На лице старухи было написано, что она, слава богу, сыта, одета, здорова, выдала единственную дочку за хорошего человека и теперь со спокойною совестью может раскладывать пасьянс; дочь ее, небольшая полная блондинка лет двадцати, с кротким малокровным лицом,
поставив локти на стол, читала книгу; судя по глазам, она не столько читала, сколько думала свои собственные мысли, которых не было в книге.
Неточные совпадения
«Так никто не говорил со мной». Мелькнуло в памяти пестрое лицо Дуняши, ее неуловимые глаза, — но нельзя же
ставить Дуняшу рядом с этой женщиной! Он чувствовал себя обязанным сказать Марине какие-то особенные, тоже очень искренние слова, но не находил достойных. А она, снова положив
локти на стол, опираясь подбородком о тыл красивых кистей рук, говорила уже деловито, хотя и мягко...
Захар, по обыкновению, колебля подносом, неловко подходил к столу с кофе и кренделями. Сзади Захара, по обыкновению, высовывалась до половины из двери Анисья, приглядывая, донесет ли Захар чашки до стола, и тотчас, без шума, пряталась, если Захар
ставил поднос благополучно на стол, или стремительно подскакивала к нему, если с подноса падала одна вещь, чтоб удержать остальные. Причем Захар разразится бранью сначала на вещи, потом на жену и замахнется
локтем ей в грудь.
Наконец достал небольшой масляный, будто скорой рукой набросанный и едва подмалеванный портрет молодой белокурой женщины,
поставил его на мольберт и, облокотясь
локтями на стол, впустив пальцы в волосы, остановил неподвижный, исполненный глубокой грусти взгляд на этой голове.
— Позвольте, господа, позвольте еще одну минутку, — прервал Митя,
поставив оба
локтя на стол и закрыв лицо ладонями, — дайте же чуточку сообразиться, дайте вздохнуть, господа. Все это ужасно потрясает, ужасно, не барабанная же шкура человек, господа!
Он схватил его за
локоть и
поставил к зеркалу. Митя, увидав свое запачканное кровью лицо, вздрогнул и гневно нахмурился.
Прошла минута, две, пять, Розанов с Лизою перешепнулись и послали Помаду нанять первый экипаж, как в это же мгновение сияющий голиаф
поставил перед Полинькой ребенка, опять высоко подняв
локоть, сорвал с себя шляпу, опять сказал с насмешливою важностью: «же ву салю, мадам» и, закрутив ус, пошел по дорожке.
Мать ушла в кухню
ставить самовар. Рыбин сел, погладил бороду и, положив
локти на стол, окинул Павла темным взглядом.
Все это я, разумеется, за своим астрономом знал и всегда помогал отцу: своих подседельную и подручную, бывало, на левом
локте поводами держу и так их
ставлю, что они хвостами дышловым в самую морду приходятся, а дышло у них промежду крупов, а у самого у меня кнут всегда наготове, у астронома перед глазами, и чуть вижу, что он уже очень в небо полез, я его по храпе, и он сейчас морду спустит, и отлично съедем.
— Ну, рассказывайте, рассказывайте, — с живостью проговорила Марья Николаевна, разом
ставя оба обнаженные
локтя на стол и нетерпеливо постукивая ногтями одной руки о ногти другой. — Правда, вы, говорят, женитесь?
Во время этого столкновения, которое было улажено неизвестно как, я продолжал сидеть у покинутого стола. Ушли — вмешаться в происшествие или развлечься им — почти все; остались — я, хмельное зеленое домино,
локоть которого неизменно срывался, как только он пытался его
поставить на край стола, да словоохотливый и методический собеседник. Происшествие с автомобилем изменило направление его мыслей.
Гордей Евстратыч часто поглядывал на нее и, когда ходил
ставить свечи к местным образам, проходил мимо нее так близко, что задевал ее
локтем.
Она
поставила на стол высокую бутылку, села верхом на стул республики и, положив
локти на его спинку, откусила большой кусок колбасы, выплюнула кожицу и начала усердно жевать мясо.
— Я исполнил все, что ты приказал, царь, — сказал этот человек. — Я
поставил труп старика у дерева и дал каждому из братьев их луки и стрелы. Старший стрелял первым. На расстоянии ста двадцати
локтей он попал как раз в то место, где бьется у живого человека сердце.
Лакей
поставил поднос на стол и, перекинув салфетку через
локоть, стал у двери. Дамы тотчас же принялись за красное.
Иван Ильич направился в кухню, долго копался на полке в мешочках, размешал муку и
поставил борщ на плиту. Вошла Катя с большим тазом выполосканного в море белья. Засученные по
локоть тонкие девические руки были красны от холода, глаза упоенно блестели.
Подходит Феона и, сердито тыкая в стороны своими пухлыми
локтями,
ставит перед приятелями зеленые щи в миске. Начинается громкое хлебание и чавканье. Словно из земли вырастают три собаки и кошка. Они стоят перед столом и умильно поглядывают на жующие рты. За щами следует молочная каша, которую Феона
ставит с такой злобой, что со стола сыплются ложки и корки. Перед кашей приятели молча выпивают.
В эту минуту Любаша совсем легла на стол грудью,
локти приходились в уровень с тем местом, где
ставят стаканы, она громко жевала, губы ее лоснились от жиру, обеими руками она держала косточку курицы и обгрызывала ее.
— Да что вы меня держите, пустите меня! — кричала она, вырываясь от доктора, старого друга их семьи, который одной рукой держал ее за худой
локоть, другой
ставил на овальный стол перед диваном склянку капель. Она рада была, что ее держат, потому что чувствовала, что ей надо что-то предпринять, — а что — она не знала и боялась себя.