Неточные совпадения
Произошло это утром, в десять часов. В этот час утра, в ясные
дни, солнце всегда длинною полосой проходило
по его правой стене и освещало угол подле двери. У постели его стояла Настасья и еще один человек, очень любопытно его разглядывавший и совершенно ему незнакомый. Это был молодой парень в кафтане, с бородкой, и с виду походил на артельщика. Из полуотворенной двери выглядывала хозяйка.
Раскольников приподнялся.
Когда на другое утро, ровно в одиннадцать часов,
Раскольников вошел в дом — й части, в отделение пристава следственных
дел, и попросил доложить о себе Порфирию Петровичу, то он даже удивился тому, как долго не принимали его: прошло
по крайней мере десять минут, пока его позвали.
— Гонорарий! Всем пользуетесь! —
Раскольников засмеялся. — Ничего, добреющий мальчик, ничего! — прибавил он, стукнув Заметова
по плечу, — я ведь не назло, «а
по всей то есь любови, играючи», говорю, вот как работник-то ваш говорил, когда он Митьку тузил, вот,
по старухиному-то
делу.
Он вдруг посторонился, чтобы пропустить входившего на лестницу священника и дьячка. Они шли служить панихиду.
По распоряжению Свидригайлова панихиды служились два раза в
день, аккуратно. Свидригайлов пошел своею дорогой.
Раскольников постоял, подумал и вошел вслед за священником в квартиру Сони.
Дела о
раскольниках были такого рода, что всего лучше было их совсем не подымать вновь, я их просмотрел и оставил в покое. Напротив,
дела о злоупотреблении помещичьей власти следовало сильно перетряхнуть; я сделал все, что мог, и одержал несколько побед на этом вязком поприще, освободил от преследования одну молодую девушку и отдал под опеку одного морского офицера. Это, кажется, единственная заслуга моя
по служебной части.
Попадались и другие пешеходы, тоже разодетые по-праздничному. Мужики и бабы кланялись господскому экипажу, — на заводах рабочие привыкли кланяться каждой фуражке. Все шли на пристань. Николин
день считался годовым праздником на Ключевском, и тогда самосадские шли в завод, а в троицу заводские на пристань. Впрочем, так «гостились» одни
раскольники, связанные родством и многолетнею дружбой, а мочегане оставались сами
по себе.
«Очень-с рад, говорит, что вы с таким усердием приступили к вашим занятиям!» Он, конечно, думает, что в этом случае я ему хочу понравиться или выслужить Анну в петлицу, и велел мне передать весь комитет об
раскольниках, все
дела об них; и я теперь разослал циркуляр ко всем исправникам и городничим, чтобы они доставляли мне сведения о том, какого рода в их ведомстве есть секты, о числе лиц, в них участвующих, об их ремеслах и промыслах и, наконец, характеристику каждой секты
по обрядам ее и обычаям.
— За обедом князь, — продолжал Крапчик, — очень лестно отрекомендовав меня Сергею Степанычу, завел разговор о нашем
деле, приказал мне говорить совершенно откровенно. Я начал с
дела, лично меня касающегося, об одном раскольнике-хлысте Ермолаеве, который,
по настоянию моему, посажен в острог и которого сенатор оправдал и выпустил.
Он обо всех этих ужасных случаях слышал и на мой вопрос отвечал, что это, вероятно,
дело рук одного раскольника-хлыста, Федота Ермолаева, богатого маляра из деревни Свистова, который, — как известно это было почтмейстеру
по службе, — имеет на крестьян сильное влияние, потому что, производя в Петербурге
по летам стотысячные подряды, он зимой обыкновенно съезжает сюда, в деревню, и закабаливает здесь всякого рода рабочих, выдавая им на их нужды задатки, а с весной уводит их с собой в Питер; сверх того, в продолжение лета, высылает через почту домашним этих крестьян десятки тысяч, — воротило и кормилец, понимаете, всей округи…
Вообще Аггей Никитич держал себя в службе довольно непонятно для всех других чиновников: место его,
по своей доходности с разных статей — с
раскольников, с лесопромышленников, с рыбаков на черную снасть, — могло считаться золотым
дном и, пожалуй бы, не уступало даже месту губернского почтмейстера, но вся эта благодать была не для Аггея Никитича; он со своей службы получал только жалованье да несколько сот рублей за земских лошадей, которых ему не доставляли натурой, платя взамен того деньги.
Изложил сие
дело владыке обстоятельно что не ходил я к староверам не
по нерадению, ибо то даже было в карманный себе ущерб; но я сделал сие для того дабы
раскольники чувствовали, что чести моего с причтом посещения лишаются.
Вследствие сего вышедший из-за польской границы с данным с Добрянского форпосту пашпортом для определения на жительство
по реке Иргизу
раскольник Емельян Иванов был найден и приведен ко управительским
делам выборным Митрофаном Федоровым и Филаретова раскольничьего скита иноком Филаретом и крестьянином Мечетной слободы Степаном Васильевым с товарищи, — оказался подозрителен, бит кнутом; а в допросе показал, что он зимовейский служилый казак Емельян Иванов Пугачев, от роду 40 лет; с той станицы бежал великим постом сего 72 года в слободу Ветку за границу, жил там недель 15, явился на Добрянском форпосте, где сказался вышедшим из Польши; и в августе месяце, высидев тут 6 недель в карантине, пришел в Яицк и стоял с неделю у казака Дениса Степанова Пьянова.
Прожила она у них в Питере недели с четыре и дождалась начала индикта седмь тысящ двести пятьдесят второго новолетия, что супротив царского указу
раскольники тихонько справляли по-старинному, на Семен-день.
Называла
по именам дома богатых
раскольников, где от того либо другого рода воспитания вышли дочери такие, что не приведи Господи: одни Бога забыли, стали пристрастны к нововводным обычаям, грубы и непочтительны к родителям, покинули стыд и совесть, ударились в такие
дела, что нелеть и глаголати… другие, что у мастериц обучались, все, сколько ни знала их Макрина, одна другой глупее вышли, все как есть дуры дурами — ни встать, ни сесть не умеют, а чтоб с хорошими людьми беседу вести, про то и думать нечего.
Вот, между прочим, показания тобольского посадского Ивана Зубарева, который содержался
по разным
делам в Сыскном приказе, бежал оттуда, жил за границей и был схвачен у
раскольников.
Известия о действиях церкви и правительства против
раскольников и
дела, возникавшие
по частным случаям.
Изложил сие
дело владыке обстоятельно, что сие учинил не
по нерадению, ибо то даже в карманный ущерб самому себе учинено было; но сделал сие для того, дабы
раскольники чувствовали, что чести моего с причтом посещения лишаются.
Питирим, прежде расколоучитель, а впоследствии архиепископ нижегородский, в изданной им,
по повелению Петра I (в 1721 г.) «Пращице» первый
делит раскольников на разряды более точным образом. Вот это разделение...
Это выражение кратко, но значение его очень широко [Это «и других» внесено на основании следующих слов закона 8 октября 1835 года: «Кроме духоборцев, иконоборцев, молоканов, иудействующих, должно считать особенно вредными скопцов и не молящихся за царя, и сверх того и тех
раскольников, кои,
по местным соображениям, будут в равной степени признаваться вредными для общества; о сих последних испрашивать каждый раз разрешения министерства внутренних
дел, описывая обряды, мнения и правила, и означать степень вреда, от них происходящего».].
Может быть, старо-русская партия царевича возлагала свои надежды на
раскольников, может быть, и сами
раскольники возлагали на Алексея свои надежды; может быть, они хотя и ошибались, но смотрели на несчастную жертву интриг Меньшикова и Екатерины как на будущего восстановителя попираемой и презираемой отцом его старины; но ни в розыске
по делу царевича, ни во всех раскольнических сочинениях того времени, ни в преданиях
раскольников не видно ни самомалейшего следа, который обличал бы какую-нибудь причастность
раскольников к этому
делу.
Так, например, в митрополичьем указе 4-го сентября 750 г. писано, что «
по некоторому самонужнейшему
делу содержались при святейшего правительствующего синода конторе колодники,
раскольники схимник Анфитка, да трудники его Иоська и Авраамка, и они бежали, купно», и прибавим — очень оригинально.