногами земли,
приближается он
к заветной черте. Голова его дерзко закинута назад и гордым вызовом обращена влево. Во всем теле у него такое ощущение легкости и свободы, точно он получил неожиданную способность летать. И, сознавая себя предметом общего восхищения, прекрасным центром всего
мира, он говорит сам себе в каком-то радужном, восторженном сне...
— Великий государь! — сказал он,
приблизившись к ступеням престола, — казацкий твой атаман Ермак Тимофеев, вместе со всеми твоими опальными волжскими казаками, осужденными твоею царскою милостью на смерть, старались заслужить свои вины и бьют тебе челом новым царством. Прибавь, великий государь,
к завоеванным тобою царствам Казанскому и Астраханскому еще и это Сибирское, доколе всевышний благоволит стоять
миру!
Было в церкви ещё много хорошего. Кроме
мира, тишины и ласкового сумрака, Евсею нравилось пение. Когда он пел не по нотам, то крепко закрывал глаза и, сливая свой голос с общей волной голосов так, чтобы его не было слышно, приятно прятал куда-то всего себя, точно сладко засыпал. И в этом полусонном состоянии ему всегда казалось, что он уплывает из жизни,
приближается к другой, ласковой и мирной.
И несказанная радость охватывает ее. Нет ни сомнений, ни колебаний, она принята в лоно, она правомерно вступает в ряды тех светлых, что извека через костер, пытки и казни идут
к высокому небу. Ясный
мир и покой и безбрежное, тихо сияющее счастье. Точно отошла она уже от земли и
приблизилась к неведомому солнцу правды и жизни и бесплотно парит в его свете.
Ибо сверху донизу, т. е. от небесных сущностей до низших тел этого
мира, всякий порядок природы постольку
приближается к божественной ясности, проникает как понимание в сокрытое [Впрочем, по Эриугене, «и небесные силы необходимо несвободны от незнания, и им остаются неведомы тайны божественной мудрости» (II, стр.28).].
Приближаясь в этом отношении
к Плотину, Ориген рассматривает сотворение
мира и облечение плотью духа, как некоторое ниспадение — καταβολή [Многозначное греч. слово, которое можно перевести как: сбрасывание, низвержение, разрушение, но и — основание чего-либо, распространение.] [Творения Оригена.
В этом учении Платон поразительно
приближается к повествованию Ветхого и Нового Завета о том, что «в начале (т. е. в
мире умопостигаемом, софийном) сотворил Бог небо и землю», и в начале же «было Слово, и Слово было
к Богу, Бог был Слово» [Быт.
А именно ему угрожала опасность чрез сознание близости и родственности своей
к животному
миру утерять иерархическую свою высоту: чрезмерно
приблизившись к животному
миру, он мог ниспасть до животности, затемнить свой духовный лик.
Но эпоха искусства естественно
приближается к концу, когда в
мир грядет сама Красота.
Через трагическое мы выходим за пределы
мира и
приближаемся к тайне.
Она слабела день ото дня и с улыбкой на устах, с возрастающими надеждами на будущее
приближалась к тому
миру, где нет ни печали, ни воздыхания.
Результатом ближайшим было и должно было быть — для русских то, что мы
приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в
мире), а для французов то, что они
приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в
мире).