Неточные совпадения
— Нам,
брат, этой бумаги
целые вороха показывали — да пустое дело вышло! а с тобой нам ссылаться не пригоже, потому ты, и по обличью видно, беспутной оной Клемантинки лазутчик! — кричали одни.
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже жил без дела
целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать на выборы. Он звал с собою и
брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей за границей, дело по опеке и по получению денег выкупа.
Больной удержал в своей руке руку
брата. Левин чувствовал, что он хочет что-то сделать с его рукой и тянет ее куда-то. Левин отдавался замирая. Да, он притянул ее к своему рту и
поцеловал. Левин затрясся от рыдания и, не в силах ничего выговорить, вышел из комнаты.
Но Каренина не дождалась
брата, а, увидав его, решительным легким шагом вышла из вагона. И, как только
брат подошел к ней, она движением, поразившим Вронского своею решительностью и грацией, обхватила
брата левою рукой за шею, быстро притянула к себе и крепко
поцеловала. Вронский, не спуская глаз, смотрел на нее и, сам не зная чему, улыбался. Но вспомнив, что мать ждала его, он опять вошел в вагон.
— Вы возродитесь, предсказываю вам, — сказал Сергей Иванович, чувствуя себя тронутым. — Избавление своих
братьев от ига есть
цель, достойная и смерти и жизни. Дай вам Бог успеха внешнего, — и внутреннего мира, — прибавил он и протянул руку.
— Батюшки! на что ты похож! — сказал Сергей Иванович, в первую минуту недовольно оглядываясь на
брата. — Да дверь-то, дверь-то затворяй! — вскрикнул он. — Непременно впустил десяток
целый.
Ему совестно было оставлять
брата одного по
целым дням, и он боялся, чтобы
брат не посмеялся над ним за это.
— А я,
брат, — говорил Ноздрев, — такая мерзость лезла всю ночь, что гнусно рассказывать, и во рту после вчерашнего точно эскадрон переночевал. Представь: снилось, что меня высекли, ей-ей! и, вообрази, кто? Вот ни за что не угадаешь: штабс-ротмистр
Поцелуев вместе с Кувшинниковым.
— Ба,
брат, ты здесь! — сказал он, увидев Платонова. Они обнялись и поцеловались. Платонов рекомендовал Чичикова. Чичиков благоговейно подступил к хозяину, лобызнул его в щеку, принявши и от него впечатленье
поцелуя.
— Нет, я, я более всех виновата! — говорила Дунечка, обнимая и
целуя мать, — я польстилась на его деньги, но, клянусь,
брат, я и не воображала, чтоб это был такой недостойный человек! Если б я разглядела его раньше, я бы ни на что не польстилась! Не вини меня,
брат!
Подле бабушкиной могилы, на которой была плита, была и маленькая могилка его меньшого
брата, умершего шести месяцев и которого он тоже совсем не знал и не мог помнить: но ему сказали, что у него был маленький
брат, и он каждый раз, как посещал кладбище, религиозно и почтительно крестился над могилкой, кланялся ей и
целовал ее.
Не стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что Родя придет непременно, будет ходить каждый день, что он очень, очень расстроен, что не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним, достанет ему доктора хорошего, лучшего,
целый консилиум… Одним словом, с этого вечера Разумихин стал у них сыном и
братом.
В этот же вечер сговорилась она с Разумихиным, что именно отвечать матери на ее расспросы о
брате, и даже выдумала вместе с ним, для матери,
целую историю об отъезде Раскольникова куда-то далеко, на границу России, по одному частному поручению, которое доставит ему, наконец, и деньги и известность.
(Николай Петрович не послушался
брата, да и сам Базаров этого желал; он
целый день сидел у себя в комнате, весь желтый и злой, и только на самое короткое время забегал к больному; раза два ему случилось встретиться с Фенечкой, но она с ужасом от него отскакивала.)
Жизнь
брата не интересовала Клима, но после этой сцены он стал более внимательно наблюдать за Дмитрием. Он скоро убедился, что
брат, подчиняясь влиянию Кутузова, играет при нем почти унизительную роль служащего его интересам и
целям. Однажды Клим сказал это Дмитрию братолюбиво и серьезно, как умел. Но
брат, изумленно выкатив овечьи глаза, засмеялся...
— Вот уж почти два года ни о чем не могу думать, только о девицах. К проституткам идти не могу, до этой степени еще не дошел. Тянет к онанизму, хоть руки отрубить. Есть,
брат, в этом влечении что-то обидное до слез, до отвращения к себе. С девицами чувствую себя идиотом. Она мне о книжках, о разных поэзиях, а я думаю о том, какие у нее груди и что вот
поцеловать бы ее да и умереть.
Приход его, досуги,
целые дни угождения она не считала одолжением, лестным приношением любви, любезностью сердца, а просто обязанностью, как будто он был ее
брат, отец, даже муж: а это много, это все. И сама, в каждом слове, в каждом шаге с ним, была так свободна и искренна, как будто он имел над ней неоспоримый вес и авторитет.
— Теперь
брат ее съехал, жениться вздумал, так хозяйство, знаешь, уж не такое большое, как прежде. А бывало, так у ней все и кипит в руках! С утра до вечера так и летает: и на рынок, и в Гостиный двор… Знаешь, я тебе скажу, — плохо владея языком, заключил Обломов, — дай мне тысячи две-три, так я бы тебя не стал потчевать языком да бараниной;
целого бы осетра подал, форелей, филе первого сорта. А Агафья Матвевна без повара чудес бы наделала — да!
Он клял себя, что не отвечал
целым океаном любви на отданную ему одному жизнь, что не окружил ее оградой нежности отца,
брата, мужа, дал дохнуть на нее не только ветру, но и смерти.
Женщины того мира казались ему особой породой. Как пар и машины заменили живую силу рук, так там
целая механика жизни и страстей заменила природную жизнь и страсти. Этот мир — без привязанностей, без детей, без колыбелей, без
братьев и сестер, без мужей и без жен, а только с мужчинами и женщинами.
— Вы даже не понимаете, я вижу, как это оскорбительно! Осмелились бы вы глядеть на меня этими «жадными» глазами, если б около меня был зоркий муж, заботливый отец, строгий
брат? Нет, вы не гонялись бы за мной, не дулись бы на меня по
целым дням без причины, не подсматривали бы, как шпион, и не посягали бы на мой покой и свободу! Скажите, чем я подала вам повод смотреть на меня иначе, нежели как бы смотрели вы на всякую другую, хорошо защищенную женщину?
— Я, может быть, объясню вам… И тогда мы простимся с вами иначе, лучше, как
брат с сестрой, а теперь… я не могу! Впрочем, нет! — поспешно заключила, махнув рукой, — уезжайте! Да окажите дружбу, зайдите в людскую и скажите Прохору, чтоб в пять часов готова была бричка, а Марину пошлите ко мне. На случай, если вы уедете без меня, — прибавила она задумчиво, почти с грустью, — простимтесь теперь! Простите меня за мои странности… (она вздохнула) и примите
поцелуй сестры…
Чем менее Райский замечал ее, тем она была с ним ласковее, хотя, несмотря на требование бабушки, не
поцеловала его, звала не
братом, а кузеном, и все еще не переходила на ты, а он уже перешел, и бабушка приказывала и ей перейти. А чуть лишь он открывал на нее большие глаза, пускался в расспросы, она становилась чутка, осторожна и уходила в себя.
А между тем он поддавался неге ее ласк, и ответные его ласки были не ласки
брата, а нежнее; в
поцелуй прокрадывался какой-то страстный змей…
— Да очень просто: взяла да ушла к
брату… Весь город об этом говорит. Рассказывают, что тут разыгрался
целый роман… Вы ведь знаете Лоскутова? Представьте себе, он давно уже был влюблен в Надежду Васильевну, а Зося Ляховская была влюблена в него… Роман, настоящий роман! Помните тогда этот бал у Ляховского и болезнь Зоси? Мне сразу показалось, что тут что-то кроется, и вот вам разгадка; теперь весь город знает.
Тут,
брат,
целый альбом воспоминаний.
Она,
брат, умница, она добрая, она руки у меня, старого, полезла было
целовать, за тебя просила.
Цели этой девушки были благороднейшие, он знал это; она стремилась спасти
брата его Дмитрия, пред ней уже виноватого, и стремилась из одного лишь великодушия.
— Мама, окрести его, благослови его,
поцелуй его, — прокричала ей Ниночка. Но та, как автомат, все дергалась своею головой и безмолвно, с искривленным от жгучего горя лицом, вдруг стала бить себя кулаком в грудь. Гроб понесли дальше. Ниночка в последний раз прильнула губами к устам покойного
брата, когда проносили мимо нее. Алеша, выходя из дому, обратился было к квартирной хозяйке с просьбой присмотреть за оставшимися, но та и договорить не дала...
Все, что было высшего и благовоспитанного, ринулось к нему в тюрьму; Ришара
целуют, обнимают: «Ты
брат наш, на тебя сошла благодать!» А сам Ришар только плачет в умилении: «Да, на меня сошла благодать!
Но он с негодованием отверг даже предположение о том, что
брат мог убить с
целью грабежа, хотя и сознался, что эти три тысячи обратились в уме Мити в какую-то почти манию, что он считал их за недоданное ему, обманом отца, наследство и что, будучи вовсе некорыстолюбивым, даже не мог заговорить об этих трех тысячах без исступления и бешенства.
— Ступайте к
брату, острог запрут, ступайте, вот ваша шляпа!
Поцелуйте Митю, ступайте, ступайте!
Если кто из этих тяжущихся и пререкающихся мог смотреть серьезно на этот съезд, то, без сомнения, один только
брат Дмитрий; остальные же все придут из
целей легкомысленных и для старца, может быть, оскорбительных — вот что понимал Алеша.
Наконец мы, однако, сошлись с ним на двадцати рублях. Он отправился за лошадьми и чрез час привел их
целых пять на выбор. Лошади оказались порядочные, хотя гривы и хвосты у них были спутанные и животы — большие, растянутые, как барабан. С Филофеем пришло двое его
братьев, нисколько на него не похожих. Маленькие, черноглазые, востроносые, они, точно, производили впечатление ребят «шустрых», говорили много и скоро — «лопотали», как выразился Ермолай, но старшому покорялись.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему
брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш
брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит
целый день… А что ж преферанс?
Мудрено было бы сказать отчего, если б главная
цель, с которой он все это делал, была неизвестна; он хотел одного — лишить своих
братьев наследства, и этого он достигал вполне «привенчиванием» сына.
— Еще бы!
целый час папенька около рукомойника валандался! тут хоть какая угодно погода испортится! — негодует
брат Степан.
Брат и сестры жили дружно; последние даже благоговели перед младшим
братом и здоровались с ним не иначе, как кланяясь до земли и
целуя его руку.
Воевал король Степан с турчином. Уже три недели воюет он с турчином, а все не может его выгнать. А у турчина был паша такой, что сам с десятью янычарами мог порубить
целый полк. Вот объявил король Степан, что если сыщется смельчак и приведет к нему того пашу живого или мертвого, даст ему одному столько жалованья, сколько дает на все войско. «Пойдем,
брат, ловить пашу!» — сказал
брат Иван Петру. И поехали козаки, один в одну сторону, другой в другую.
К концу года Пачковский бросил гимназию и поступил в телеграф.
Брат продолжал одиноко взбираться на Парнас, без руководителя, темными и запутанными тропами:
целые часы он барабанил пальцами стопы, переводил, сочинял, подыскивал рифмы, затеял даже словарь рифм… Классные занятия шли все хуже и хуже. Уроки, к огорчению матери, он пропускал постоянно.
Мы с
братом тоже подолгу простаивали под столбами. Когда я в первый раз прислонил ухо к дереву, — меня поразило разнообразие этих текучих звуков. Это был уже не один ровный и неглубокий металлический звон; казалось —
целая звуковая река переливалась по дереву, сложная, невнятная, завлекающая. И положительно иной раз воображение ловило что-то вроде отдаленного говора.
К экзаменам
брат так и не приступал. Он отпустил усики и бородку, стал носить пенсне, и в нем вдруг проснулись инстинкты щеголя. Вместо прежнего увальня, сидевшего
целые дни над книгами, он представлял теперь что-то вроде щеголеватого дэнди, в плоеных манишках и лакированных сапогах. «Мне нужно бывать в обществе, — говорил он, — это необходимо для моей работы». Он посещал клубы, стал отличным танцором и имел «светский» успех… Всем давно уже было известно, что он «сотрудник Трубникова», «литератор».
Когда мы с
братьями побежали в конец переулка — там уже была
целая толпа народа.
Выписка его была обязательна для чиновников, поэтому
целые горы «Вестника» лежали у отца в кабинете, но кажется, что мой старший
брат и я были его единственными и то не особенно усердными читателями.
Брат прослыл «поэтом» и с этих пор
целые дни проводил, подбирая рифмы.
— Ладно, ладно, не заговаривай зубов. В долг поверю… У меня из вашего
брата, зятьев,
целый иконостас.
В сущности Харитина вышла очертя голову за Полуянова только потому, что желала хотя этим путем досадить Галактиону. На, полюбуйся, как мне ничего не жаль! Из-за тебя гибну. Но Галактион, кажется, не почувствовал этой мести и даже не приехал на свадьбу, а послал вместо себя жену с
братом Симоном. Харитина удовольствовалась тем, что заставила мужа выписать карету, и разъезжала в ней по магазинам
целые дни. Пусть все смотрят и завидуют, как молодая исправница катается.
Был великий шум и скандал, на двор к нам пришла из дома Бетленга
целая армия мужчин и женщин, ее вел молодой красивый офицер и, так как
братья в момент преступления смирно гуляли по улице, ничего не зная о моем диком озорстве, — дедушка выпорол одного меня, отменно удовлетворив этим всех жителей Бетленгова дома.
Наслаждался внутреннею тишиною, внешних врагов не имея, доведя общество до высшего блаженства гражданского сожития, — неужели толико чужды будем ощущению человечества, чужды движениям жалости, чужды нежности благородных сердец, любви чужды братния и оставим в глазах наших на всегдашнюю нам укоризну, на поношение дальнейшего потомства треть
целую общников наших, сограждан нам равных,
братий возлюбленных в естестве, в тяжких узах рабства и неволи?
«Ну, господь вас хранит!» —
Сказала я,
братьев целуя.