Неточные совпадения
Покуда шли эти толки, помощник градоначальника не дремал. Он тоже вспомнил о Байбакове и немедленно
потянул его
к ответу. Некоторое время Байбаков запирался и ничего, кроме «знать не знаю, ведать не ведаю», не отвечал, но когда ему предъявили найденные на
столе вещественные доказательства и сверх того пообещали полтинник на водку, то вразумился и, будучи грамотным, дал следующее показание...
Он вяло напился чаю, не тронул ни одной книги, не присел
к столу, задумчиво закурил сигару и сел на диван. Прежде бы он лег, но теперь отвык, и его даже не
тянуло к подушке; однако ж он уперся локтем в нее — признак, намекавший на прежние наклонности.
— Разумеется, разумеется, — прибавил он, сильно ударив рукой по
столу… — Стоит только решиться… Что толку в скверном положении?..
К чему медлить,
тянуть…
Эго ощущение было так сильно и так странно, что мы просто не знали, что с ним делать и куда его пристроить. Целой группой мы решили снести его
к «чехам», в новооткрытую пивную… Крепкое чешское пиво всем нам казалось горько и отвратительно, но… еще вчера мы не имели права входить сюда и потому пошли сегодня. Мы сидели за
столами, глубокомысленно
тянули из кружек и старались подавить невольные гримасы…
Мать молча
тянула его за руку
к столу, и наконец ей удалось посадить Андрея на стул. А сама она села рядом с ним плечо
к плечу. Павел же стоял перед ним, угрюмо пощипывая бороду.
— Да что ты сегодня за
столом сделал? За что отравил боярина-то? Ты думал, я и не знаю! Что? чего брови-то хмуришь? Вот погоди, как пробьет твой смертный час; погоди только! Уж привяжутся
к тебе грехи твои, как тысячи тысяч пудов; уж
потянут тебя на дно адово! А дьяволы-то подскочат, да и подхватят тебя на крючья!
— Тише, братцы, — сказал Ларионыч и, тоже бросив работу, подошел
к столу Ситанова, за которым я читал. Поэма волновала меня мучительно и сладко, у меня срывался голос, я плохо видел строки стихов, слезы навертывались на глаза. Но еще более волновало глухое, осторожное движение в мастерской, вся она тяжело ворочалась, и точно магнит
тянул людей ко мне. Когда я кончил первую часть, почти все стояли вокруг
стола, тесно прислонившись друг
к другу, обнявшись, хмурясь и улыбаясь.
Алексей Федорыч ушел. Костя с очень серьезным лицом, нахмурясь, сел за
стол и
потянул к себе Священную историю.
Беспокойнее шумел двор — вдруг почувствовалось, что дом чужой, и
потянуло ближе
к шуму; колеблясь, толкались по комнате, сразу принявшей вид беспорядка и угрюмости. Встревоженная Глаша сперва жалась
к столу, где сидели Колесников и Саша, потом исчезла куда-то. Гоготали около найденного граммофона и, смешливо морщась и покачиваясь на нетвердых ногах, божился Иван...
Чекалинский
потянул к себе проигранные билеты. Германн стоял неподвижно. Когда отошел он от
стола, поднялся шумный говор. — Славно спонтировал! — говорили игроки. — Чекалинский снова стасовал карты: игра пошла своим чередом.
Я помнил и провел его в коридор, второй дверью налево. Здесь,
к моему восхищению, повторилось то же, что у Дюрока:
потянув шнур, висевший у стены, сбоку
стола, мы увидели, как откинулась в простенке меж окон металлическая доска и с отверстием поравнялась никелевая плоскость, на которой были вино, посуда и завтрак. Он состоял из мясных блюд, фруктов и кофе. Для храбрости я выпил полный стакан вина и, отделавшись таким образом от стеснения, стал есть, будучи почти пьян.
— Пять?… — Он покраснел, отойдя
к стене у
стола, где висел шнур с ручкой, как у звонка. — Смотрите, Санди, как вам будет удобно есть и пить: если вы
потянете шнур один раз, — по лифту, устроенному в стене, поднимется завтрак. Два раза — обед, три раза — ужин; чай, вино, кофе, папиросы вы можете получить когда угодно, пользуясь этим телефоном. — Он растолковал мне, как звонить в телефон, затем сказал в блестящую трубку: — Алло! Что? Ого, да, здесь новый жилец. — Поп обернулся ко мне: — Что вы желаете?
Но клоун Эдвардс, очевидно, не в нормальном состоянии. Он не в силах выдержать до воскресенья обещания, данного режиссеру, не в силах бороться против тоски, им овладевшей, его настойчиво опять
тянет в уборную,
к столу, где едва виднеется почти опорожненный графин водки. Он выпрямляется, потряхивает головою и отходит от мальчика нетвердыми шагами. Облик его постепенно затушевывается окружающею темнотою, пропадает, наконец, вовсе — и снова все вокруг охватывается мраком и тишиною…
Висленев быстро сорвался с кровати,
потянул за собою одеяло и, кинувшись
к столу, судорожными руками нащупал портфель и пал на него грудью.
Комик молча прошелся по комнате, тяжело опустился в кресло и с шумом
потянул к себе со
стола газету.
Евгений Петрович сел за
стол и
потянул к себе один из рисунков Сережи. На этом рисунке был изображен дом с кривой крышей и с дымом, который, как молния, зигзагами шел из труб до самого края четвертухи; возле дома стоял солдат с точками вместо глаз и со штыком, похожим на цифру 4.
Его кое-как общими силами успокоили и усадили за
стол. Он долго выбирал, чего бы выпить, и, сделав кислое лицо, выпил полрюмки какой-то зеленой настойки, затем
потянул к себе кусок пирога и кропотливо выбрал из начинки яйца и лук. С первого же глотка пирог показался ему пресным. Он посолил его и тотчас же сердито отодвинул, так как пирог был пересолен.
Долго лежал и плакал Бобка на зеленом мху. Ему было и жутко, и холодно, и хотелось кушать. Ему вспомнились те вкусные вещи, которые няня заказывала кухарке Матрене
к сегодняшнему вечеру. Особенно ярко представлялась та вкусная булка, которую испекла сегодня Матрена и которую подадут
к чаю. Булка так живо представлялась его воображению, что Бобку неудержимо
потянуло домой, за чайный
стол. Он утер слезы, вскочил с травы и пошел назад, с трудом отыскивая в траве следы своих крошечных ножонок.
Проигравшийся человек похож на утопающего — он хватается за все, надеясь спастись, то есть отыграться. Ему не кажется, что новая игра уносит его еще дальше в пучину, напротив, он видит только в ней одной свое спасения, его
тянет к ней и у него нет возможности удержаться от притягательной силы, влекущей его
к игорному
столу.
Лампа освещает крошечную комнатку,
стол, страницу стихов и крупную, склоненную над ней Дашину голову… Учиться трудно, запоминается туго. А тут еще так и
тянет взять листик почтовой бумаги, обмакнуть перо в чернильницу и унестись теплыми прочувственными строками в далекое милое сердцу Крошино,
к близким!..