Неточные совпадения
Не о корысти и военном прибытке теперь думали они, не о том, кому посчастливится набрать червонцев, дорогого оружия, шитых кафтанов и черкесских коней; но загадалися они — как орлы, севшие
на вершинах обрывистых, высоких гор, с которых далеко видно расстилающееся беспредельно
море, усыпанное, как мелкими птицами, галерами,
кораблями и всякими судами, огражденное
по сторонам чуть видными тонкими поморьями, с прибрежными, как мошки, городами и склонившимися, как мелкая травка, лесами.
Все были хожалые, езжалые: ходили
по анатольским берегам,
по крымским солончакам и степям,
по всем речкам большим и малым, которые впадали в Днепр,
по всем заходам [Заход — залив.] и днепровским островам; бывали в молдавской, волошской, в турецкой земле; изъездили всё Черное
море двухрульными козацкими челнами; нападали в пятьдесят челнов в ряд
на богатейшие и превысокие
корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху
на своем веку.
— Можешь представить — Валентин-то? Удрал в Петербург. Выдал вексель
на тысячу рублей, получил за него семьсот сорок и прислал мне письмо: кается во грехах своих, роман зачеркивает, хочет наняться матросом
на корабль и плавать
по морям. Все — врет, конечно, поехал хлопотать о снятии опеки, Радомысловы научили.
Португальцы поставили носилки
на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они. В самом деле, прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж лучше снять фотографию: та,
по крайней мере, передаст все подробности. Мы были
на одном из уступов горы,
на половине ее высоты… и того нет: под ногами нашими целое
море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка — океан;
на рейде опять игрушки —
корабли, в том числе и наш.
Другой достопримечательностью поста была маленькая чугунная пушка
на неподвижном деревянном лафете. Я видел ее в полном пренебрежении
на площади около дома лесничего.
По рассказам старожилов, она привезена была в пост Ольги для того, чтобы во время тумана подавать сигналы
кораблям, находящимся в открытом
море.
— Учредителю плавания я рек: — Да
корабли мои рассеются
по всем
морям, да узрят их неведомые народы; флаг мой да известен будет
на Севере, Востоке, Юге и Западе.
Уже вечереет. Солнце перед самым закатом вышло из-за серых туч, покрывающих небо, и вдруг багряным светом осветило лиловые тучи, зеленоватое
море, покрытое
кораблями и лодками, колыхаемое ровной широкой зыбью, и белые строения города, и народ, движущийся
по улицам.
По воде разносятся звуки какого-то старинного вальса, который играет полковая музыка
на бульваре, и звуки выстрелов с бастионов, которые странно вторят им.
— Неужели это уж Севастополь? — спросил меньшой брат, когда они поднялись
на гору, и перед ними открылись бухта с мачтами
кораблей,
море с неприятельским далеким флотом, белые приморские батареи, казармы, водопроводы, доки и строения города, и белые, лиловатые облака дыма, беспрестанно поднимавшиеся
по желтым горам, окружающим город, и стоявшие в синем небе, при розоватых лучах солнца, уже с блеском отражавшегося и спускавшегося к горизонту темного
моря.
Вы смотрите и
на полосатые громады
кораблей, близко и далеко рассыпанных
по бухте, и
на черные небольшие точки шлюпок, движущихся
по блестящей лазури, и
на красивые светлые строения города, окрашенные розовыми лучами утреннего солнца, виднеющиеся
на той стороне, и
на пенящуюся белую линию бона и затопленных
кораблей, от которых кой-где грустно торчат черные концы мачт, и
на далекий неприятельский флот, маячащий
на хрустальном горизонте
моря, и
на пенящиеся струи, в которых прыгают соляные пузырики, поднимаемые веслами; вы слушаете равномерные звуки ударов вёсел, звуки голосов,
по воде долетающих до вас, и величественные звуки стрельбы, которая, как вам кажется, усиливается в Севастополе.
Между тем кадриль кончилась. Сенатор пошел
по зале. Общество перед ним, как
море перед большим
кораблем, стало раздаваться направо и налево. Трудно описать все мелкие оттенки страха, уважения, внимания, которые начали отражаться
на лицах чиновников, купцов и даже дворян.
На средине залы к сенатору подошел хозяин с Марфиным и проговорил...
Им ответ держал премудрый царь: «Я еще вам, братцы, про то скажу: у нас Кит-рыба всем рыбам мать:
на трех
на китах земля стоит; Естрафиль-птица всем птицам мати; что живет та птица
на синем
море; когда птица вострепенется, все синё
море всколебается, потопляет
корабли гостиные, побивает суда поморские; а когда Естрафиль вострепещется, во втором часу после полунощи, запоют петухи
по всей земли, осветится в те поры вся земля…»
Вот и облако расступилось, вот и Америка, а сестры нет, и той Америки нет, о которой думалось так много над тихою Лозовою речкой и
на море, пока
корабль плыл, колыхаясь
на волнах, и океан пел свою смутную песню, и облака неслись
по ветру в высоком небе то из Америки в Европу, то из Европы в Америку…
Так и заснул навсегда для земли человек, плененный
морем; он и женщин любил, точно сквозь сон, недолго и молча, умея говорить с ними лишь о том, что знал, — о рыбе и кораллах, об игре волн, капризах ветра и больших
кораблях, которые уходят в неведомые
моря; был он кроток
на земле, ходил
по ней осторожно, недоверчиво и молчал с людьми, как рыба, поглядывая во все глаза зорким взглядом человека, привыкшего смотреть в изменчивые глубины и не верить им, а в
море он становился тихо весел, внимателен к товарищам и ловок, точно дельфин.
Гости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К
морю князь — а лебедь там
Уж гуляет
по волнам.
Молит князь: душа-де просит,
Так и тянет и уносит…
Вот опять она его
Вмиг обрызгала всего:
В муху князь оборотился,
Полетел и опустился
Между
моря и небес
На корабль — и в щель залез.
Море широко и глубоко; конца
морю не видно. В
море солнце встает и в
море садится. Дна
моря никто не достал и не знает. Когда ветра нет,
море сине и гладко; когда подует ветер,
море всколыхается и станет неровно. Подымутся
по морю волны; одна волна догоняет другую; они сходятся, сталкиваются, и с них брызжет белая пена. Тогда
корабли волнами кидает как щепки. Кто
на море не бывал, тот богу не маливался.
На десятки верст протянулась широкая и дрожащая серебряная полоса лунного света; остальное
море было черно; до стоявшего
на высоте доходил правильный, глухой шум раскатывавшихся
по песчаному берегу волн; еще более черные, чем самое
море, силуэты судов покачивались
на рейде; один огромный пароход («вероятно, английский», — подумал Василий Петрович) поместился в светлой полосе луны и шипел своими парами, выпуская их клочковатой, тающей в воздухе струей; с
моря несло сырым и соленым воздухом; Василий Петрович, до сих пор не видавший ничего подобного, с удовольствием смотрел
на море, лунный свет, пароходы,
корабли и радостно, в первый раз в жизни, вдыхал морской воздух.
Тем же путем в Царьград мы пошли, там
на корабли сели и поехали
по Белому
морю [Архипелаг.], держа путь ко святому граду Иерусалиму.
— Эх, други мои любезные, — молвит
на то Гаврила Маркелыч. — Что за невидаль ваша первая гильдия? Мы люди серые, нам, пожалуй, она не под стать… Говорите вы про мой капитал, так чужая мошна темна, и денег моих никто не считал. Может статься, капиталу-то у меня и много поменьше того, как вы рассуждаете. Да и какой мне припен в первой гильдии сидеть?
Кораблей за
море не отправлять, сына в рекруты все едино не возьмут, коль и
по третьей запишемся, из-за чего же я стану лишние хлопоты
на себя принимать?
По грозной влаге Океана
Мы все плывем
на кораблеВо мраке бури и тумана;
Плывем, спешим пристать к земле —
Но ветр ярится с новой силой,
И
море… служит нам могилой.
Когда не знали магнита,
по морю не плавали далеко. Как выйдут далеко в
море, что земли не видать, то только
по солнцу и
по звездам и знали, куда плыть. А если пасмурно, не видать солнца и звезд, то и не знают сами, куда плыть. А
корабль несет ветром и занесет
на камни и разобьет.
Венский кабинет сильно досадовал
на скорое и притом без его посредства заключение Кучук-Кайнарджиского мира; свободное плавание русских
кораблей по Черному
морю и Архипелагу и независимость кубанских татар, особенно же Крыма, установленные этим миром, немало беспокоили Австрию, ибо она видела, что это ведет к преобладанию России
на юге, к явному ущербу государства Габсбургов.
По прибытии в Петербург, он нанялся матросом
на корабль генерала Михаила Савича Бороздина и коллежского советника Василия Петровича Головцына с платою
по 10 рублей в месяц и в половине сентября вышел в
море.