Неточные совпадения
Ну вот у
праздника! ну вот вам и потеха!
Однако нет, теперь уж не до смеха;
В глазах темно, и замерла
душа;
Грех не беда, молва не хороша.
— Вообще — скучновато. Идет уборка после домашнего
праздника, людишки переживают похмелье, чистятся, все хорошенькое, что вытащили для
праздника из нутра своего, — прячут смущенно. Догадались, что вчера вели себя несоответственно званию и положению. А начальство все старается о упокоении, вешает злодеев. Погодило бы
душить, они сами выдохнутся. Вообще, живя в провинции, представляешь себе центральных людей… ну, богаче, что ли, с начинкой более интересной…
«Ночью писать, — думал Обломов, — когда же спать-то? А поди тысяч пять в год заработает! Это хлеб! Да писать-то все, тратить мысль,
душу свою на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не знать покоя и все куда-то двигаться… И все писать, все писать, как колесо, как машина: пиши завтра, послезавтра;
праздник придет, лето настанет — а он все пиши? Когда же остановиться и отдохнуть? Несчастный!»
Преимущественно шли расспросы о том, сколько у отца Василия в приходе
душ, деревень, как последние называются, сколько он получает за требы, за славление в Рождество Христово, на святой и в престольные
праздники, часто ли служит сорокоусты, как делятся доходы между священником, дьяконом и причетниками, и т. п.
— Э, да тут есть с кем переведаться! — сказал Данило, поглядывая на толстых панов, важно качавшихся впереди на конях в золотой сбруе. — Видно, еще раз доведется нам погулять на славу! Натешься же, козацкая
душа, в последний раз! Гуляйте, хлопцы, пришел наш
праздник!
Проснувшись, он испугался, когда увидел, что солнце уже высоко: «Я проспал заутреню и обедню!» Тут благочестивый кузнец погрузился в уныние, рассуждая, что это, верно, Бог нарочно, в наказание за грешное его намерение погубить свою
душу, наслал сон, который не дал даже ему побывать в такой торжественный
праздник в церкви.
После
праздника все эти преступники оказывались или мелкими воришками, или просто бродяжками из московских мещан и ремесленников, которых по удостоверении личности отпускали по домам, и они расходились, справив сытно
праздник за счет «благодетелей», ожидавших горячих молитв за свои
души от этих «несчастненьких, ввергнутых в узилища слугами антихриста».
— Запылилася, окоптела, — ах ты, мать всепомощная, радость неизбывная! Гляди, Леня, голуба́
душа, письмо какое тонкое, фигурки-то махонькие, а всякая отдельно стоит. Зовется это Двенадцать
праздников, в середине же божия матерь Феодоровская, предобрая. А это вот — Не рыдай мене, мати, зряще во гробе…
Природа раскинулась кругом, точно великий храм, приготовленный к
празднику. Но для слепого это была только необъятная тьма, которая необычно волновалась вокруг, шевелилась, рокотала и звенела, протягиваясь к нему, прикасаясь к его
душе со всех сторон не изведанными еще, необычными впечатлениями, от наплыва которых болезненно билось детское сердце.
Я ее, поганку, в кисейных платьях водить хотела, в Гостином ботинки купила, как паву нарядила, —
душа у
праздника!
Потом разговор естественно перешел на ожидаемый
праздник; потом старик распространился о том, как мы будем дарить, и чем далее углублялся он в свой предмет, чем более о нем говорил, тем приметнее мне становилось, что у него есть что-то на
душе, о чем он не может, не смеет, даже боится выразиться.
И я вдвое начинаю любить эту милую Палагею Ивановну за то, во-первых, что она назвала меня «сердечным», а во-вторых, за то, что она от всей
души пригрела и приютила меня в великий
праздник.
Душа моя внезапно освежается; я чувствую, что дыханье ровно и легко вылетает из груди моей…"Господи! дай мне силы не быть праздным, не быть ленивым, не быть суетным!" — говорю я мысленно и просыпаюсь в то самое время, когда веселый день напоминает мне, что наступил «великий»
праздник и что надобно скорее спешить к обедне.
Недаром существует в народе поверье, что
душа грешника, умершего в светлый
праздник, очищается от грехов и уносится в райские обители.
В
праздники же им случалось разговаривать по
душе, но беседа шла больная, скорее растравляющая, нежели успокоивающая.
— При рекрутских наборах я тоже бывал печальным свидетелем, как эта, и без того тяжелая обязанность наших низших классов, составляет сенокос,
праздник для волостных голов, окружных начальников, рекрутских присутствий и докторов в особенности! — сказал губернатор и, как все заметили, прямо при этом посмотрел на кривошейку инспектора врачебной управы, который в свою очередь как-то весь съежился, сознавая сам в
душе, что при наборах касательно интереса он действительно был не человек, а дьявол.
Я слишком много стал думать о женщинах и уже решал вопрос: а не пойти ли в следующий
праздник туда, куда все ходят? Это не было желанием физическим, — я был здоров и брезглив, но порою до бешенства хотелось обнять кого-то ласкового, умного и откровенно, бесконечно долго говорить, как матери, о тревогах
души.
— Эх, Женя, напоказ живешь! Начистил
душу, как самовар перед
праздником, и хвастаешься — вот светло блестит! А
душа у тебя — медная, и очень скучно с тобой…
Софья Николавна, уже с неделю прогостившая в семействе своего мужа и сестер, обрадовалась Чичаговым, как светлому
празднику; пахнуло на нее свежим воздухом, отдохнули ее
душа и живой ум, и она проговорила с друзьями чуть не до полночи.
— Вы шутите, — сказал он, щуря глаза. — Таким господам, как вы и ваш помощник Никита, нет никакого дела до будущего, но можете быть уверены, милостивый государь, настанут лучшие времена! Пусть я выражаюсь пошло, смейтесь, но воссияет заря новой жизни, восторжествует правда, и — на нашей улице будет
праздник! Я не дождусь, издохну, но зато чьи-нибудь правнуки дождутся. Приветствую их от всей
души и радуюсь, радуюсь за них! Вперед! Помогай вам бог, друзья!
— Мне очень приятно, господа, что наш
праздник как раз совпал с одним торжеством семейного характера,сказал он с обворожительной любезностью. — Поздравимте от всей
души и пожелаем счастья нареченным жениху и невесте: за здоровье Нины Григорьевны Зиненко и… — он замялся, потому что позабыл имя и отчество Свежевского…и нашего товарища, господина Свежевского…
Над толпою золотыми мотыльками трепещут желтые огни свеч, выше, в темно-синем небе разноцветно горят звезды; из другой улицы выливается еще процессия — это девочки со статуей мадонны, и — еще музыка, огни, веселые крики, детский смех, — всей
душою чувствуешь рождение
праздника.
Нина стала говорить со своей матерью не так, как заслуживала Нунча; и вот однажды, в день святого Якова, на
празднике нашего квартала, когда все люди веселились от
души, а Нунча уже великолепно станцевала тарантеллу, — дочь заметила ей при всех...
Марью Николаевну это ничто не попортило: она училась, работала и раза два в год набегала домой, чтобы провести
праздники с отцом и с братьями, которые приходили об эту пору пешком из училища, а особенно с младшей сестрой, в которой не слыхала
души.
Он ушёл от неё на рассвете лёгкой походкой, чувствуя себя человеком, который в опасной игре выиграл нечто ценное. Тихий
праздник в его
душе усиливало ещё и то, что когда он, уходя, попросил у Полины спрятанный ею револьвер, а она не захотела отдать его, Яков принужден был сказать, что без револьвера боится идти, и сообщил ей историю с Носковым. Его очень обрадовал испуг Полины, волнение её убедило его, что он действительно дорог ей, любим ею. Ахая, всплескивая руками, она стала упрекать его...
Часто я гляжу на это зрелище, и необычайная, волнующая мечта охватывает мою
душу. Вот на этих самых горах три, четыре, а может, и пять тысяч лет тому назад, под тем же высоким синим небом и под тем же милым красным солнцем справлялся всенародно великолепный
праздник Вакха, и там, где теперь слышится гнусавый теноришка слабогрудого дачника, уныло скрипящий...
Сегодня
праздник, завтра, в субботу, убирать рожь, возить сено, а потом воскресенье, опять
праздник; каждый день погромыхивал дальний гром; парило, похоже было на дождь, и, глядя теперь на поле, каждый думал о том, дал бы бог вовремя убраться с хлебом, и было весело и радостно, и непокойно на
душе.
Но мне все чаще думалось, что, любя доброе, как дети сказку, удивляясь его красоте и редкости, ожидая как
праздника, — почти все люди не верят в его силу и редкие заботятся о том, чтоб оберечь и охранить его рост. Все какие-то невспаханные
души: густо и обильно поросли они сорной травою, а занесет случайно ветер пшеничное зерно — росток его хиреет, пропадает.
Отец был мягкая, расплывчатая
душа, немножко фантазёр, беспечный и легкомысленный; у него не было пристрастия ни к деньгам, ни к почету, ни к власти: он говорил, что рабочему человеку некогда разбирать
праздники и ходить в церковь; и если б не жена, то он, пожалуй, никогда бы не говел и в пост ел бы скоромное.
Мавра Тарасовна. Да, миленький, в богатстве-то живя, мы Бога совсем забыли, нищей братии мало помогаем; а тут будет в заключении свой человек: все-таки вспомнишь к
празднику, завезешь калачика, то, другое — на душе-то и легче.
Новомесячий ваших, и суббот, и дне великого не потерплю: поста, и праздности, и новомесячий ваших, и
праздников ненавидит
душа моя.
У Исаии пророка читается: «
праздники ваши ненавидит
душа моя», — и я недаром имел предчувствие, что со мною когда-нибудь в этом разгуле дурное случится.
Трилецкий. А это вам еще по рублю на поминовение
душ ваших! Ведь грешны? Берите же! Вам бы по кукишу следовало, да так уж ради
праздника… расщедрюсь, черт возьми!
Подал я ему; ну, тут и увидал, что, может, три дня целых не ел человек, — такой аппетит оказался. Это, значит, его голод ко мне пригнал. Разголубился я, на него глядя, сердечного. Сем-ка, я думаю, в штофную сбегаю. Принесу ему отвести
душу, да и покончим, полно! Нет у меня больше на тебя злобы, Емельянушка! Принес винца. Вот, говорю, Емельян Ильич, выпьем для
праздника. Хочешь выпить? оно здорово.
— С
праздником поздравляю, с похмелья умираю, нет ли гривен шести,
душу отвести? — кривляясь и кобенясь, кланялась Фленушка головщице и потом снова зачала прыгать и петь.
А Паранька меж тем с писарем заигрывала да заигрывала… И стало ей приходить в голову: «А ведь не плохое дело в писарихи попасть. Пила б я тогда чай до отвалу, самоваров по семи на день! Ела бы пряники да коврижки городецкие, сколь
душа примет. Ежедень бы ходила в ситцевых сарафанах, а по
праздникам бы в шелки наряжалась!.. Рубашки-то были бы у меня миткалевые, а передники, каких и на скитских белицах нет».
Андрей Николаевич сидел у окна, смотрел и слушал. Он хотел бы, чтобы вечно был
праздник и он мог смотреть, как живут другие, и не испытывать того страха, который идет вместе с жизнью. Время застывало для него в эти минуты, и его зияющая, прозрачная бездна оставалась недвижимой. Так могли пронестись года, и ни одного чувства, ни одной мысли не прибавилось бы в омертвевшей
душе.
Когда мы по
душе хотим переговорить с человеком о важном деле, мы стараемся сойтись с ним один на один, чтобы ничто не развлекало нас, не мешало нам. Как же общаться с богом, молиться при народе? Трудно при народе избавиться от заботы о том, чтò обо мне подумают, от пустословия, от рассеяния. Особенно, когда собираются по
праздникам. Оттого и сказано в евангелии...
Князю Мышкину Достоевского мучительно чужд и недоступен «вечный
праздник природы». Как незваный гость, «всему чужой и выкидыш», тоскливо стоит он в стороне и не в силах отозваться
душою на ликование жизни. Для Толстого же этот
праздник — свой, родной. Он рвется в самую его гущу, как ласточка в воздух.
— В пользу? А вот приходите-ка в больницу после
праздника: как настанет
праздник, выпьет народ, так на другой день сразу вдвое больше больных; и эти всего легче помирают: вечером принесут его, а утром он уже богу
душу отдает.
Солнце вставало над туманным морем. Офицер сидел на камне, чертил ножнами шашки по песку и с удивлением приглядывался к одной из работавших. Она все время смеялась, шутила, подбадривала товарищей. Не подъем и не шутки дивили офицера, — это ему приходилось видеть. Дивило его, что ни следа волнения или надсады не видно было на лице девушки. Лицо сияло рвущеюся из
души, торжествующею радостью, как будто она готовилась к великому
празднику, к счастливейшей минуте своей жизни.
Слова он, кажется, произносил не совсем верно, но он их так заучил с детства, да и она так же. Но что бы они ни пели, как бы ни выговаривали слов, их голоса стремительно сливались, на
душе их был
праздник. И она, и он забыли тут, где они, кто они; потом она ему признавалась, что муж, дом — совсем выскочили у нее из головы, а у него явилось безумное желание схватить ее, увлечь с собой и плыть неизвестно куда…
И проповедник предлагал своим слушателям пасть на землю и тоже плакать… Но плакать так не хочется! Хочется бегать, кувыркаться, радоваться тому, что завтра
праздник… Глаза мамы умиленно светятся, также и у старшей сестры. Юли, на лицах младших сестренок растерянное благоговение. А мне стыдно, что у меня в
душе решительно никакого благочестия, а только скука непроходимая и желание, чтобы поскорее кончилось. Тошно и теперь становится, как вспомнишь!
4 января, в день моего рождения, был, по обыкновению, танцевальный вечер у нас, — были и Конопацкие. 5 января — пост, и в гости нельзя. Шестое — последний день
праздников — провел у Конопацких. Я их пригласил прийти весною к нам в сад. Простились. И — трах! — как отрезано было ножом все наше общение. Началось учение, — теперь в гости нельзя ходить; это слишком развлекает. Но в
душе моей уж неотступно поселились три прелестных девических образа.
К себе домой его совсем не тянет. Он сжился с сеяновской усадьбой, с конюшней, с лошадьми, болеет
душою за разрушающуюся хозяйственную жизнь. Домой же ходит только по очень большим
праздникам, из вежливости. И скучает там.
— Очумел! — говорит Анисим. — И как не очуметь? Почитай, полное брюхо воды. Милый человек, как тебя знать? Молчит! Какая в нем жизнь? Видимость одна, а
душа небось наполовину вышла… Экое горе ради
праздника! Что тут прикажешь делать? Помрет, чего доброго… Погляди, как рожа-то посинела!
— Ничего я не знаю, отец Федор! Научите меня, сделайте милость! Верите ли,
душа истомилась! Теперь я ни спать не могу, ни сидеть спокойно, и
праздник мне не в
праздник. Научите, отец Федор!
Сегодня
праздник, одно из декабрьских воскресений. Скоро предрождественский экзамен, и на
душе у меня так бесконечно тяжело.
По воскресеньям Екатерина Петровна неукоснительно бывала в своей приходской церкви — святых Афанасия и Кирилла, а по большим
праздникам ездила к обедне в Новодевичий монастырь и после службы приходила к могильному склепу Хвостовых, где служила панихиды об успокоении
душ усопших рабов Божиих Ольги, Марии, Ираиды и Василия.
К поздней, особенно в
праздники, они не любили ходить, избегая многолюдства, которое пугало и смущало их робкие
души.