Неточные совпадения
Степан Аркадьич сел
к столу и начал шутить с Агафьей Михайловной, уверяя ее, что такого обеда и
ужина он давно не
ел.
Объяснив ей, что ему нельзя
быть к началу балета, он обещался, что приедет
к последнему акту и свезет ее
ужинать.
— Ну, хорошо, хорошо!… Да что ж
ужин? А, вот и он, — проговорил он, увидав лакея с подносом. — Сюда, сюда ставь, — проговорил он сердито и тотчас же взял водку, налил рюмку и жадно
выпил. —
Выпей, хочешь? — обратился он
к брату, тотчас же повеселев.
Расставшись с Максимом Максимычем, я живо проскакал Терекское и Дарьяльское ущелья, завтракал в Казбеке, чай
пил в Ларсе, а
к ужину поспел в Владыкавказ. Избавлю вас от описания гор, от возгласов, которые ничего не выражают, от картин, которые ничего не изображают, особенно для тех, которые там не
были, и от статистических замечаний, которые решительно никто читать не станет.
Из чего же я хлопочу? Из зависти
к Грушницкому? Бедняжка! он вовсе ее не заслуживает. Или это следствие того скверного, но непобедимого чувства, которое заставляет нас уничтожать сладкие заблуждения ближнего, чтоб иметь мелкое удовольствие сказать ему, когда он в отчаянии
будет спрашивать, чему он должен верить: «Мой друг, со мною
было то же самое, и ты видишь, однако, я обедаю,
ужинаю и сплю преспокойно и, надеюсь, сумею умереть без крика и слез!»
Уездный чиновник пройди мимо — я уже и задумывался: куда он идет, на вечер ли
к какому-нибудь своему брату или прямо
к себе домой, чтобы, посидевши с полчаса на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки, сесть за ранний
ужин с матушкой, с женой, с сестрой жены и всей семьей, и о чем
будет веден разговор у них в то время, когда дворовая девка в монистах или мальчик в толстой куртке принесет уже после супа сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике.
«Осел! дурак!» — думал Чичиков, сердитый и недовольный во всю дорогу. Ехал он уже при звездах. Ночь
была на небе. В деревнях
были огни. Подъезжая
к крыльцу, он увидел в окнах, что уже стол
был накрыт для
ужина.
К концу
ужина, когда дворецкий налил мне только четверть бокальчика шампанского из завернутой в салфетку бутылки и когда молодой человек настоял на том, чтобы он налил мне полный, и заставил меня его
выпить залпом, я почувствовал приятную теплоту по всему телу, особенную приязнь
к моему веселому покровителю и чему-то очень расхохотался.
— Надо вставать, а то не
поспеете к поезду, — предупредил он. — А то — может, поживете еще денечек с нами? Очень вы человек — по душе нам! На
ужин мы бы собрали кое-кого, человек пяток-десяток, для разговора, ась?
Лидия не пришла
пить чай, не явилась и
ужинать. В течение двух дней Самгин сидел дома, напряженно ожидая, что вот, в следующую минуту, Лидия придет
к нему или позовет его
к себе. Решимости самому пойти
к ней у него не
было, и
был предлог не ходить: Лидия объявила, что она нездорова, обед и чай подавали для нее наверх.
Ужинали миролюбиво, восхищаясь вкусом сига и огромной индейки, сравнивали гастрономические богатства Милютиных лавок с богатствами Охотного ряда, и все, кроме Ореховой, согласились, что в Москве
едят лучше, разнообразней. Краснов, сидя против Ногайцева, начал
было говорить о том, что непрерывный рост разума людей расширяет их вкус
к земным благам и тем самым увеличивает количество страданий, отнюдь не способствуя углублению смысла бытия.
Семья Трифонова
была на даче; заговорив Самгиных до отупения, он угостил их превосходным
ужином на пароходе,
напоил шампанским, развеселился еще более и предложил отвезти их
к морскому пароходу на «Девять фут» в своем катере.
— Как нет работы? Работа всегда
есть, — сказала она, — утром обед готовить, после обеда шить, а
к вечеру
ужин.
— Акулина-то! — с удивлением возразила она. — Как же можно? Что она сделает без меня?
Ужин и
к завтрему не
поспеет. У меня все ключи.
Теперь его поглотила любимая мысль: он думал о маленькой колонии друзей, которые поселятся в деревеньках и фермах, в пятнадцати или двадцати верстах вокруг его деревни, как попеременно
будут каждый день съезжаться друг
к другу в гости, обедать,
ужинать, танцевать; ему видятся всё ясные дни, ясные лица, без забот и морщин, смеющиеся, круглые, с ярким румянцем, с двойным подбородком и неувядающим аппетитом;
будет вечное лето, вечное веселье, сладкая еда да сладкая лень…
— И очень не шутя, — сказал Райский. — И если в погребах моего «имения»
есть шампанское — прикажите подать бутылку
к ужину; мы с Титом Никонычем
выпьем за ваше здоровье. Так, Тит Никоныч?
— Пойдемте
ужинать к ней: да кстати уж и ночуйте у меня! Я не знаю, что она сделает и скажет, знаю только, что
будет смешно.
Про Веру сказали тоже, когда послали ее звать
к чаю, что она не придет. А
ужинать просила оставить ей, говоря, что пришлет, если захочет
есть. Никто не видал, как она вышла, кроме Райского.
Вера вечером пришла
к ужину, угрюмая, попросила молока, с жадностью
выпила стакан и ни с кем не сказала ни слова.
К нам навстречу вышли станционный смотритель и казак Малышев; один звал
пить чай, другой —
ужинать, и оба угостили прекрасно.
Мы обедали в палатке; запах от кораллов так силен, что почти
есть нельзя. Обед весь состоял из рыбы: уха, жареная рыба и гомар чудовищных размеров и блестящих красок; но его оставили
к ужину. Шея у него — самого чистого дикого цвета, как будто из шелковой материи, с коричневыми полосами; спина синяя, двуличневая, с блеском; усы в четверть аршина длиной, красноватые.
Пока моряки переживали свою «страшную» минуту, не за себя, а за фрегат, конечно, — я и другие, неприкосновенные
к делу,
пили чай,
ужинали и, как у себя дома, легли спать. Это в первый раз после тревог, холода, качки!
Нам подали шлюпки, и мы, с людьми и вещами, свезены
были на прибрежный песок и там оставлены, как совершенные Робинзоны. Что толку, что Сибирь не остров, что там
есть города и цивилизация? да до них две, три или пять тысяч верст! Мы поглядывали то на шкуну, то на строения и не знали, куда преклонить голову. Между тем
к нам подошел какой-то штаб-офицер, спросил имена, сказал свое и пригласил нас
к себе
ужинать, а завтра обедать. Это
был начальник порта.
За все время, пока он живет в Дялиже, любовь
к Котику
была его единственной радостью и, вероятно, последней. По вечерам он играет в клубе в винт и потом сидит один за большим столом и
ужинает. Ему прислуживает лакей Иван, самый старый и почтенный, подают ему лафит № 17, и уже все — и старшины клуба, и повар, и лакей — знают, что он любит и чего не любит, стараются изо всех сил угодить ему, а то, чего доброго, рассердится вдруг и станет стучать палкой о пол.
Только
к шести с половиной часам мы окончили бивачные работы и сильно устали. Когда вспыхнул огонь, на биваке стало сразу уютнее. Теперь можно
было переобуться, обсушиться и подумать об
ужине. Через полчаса мы
пили чай и толковали о погоде.
Когда мы вернулись назад,
были уже глубокие сумерки. В фанзах засветились огоньки. В наш дом собрались почти все китайцы и удэгейцы.
Было людно и тесно. Дерсу сообщил мне, что «все люди» собрались чествовать экспедицию за то, что мы отнеслись
к ним дружелюбно. Китайцы принесли водку, свинину, муку, овощи и устроили
ужин.
После
ужина, протерев ружья, стрелки сейчас же легли спать. Я хотел
было заняться съемками, но работа у меня как-то не клеилась. Я завернулся в бурку, лег
к огню и тоже уснул.
С вечера они стали готовиться: перетянули ремни у лыж и подточили копья. Та
к как назавтра выступление
было назначено до восхода солнца, то после
ужина все рано легли спать.
Уже две недели, как мы шли по тайге. По тому, как стрелки и казаки стремились
к жилым местам, я видел, что они нуждаются в более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная ночевка. Поэтому я решил сделать дневку в Лаохозенском стойбище. Узнав об этом, стрелки в юртах стали соответственно располагаться. Бивачные работы отпадали: не нужно
было рубить хвою, таскать дрова и т.д. Они разулись и сразу приступили
к варке
ужина.
Бивак наш
был не из числа удачных: холодный резкий ветер всю ночь дул с запада по долине, как в трубу. Пришлось спрятаться за вал
к морю. В палатке
было дымно, а снаружи холодно. После
ужина все поспешили лечь спать, но я не мог уснуть — все прислушивался
к шуму прибоя и думал о судьбе, забросившей меня на берег Великого океана.
После
ужина казаки рано легли спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я поднялся, сел
к огню и стал думать о пережитом. Ночь
была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные тени от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили
к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом с казаками и уснул крепким сном.
Здесь в реке
было много мальмы. Мы ее ловили просто руками. Она подавалась нам ежедневно утром на завтрак и вечером на
ужин. Интересно отметить, что рыбка эта особенно распространена в Уссурийском крае. Туземцы говорят, что
к западу от Сихотэ-Алиня преобладает ленок, которого вовсе нет в прибрежном районе.
Наскоро
поужинав, мы пошли с Дерсу на охоту. Путь наш лежал по тропинке
к биваку, а оттуда наискось
к солонцам около леса. Множество следов изюбров и диких коз
было заметно по всему лугу. Черноватая земля солонцов
была почти совершенно лишена растительности. Малые низкорослые деревья, окружавшие их, имели чахлый и болезненный вид. Здесь местами земля
была сильно истоптана. Видно
было, что изюбры постоянно приходили сюда и в одиночку и целыми стадами.
Паначев работал молча: он по-прежнему шел впереди, а мы плелись за ним сзади. Теперь уже
было все равно. Исправить ошибку нельзя, и оставалось только одно: идти по течению воды до тех пор, пока она не приведет нас
к реке Улахе. На большом привале я еще раз проверил запасы продовольствия. Выяснилось, что сухарей хватит только на сегодняшний
ужин, поэтому я посоветовал сократить дневную выдачу.
В то время как она, расстроенная огорчением от дочери и в расстройстве налившая много рому в свой пунш, уже давно храпела, Михаил Иваныч Сторешников
ужинал в каком-то моднейшем ресторане с другими кавалерами, приходившими в ложу. В компании
было еще четвертое лицо, — француженка, приехавшая с офицером.
Ужин приближался
к концу.
— Мсье Сторешни́
к! — Сторешников возликовал: француженка обращалась
к нему в третий раз во время
ужина: — мсье Сторешни́
к! вы позвольте мне так называть вас, это приятнее звучит и легче выговаривается, — я не думала, что я
буду одна дама в вашем обществе; я надеялась увидеть здесь Адель, — это
было бы приятно, я ее так редко ежу.
Дом, в котором соблюдались посты, ходили
к заутрене, ставили накануне крещенья крест на дверях, делали удивительные блины на масленице,
ели буженину с хреном, обедали ровно в два и
ужинали в девятом часу.
Наконец вожделенный час
ужина настает. В залу является и отец, но он не
ужинает вместе с другими, а
пьет чай.
Ужин представляет собою повторение обеда, начиная супом и кончая пирожным. Кушанье подается разогретое, подправленное; только дедушке
к сторонке откладывается свежий кусок. Разговор ведется вяло: всем скучно, все устали, всем надоело. Даже мы, дети, чувствуем, что масса дневных пустяков начинает давить нас.
Обеды в ресторане
были непопулярными,
ужины — тоже. Зато завтраки, от двенадцати до трех часов,
были модными, как и в «Эрмитаже». Купеческие компании после «трудов праведных» на бирже являлись сюда во втором часу и, завершив за столом миллионные сделки,
к трем часам уходили. Оставшиеся после трех кончали «журавлями».
Но не все думать о старине, не все думать о завтрашнем дне. Если беспрестанно
буду глядеть на небо, не смотря на то, что под ногами, то скоро споткнусь и упаду в грязь… размышлял я. Как ни тужи, а Новагорода по-прежнему не населишь. Что бог даст вперед. Теперь пора
ужинать. Пойду
к Карпу Дементьичу.
Первой вечер по свадьбе и следующий день, в которой я ей представлен
был супругом ее как его сотоварищ, она занята
была обыкновенными заботами нового супружества; но ввечеру, когда при довольно многолюдном собрании пришли все
к столу и сели за первый
ужин у новобрачных и я, по обыкновению моему, сел на моем месте на нижнем конце, то новая госпожа сказала довольно громко своему мужу: если он хочет, чтоб она сидела за столом с гостями, то бы холопей за оной не сажал.
Когда мы подходили
к биваку, я увидел, что нависшей со скалы белой массы не
было, а на месте нашей палатки лежала громадная куча снега вперемешку со всяким мусором, свалившимся сверху. Случилось то, чего я опасался: в наше отсутствие произошел обвал. Часа два мы откапывали палатку, ставили ее вновь, потом рубили дрова. Глубокие сумерки спустились на землю, на небе зажглись звезды, а мы все не могли кончить работы.
Было уже совсем темно, когда мы вошли в палатку и стали готовить
ужин.
Маврина семья сразу ожила, точно и день
был светлее, и все помолодели. Мавра сбегала
к Горбатым и выпросила целую ковригу хлеба, а у Деяна заняла луку да соли.
К вечеру Окулко действительно кончил лужок, опять молча
поужинал и улегся в балагане. Наташка радовалась: сгрести готовую кошенину не велика печаль, а старая Мавра опять горько плакала. Как-то Окулко пойдет объявляться в контору? Ушлют его опять в острог в Верхотурье, только и видела работничка.
Лука Назарыч, опомнившись, торопливо зашагал по плотине
к господскому дому, а Терешка провожал его своим сумасшедшим хохотом. На небе показался молодой месяц; со стороны пруда тянуло сыростью. Господский дом
был ярко освещен, как и сарайная, где все окна
были открыты настежь. Придя домой, Лука Назарыч отказался от
ужина и заперся в комнате Сидора Карпыча, которую кое-как успели прибрать для него.
После обеда Груздев прилег отдохнуть, а Анфиса Егоровна ушла в кухню, чтобы сделать необходимые приготовления
к ужину. Нюрочка осталась в чужом доме совершенно одна и решительно не знала, что ей делать. Она походила по комнатам, посмотрела во все окна и кончила тем, что надела свою шубку и вышла на двор. Ворота
были отворены, и Нюрочка вышла на улицу. Рынок, господский дом, громадная фабрика, обступившие завод со всех сторон лесистые горы — все ее занимало.
Теперь можно спокойно, не торопясь, со вкусом, сладко обедать и
ужинать,
к чему Анна Марковна всегда питала большую слабость,
выпить после обеда хорошей домашней крепкой вишневки, а по вечерам поиграть в преферанс по копейке с уважаемыми знакомыми пожилыми дамами, которые хоть никогда и не показывали вида, что знают настоящее ремесло старушки, но на самом деле отлично его знали и не только не осуждали ее дела, но даже относились с уважением
к тем громадным процентам, которые она зарабатывала на капитал.
Чаю в харчевне нельзя
было достать, но и тут помог нам хозяин: под горою, недалеко от нас, жил знакомый ему купец; он пошел
к нему с Евсеичем, и через час мы уже
пили чай с калачами, который
был и приятен, и весьма полезен всем нам; но
ужинать никто из нас не хотел, и мы очень рано улеглись кое-как по лавкам на сухом сене.
Все
были в негодовании на В.**, нашего, кажется, военного губернатора или корпусного командира — хорошенько не знаю, — который публично показывал свою радость, что скончалась государыня, целый день велел звонить в колокола и вечером пригласил всех
к себе на бал и
ужин.
Володя и Дубков часто позволяли себе, любя, подтрунивать над своими родными; Нехлюдова, напротив, можно
было вывести из себя, с невыгодной стороны намекнув на его тетку,
к которой он чувствовал какое-то восторженное обожание. Володя и Дубков после
ужина ездили куда-то без Нехлюдова и называли его красной девушкой…
Когда затем прошел последний акт и публика стала вызывать больше всех Вихрова, и он в свою очередь выводил с собой всех, — губернатор неистово вбежал на сцену, прямо подлетел
к m-me Пиколовой, поцеловал у нее неистово руку и объявил всем участвующим, чтобы никто не раздевался из своих костюмов, а так бы и сели все за
ужин, который
будет приготовлен на сцене, когда публика разъедется.