Неточные совпадения
— Досточтимый капитан, — самодовольно возразил Циммер, — я играю на всем, что звучит и трещит. В молодости я был музыкальным клоуном. Теперь меня тянет к
искусству, и я с горем вижу, что погубил незаурядное дарование. Поэтому-то я из поздней жадности люблю сразу двух: виолу и скрипку. На виолончели играю
днем, а на скрипке
по вечерам, то есть как бы плачу, рыдаю о погибшем таланте. Не угостите ли винцом, э? Виолончель — это моя Кармен, а скрипка…
На другой
день, вспомнив этот припадок лиризма и жалобу свою на жизнь, Самгин снисходительно усмехнулся. Нет, жизнь налаживалась неплохо. Варвара усердно читала стихи и прозу символистов, обложилась сочинениями
по истории
искусства, — Самгин, понимая, что это она готовится играть роль хозяйки «салона», поучал ее...
Отец его, провинциальный подьячий старого времени, назначал было сыну в наследство
искусство и опытность хождения
по чужим
делам и свое ловко пройденное поприще служения в присутственном месте; но судьба распорядилась иначе. Отец, учившийся сам когда-то по-русски на медные деньги, не хотел, чтоб сын его отставал от времени, и пожелал поучить чему-нибудь, кроме мудреной науки хождения
по делам. Он года три посылал его к священнику учиться по-латыни.
Цветы искусственные и дичь с перьями напомнили мне старую европейскую, затейливую кухню, которая щеголяла такими украшениями. Давно ли перестали из моркови и свеклы вырезывать фигуры, узором располагать кушанья, строить храмы из леденца и т. п.? Еще и нынче
по местам водятся такие утонченности. Новейшая гастрономия чуждается украшений, не льстящих вкусу. Угождать зрению — не ее
дело. Она презирает мелким
искусством — из окорока делать конфекту, а из майонеза цветник.
Мы пока кончили водяное странствие. Сегодня сделали последнюю станцию. Я опять целый
день любовался на трех станциях природной каменной набережной из плитняка. Ежели б такая была в Петербурге или в другой столице,
искусству нечего было бы прибавлять, разве чугунную решетку. Река, разливаясь, оставляет
по себе след, кладя слоями легкие заметки. Особенно хороши эти заметки на глинистом берегу. Глина крепка, и слои — как ступени: издали весь берег похож на деревянную лестницу.
— Так и есть,
по всем правилам своего
искусства, значит, вел
дело, — заговорил Веревкин, вытирая выступившие от смеха на глазах слезы.
У цирюльников было правило продержать десять минут банку, чтобы лучше натянуло, но выходило на
деле по-разному. В это время цирюльник уходил курить, а жертва его
искусства спокойно лежала, дожидаясь дальнейших мучений. Наконец терпения не хватало, и жертва просила окружающих позвать цирюльника.
Парню уж давно за двадцать, смыслом его природа не обидела:
по фабрике отцовской он лучше всех
дело понимает, вперед знает, что требуется, кроме того и к наукам имеет наклонность, и
искусства любит, «к скрипке оченно пристрастие имеет», словом сказать — парень совершеннолетний, добрый и неглупый; возрос он до того, что уж и жениться собирается…
Мы с тобой и без завода пропускаем их. Нам это понятно, но странно, что С. Г. удивляется
искусству Горбачевского. Я, напротив, уверен, что Горбачевский чудесно устраивает свои
дела, а Волконский из зависти над ним трунит. Завод должен отлично идти, потому что он заведен
по моему совету, а советовать я мастер, как ты видишь из начала этого листка.
Искусство владеть этим инструментом, сулившим, судя
по объявлению, три рубля в
день чистого заработка его владельцу, оказалось настолько нехитрым, что Лихонин, Соловьев и Нижерадзе легко овладели им в несколько часов, а Лихонин даже ухитрился связать целый чулок необыкновенной прочности и таких размеров, что он оказался бы велик даже для ног Минина и Пожарского, что в Москве, на Красной площади.
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных,
по тогдашнему времени, воззрений на науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя актерам и разным театральным любителям, что театр — не пустая забава, а место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый актер, приступая к своему
делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что
искусство должно быть добросовестно исполняемо, на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), — актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое: талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!» На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
Вместо настоящего
дела Зотушка научился разным художествам: отлично стряпал пряники, еще лучше умел гонять голубей, знал секреты разных мазей, имел вообще легкую руку на скота, почему и заведовал всей домашней скотиной, когда был «в себе», обладал
искусством ругаться с стряпкой Маланьей
по целым
дням и т. д., и т. д.
Что значило это «не буду», так до сих пор никто и не знает.
Дело разбиралось в Петербургском окружном суде, пускали
по билетам. Натали показала, что она, веря в
искусство мужа, сама предложила стрелять в нее, и Коля заявил, что стрелял наверняка, именно желая отстрелить кончик уха.
Должно упомянуть, что за неделю до нашего отъезда была пущена в ход новая мельница. Увы, оправдались сомнения Болтуненка и других: вода точно шла тише
по обводному каналу и не поднимала шести поставов; даже на два молола несравненно тише прежнего. Отец мой, разочарованный в
искусстве Краснова, прогнал его и поручил хоть кое-как поправить
дело старому мельнику.
Он даже начал
дело с простой шутки, думая, что люди, не подорожившие своими средствами для постройки флота, видевшие превосходство иностранцев в разных знаниях и
искусствах, отрекшиеся,
по воле царя, от своей величавой, неподвижной спеси, прогулявшиеся за границу или слышавшие подробные рассказы очевидцев о чужих землях, — что люди эти не постоят уже за кафтан и бороду.
Посмотрим же, до какой степени на самом
деле прекрасное, создаваемое
искусством, выше прекрасного в действительности
по свободности своей от упреков, взводимых на это последнее; после того нам легко будет решить, верно ли определяется господствующим воззрением происхождение
искусства и его отношение к живой действительности.
Спешим прибавить, что композитор может в самом
деле проникнуться чувством, которое должно выражаться в его произведении; тогда он может написать нечто гораздо высшее не только
по внешней красивости, но и
по внутреннему достоинству, нежели народная песня; но в таком случае его произведение будет произведением
искусства или «уменья» только с технической стороны, только в том смысле, в котором и все человеческие произведения, созданные при помощи глубокого изучения, соображений, заботы о том, чтобы «выело как возможно лучше», могут назваться произведениями
искусства.; в сущности же произведение композитора, написанное под преобладающим влиянием непроизвольного чувства, будет создание природы (жизни) вообще, а не
искусства.
Чацкий рвется к «свободной жизни», «к занятиям» наукой и
искусством и требует «службы
делу, а не лицам» и т.д. На чьей стороне победа? Комедия дает Чацкому только «мильон терзаний » и оставляет, по-видимому, в том же положении Фамусова и его братию, в каком они были, ничего не говоря о последствиях борьбы.
Говорить, ходить
по сцене и писать — всем кажется таким легким, пустячным
делом, что эти два, самые доступные, по-видимому, своею простотой, но поэтому и самые труднейшие, сложные и мучительные из Говорить, ходить
по сцене и писать — всем кажется таким легким, пустячным
делом, что эти два, самые доступные, по-видимому, своею простотой, но поэтому и самые труднейшие, сложные и мучительные из
искусств — театр и художественная литература — находят повсеместно самых суровых и придирчивых судей, самых строптивых и пренебрежительных критиков, самых злобных и наглых хулителей.
Но зато как проникновенно они говорили о «святом
искусстве» и о сцене! Помню один светлый, зеленый июньский
день. У нас еще не начиналась репетиция. На сцене было темновато и прохладно. Из больших актеров пришли раньше всех Лара-Ларский и его театральная жена — Медведева. Несколько барышень и реалистов сидят в партере. Лара-Ларский ходит взад и вперед
по сцене. Лицо его озабочено. Очевидно, он обдумывает какой-то новый глубокий тип. Вдруг жена обращается к нему...
Но отчасти подобное уже не раз допускалось в
искусстве: Виктор Гюго, например, в своем шедевре «Последний
день приговоренного к смертной казни» [«Последний
день приговоренного к смертной казни» — роман В. Гюго (1829), особенно близкий Достоевскому, самому пережившему мучительные часы и минуты ожидания казни, и
по гуманистическому содержанию (протест против смертной казни), и
по методу изображения предсмертных мыслей и чувств героя, лихорадочно сменяющихся в его сознании и обращенных патетически к современникам и потомкам.
Вы скромно сознаетесь, что ощущение изящных
искусств вам больше
по сердцу, чем греческий язык; если только раздраженному нравится греческий язык, и он круглый невежда в
деле изящных
искусств, — он скажет не обинуясь [без колебаний (устар.).]: — «Вы чушь порете! так могут говорить одни неучи!» и проч., и проч.
Павлой Артемьевной, несмотря на ее чрезмерную суровость и несправедливость
по отношению к воспитанницам, Екатерина Ивановна Нарукова дорожила более всех других помощниц надзирательницы приюта. Бесподобно изучившая
искусство кройки и шитья, вышиванья гладью, мечения, словом, все рукодельные работы, Павла Артемьевна сумела стать первой необходимостью учебного ремесленного заведения, превосходно поставив в нем
дело ручного швейного труда. Без нее, казалось, было немыслимо дальнейшее существование приюта.
На другой
день после репетиции к ней приезжали ее товарищи
по искусству, чтобы осведомиться об ее здоровье. В газетах и на афишах было напечатано, что она заболела. Приезжал директор театра, режиссер, и каждый засвидетельствовал ей свое почтительное участие. Приезжал и он.
Но и в этой сфере он был для меня интересен. Только что перед тем он брал командировку в Париж
по поручению министра двора для изучения парижского театрального
дела. Он охотно читал мне отрывки из своей обширной докладной записки, из которой я сразу ознакомился со многим, что мне было полезно и тогда, когда я в Париже в 1867–1870 годах изучал и общее театральное
дело, и преподавание сценического
искусства.
Британский гений в мире пластического
искусства был уже блистательно представлен"Национальной галереей","Кенсинтонским музеем"и другими хранилищами. В Британском музее с его антиками каждый из нас мог доразвить себя до их понимания. И вообще это колоссальное хранилище всем своим пошибом держало вас в воздухе приподнятой умственности. Там я провел много
дней не только в ходьбе
по залам с их собраниями, но и в работе в библиотечной ротонде, кажется до сих пор единственной во всей Европе.
—
По моим семейным
делам, — продолжала она, сделав сконфуженный вид и опуская глазки, — мне необходимо жить здесь, в городе. Так неловко… Я желаю получить у вас в обществе место первой драматической ingenue. Я решила посвятить себя
искусству и сцене…
Он сумел, однако, скрыть свою тревогу с
искусством тонкого дипломата, но
по приезде домой тотчас послал за Лестоком. Напрасно прождал он его всю ночь, не смыкая глаз. Врач цесаревны явился только на следующий
день и рассказал со слов Екатерины Петровны содержание вчерашнего разговора. Маркиз понял всю опасность своего положения. Правительница знала и была настороже.
Правда, что за это игроки пользуются великолепным помещением клубов, читальнями, библиотеками, прекрасным столом и вином за весьма умеренную цену. Некоторые клубы даже для большей приманки игроков задают еженедельные даровые обеды с шампанским и всякими изощрениями кулинарного
искусства, а за обеды в обыкновенные
дни берут баснословно дешево, как, например,
по 3, 4 франка за превосходный обед с вином.
Изменяя в декабре 1771 года распределения войск, Бибиков в предписании своем Суворову говорил: «Оставляю, впрочем, вашему превосходительству на волю, как располагать и
разделять войска, как за благо вы,
по известному мне вашему
искусству и знанию земли и, наконец, усердию к службе, рассудить изволите». Далее он писал: «Для занятия войсками нашими Замостья прошу подать мне мысли, каким образом оное достигнуть бы можно».
Надо, впрочем, отдать справедливость директору, что несмотря на то, что он на первых же порах отличил от других новую ученицу и стал явно и настойчиво за нею ухаживать, это не помешало ему убедиться в ее музыкальной неподготовленности и маленьком голоске, и сдать ее в класс драматического
искусства, на руки Марина — своего безопасного соперника в ферлакурстве, уверив Александру Яковлевну, что лишаясь ее как ученицы, он приносит жертву на алтарь
искусства, так как у нее,
по его мнению, разделенному с Мариным — авторитетом в этом
деле, — несомненные задатки драматической актрисы, и на его совести лежал бы грех лишения отечественной сцены ее лучшего будущего украшения.
Представим себе двух людей, вышедших со шпагами на поединок
по всем правилам фехтовального
искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг, один из противников, почувствовав себя раненым — поняв, что
дело это не шутка, а касается его жизни, бросил шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею.
В таких борениях ему был тяжек и Пик, и еще более некоторые умные люди из местных, и особенно главный начальник внутреннего управления,
по фамилии Шер, который сам слыл за художника и в самом
деле разумел в
искусстве больше, чем герцог.
— Оставь это:
искусство, как и все, должно быть национально. А чтобы различные толки не портили
дела, я велел принять меры, чтобы сюда не доходили никакие толки. Ты очень впечатлителен. Пора тебе перестать вести одинокую жизнь. Я тебе советую выбрать хорошую, добрую девушку
по сердцу и жениться.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному
искусству — кричать
по петушиному — не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний
день так неприлично было говорить про Кутузова.
Но представим себе, что человек, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность
дела и настаивал бы на том, что он
по всем правилам
искусства победил на шпагах.