Неточные совпадения
Утром было еще темно, когда на
дворе бахаревского дома уже топталась лихая
почтовая тройка.
На станции ** в доме смотрителя, о коем мы уже упомянули, сидел в углу проезжий с видом смиренным и терпеливым, обличающим разночинца или иностранца, то есть человека, не имеющего голоса на
почтовом тракте. Бричка его стояла на
дворе, ожидая подмазки. В ней лежал маленький чемодан, тощее доказательство не весьма достаточного состояния. Проезжий не спрашивал себе ни чаю, ни кофею, поглядывал в окно и посвистывал к великому неудовольствию смотрительши, сидевшей за перегородкою.
Это
почтовая станция или постоялый
двор.
Около постоялого
двора и дощаника всегдашняя живописная суета: отпряженные лошади, возы с завороченными вверх оглоблями, мужики, изредка
почтовые тройки и большие экипажи, кареты, коляски.
Действительно, через площадь, мимо здания заводоуправления, быстро катился громадный дорожный дормез, запряженный четверней. За ним, заливаясь
почтовыми колокольчиками, летели пять троек, поднимая за собой тучу пыли. Миновав заводоуправление, экипажи с грохотом въехали на мощеный
двор господского дома.
На этот раз постоялый
двор стоит не на
почтовом тракте и не среди большого и богатого села, а на боковой, малопроезжей дороге, в небольшой и весьма некрасиво выстроенной деревне.
У тех, кто, бывало, проезжал мимо на
почтовых, особенно в лунные ночи, темный
двор с навесом и постоянно запертые ворота своим видом вызывали чувство скуки и безотчетной тревоги, как будто в этом
дворе жили колдуны или разбойники; и всякий раз, уже проехав мимо, ямщик оглядывался и подгонял лошадей.
В то время здесь было большое движение; проходили длинные обозы с товарами, и бывали тут разные случаи, вроде того, например, как лет 30 назад обозчики, рассердившись, затеяли драку и убили проезжего купца, и в полуверсте от
двора до сих пор еще стоит погнувшийся крест; проезжали
почтовые тройки со звонками и тяжелые барские дормезы, с ревом и в облаках пыли проходили гурты рогатого скота.
В селе В……е была последняя станция, на которую приехал я в родные пределы свои на
почтовых, и потому велел себя везти на постоялый
двор.
Пока на
дворе подмазывают возок и позвякивают колокольчиками, пока одевается Илья Иваныч, который сейчас повезет меня, я отыскиваю в углу удобное местечко, склоняю голову на мешок с чем-то, кажется, с зерном, и тотчас же мною овладевает крепкий сон; уж снятся мне моя постель, моя комната, снится, что я сижу у себя дома за столом и рассказываю своим, как моя пара столкнулась с
почтовой тройкой, но проходят две-три минуты, и я слышу, как Илья Иваныч дергает меня за рукав и говорит...
Дьячок подскочил к нему и вместе с ним потащил на
двор почтовую клажу. Почтальон стал распутывать узел на башлыке. А дьячиха заглядывала ему в глаза и словно собиралась залезть ему в душу.
— У нас здесь на
дворе почтовая станция: вчера они изволили уехать на
почтовых.
Нашим министром финансов был Михаил Мемнонов, довольно-таки опытный по этой части. Благодаря его умелости мы доехали до Москвы без истории. Привалы на постоялых
дворах и в квартирах были гораздо занимательнее, чем остановки на казенных
почтовых станциях. Один комический инцидент остался до сих пор в памяти. В ночь перед въездом в Москву, баба, которую ямщик посадил на"задок"тарантаса, разрешилась от бремени, только что мы сделали привал в трактире, уже на рассвете. И мы же давали ей на"пеленки".
— Завтра велено в участок, — сказал дворник. — Допрос будет… А я что знаю? Нешто я видел? Зовет меня нынче утром, подает письмо и говорит: «Опусти, говорит, в
почтовый ящик». А у самого глаза заплаканы. Жены и детей дома не было, гулять пошли… Пока, значит, я ходил с письмом, он и выпалил из левольвера себе в висок. Прихожу, а уж его кухарка на весь
двор голосит.
В самый день Крещенья 1797 года, ранним утром, к воротам одного из домов Большой Морской улицы, бывшей в то время, к которому относится наш рассказ, одной из довольно пустынных улиц Петербурга, лихо подкатила
почтовая кибитка, запряженная тройкой лошадей, сплошь покрытых инеем. На
дворе в этот год стоял трескучий мороз, поистине «крещенский».
Был поздний вечер 24 декабря. Я прибыл на Установскую
почтовую станцию, отстоящую в двадцати пяти верстах от главного города Енисейской губернии — Красноярска — места моего служения, куда я спешил, возвращаясь из командировки. На
дворе стояла страшная стужа; было около сорока градусов мороза, а к вечеру поднялся резкий ветер и начинала крутить вьюга.
Наконец на селе раздался давно ожидаемый звон колокольцев, и Николай Герасимович в нанятой им в Калуге городской коляске, запряженной тройкой
почтовых лошадей, прокатил по селу, аллее и въехал во
двор усадьбы.
С другой стороны, то есть со стороны прилегавшего в полутора верст от усадьбы
почтового шоссе, к дому вела прекрасно убитая щебнем дорога, обсаженная деревьями и представлявшая чудную прямую аллею, оканчивающуюся воротами, ведущими во
двор к громадному стеклянному подъезду.
Мы все бросились во
двор, солдаты были уже на конях, я нашел и своего
почтового фрунтовика, покрытого войлочком, с веревочного подпругой и стременами из такого же пенькового вещества.
Для того чтобы муж мог расправить члены и освежиться, Альбина остановилась не на
почтовом, а на постоялом
дворе и тотчас же, дав деньги казаку, послала его купить ей яиц и молока.