Не знали, бедные, куда деться, как сжаться, краснели, пыхтели и потели, пока Татьяна Марковна, частию из жалости, частию оттого, что от них в комнате было и тесно, и душно, и «пахло севрюгой», как тихонько выразилась она Марфеньке, не выпустила их в сад, где они,
почувствовав себя на свободе, начали бегать и скакать, только прутья от кустов полетели в стороны, в ожидании, пока позовут завтракать.
Неточные совпадения
Но у тюремщика остались ключи от ворот острога: надо их еще вытребовать, и потому Подхалюзин,
чувствуя себя уже не в тюрьме, но зная, что он еще и не совсем
на свободе, беспрестанно переходит от самодовольной радости к беспокойству и мешает наглость с раболепством.
Он
чувствовал, что в течение трех последних дней он стал глядеть
на нее другими глазами; он вспомнил, как, возвращаясь домой и думая о ней в тиши ночи, он говорил самому
себе: «Если бы!..» Это «если бы», отнесенное им к прошедшему, к невозможному, сбылось, хоть и не так, как он полагал, — но одной его
свободы было мало.
Точно, перескочив раз через заветную для него черту, он уже начинает любоваться
на то, что нет для него больше ничего святого; точно подмывает его перескочить разом через всякую законность и власть и насладиться самой разнузданной и беспредельной
свободой, насладиться этим замиранием сердца от ужаса, которого невозможно, чтоб он сам к
себе не
чувствовал.
Как ни старался Юрий уверить самого
себя, что, преклонив к покорности нижегородцев, он исполнит долг свой и спасет отечество от бедствий междоусобной войны, но, несмотря
на все убеждения холодного рассудка, он
чувствовал, что охотно бы отдал половину своей жизни, если б мог предстать пред граждан нижегородских не посланником пана Гонсевского, но простым воином, готовым умереть в рядах их за
свободу и независимость России.
Затем, ссылаясь
на приближающуюся весеннюю оттепель, отец, заказав почтовых лошадей, дал поцеловать мне свою руку, и я, мечтавший о
свободе и самобытности, сразу
почувствовал себя среди иноплеменных людей в зависимости, с которой прежняя домашняя не могла быть поставлена ни в какое сравнение.
Челкаш слушал его радостные вопли, смотрел
на сиявшее, искаженное восторгом жадности лицо и
чувствовал, что он — вор, гуляка, оторванный от всего родного — никогда не будет таким жадным, низким, не помнящим
себя. Никогда не станет таким!.. И эта мысль и ощущение, наполняя его сознанием своей
свободы, удерживали его около Гаврилы
на пустынном морском берегу.
Не видя её, он
чувствовал необходимость освободить её мысль из уродливых пут, но Варенька являлась — и он забывал о своём решении. Иногда он замечал за
собой, что слушает её так, точно желает чему-то научиться у неё, и сознавал, что в ней было нечто, стесняющее
свободу его ума. Случалось, что он, имея уже готовым возражение, которое, ошеломив её своею силой, убедило бы в очевидности её заблуждений, — прятал это возражение в
себе, как бы боясь сказать его. Поймав
себя на этом, он думал...
Правда, был еще, кроме ее,
на дворе старый пес, желтого цвета, с бурыми крапинами, по имени Волчок, но того никогда, даже ночью, не спускали с цепи, да и он сам, по дряхлости своей, вовсе не требовал
свободы — лежал
себе, свернувшись, в своей конуре и лишь изредка издавал сиплый, почти беззвучный лай, который тотчас же прекращал, как бы сам
чувствуя всю его бесполезность.
Я
почувствовала себя уже
на свободе, и вдруг… чья-то рука легла мне
на плечо…
Человек начинает с того, что бунтующе заявляет о своей
свободе, готов
на всякое страдание,
на безумие, лишь бы
чувствовать себя свободным.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что нечем было упрекать ее. В ней было всё, за чтò ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он
чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее
на слове, в ее письме, которым она давала ему
свободу, и теперь держал
себя с нею так, как будто всё то, чтò было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши
на дежурство и
на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и
почувствовав себя лишенным
свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома,
на своем месте, которые он
чувствовал и под родительским кровом.