Неточные совпадения
—
Чудо какая милая! — сказала она, глядя
на Вареньку, в то время как та подавала стакан Француженке. —
Посмотрите, как всё просто, мило.
— Я часто гуляю в поле,
смотрю, как там казармы для артиллеристов строят. Сам — лентяй, а люблю
смотреть на работу.
Смотрю и думаю: наверное, люди когда-нибудь устанут от мелких, подленьких делишек, возьмутся всею силою за настоящее, крупное дело и — сотворят
чудеса.
Он
посмотрел, стоя
на коленях, а потом, встретив губернаторшу глаз
на глаз, сказал, поклонясь ей в пояс: «Простите, Христа ради, ваше превосходительство, дерзость мою, а красота ваша воистину — божеская, и благодарен я богу, что видел эдакое
чудо».
— В самом деле, какие подвиги: садись в коляску или
на корабль, дыши чистым воздухом,
смотри на чужие страны, города, обычаи,
на все
чудеса… Ах, ты! Ну, скажи, что твои дела, что в Обломовке?
И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю ногою
на те острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь,
посмотрю на эти
чудеса — и жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!
Смотрите вы
на все эти
чудеса, миры и огни, и, ослепленные, уничтоженные величием, но богатые и счастливые небывалыми грезами, стоите, как статуя, и шепчете задумчиво: «Нет, этого не сказали мне ни карты, ни англичане, ни американцы, ни мои учители; говорило, но бледно и смутно, только одно чуткое поэтическое чувство; оно таинственно манило меня еще ребенком сюда и шептало...
Как ни привык глаз
смотреть на эти берега, но всякий раз, оглянешь ли кругом всю картину лесистого берега, остановишься ли
на одном дереве, кусте, рогатом стволе, невольно трепет охватит душу, и как ни зачерствей, заплатишь обильную дань удивления этим
чудесам природы. Какой избыток жизненных сил! какая дивная работа совершается почти в глазах! какое обилие изящного творчества пролито
на каждую улитку, муху,
на кривой сучок, одетый в роскошную одежду!
Перекрестился дед, когда слез долой. Экая чертовщина! что за пропасть, какие с человеком
чудеса делаются! Глядь
на руки — все в крови;
посмотрел в стоявшую торчмя бочку с водою — и лицо также. Обмывшись хорошенько, чтобы не испугать детей, входит он потихоньку в хату;
смотрит: дети пятятся к нему задом и в испуге указывают ему пальцами, говоря: «Дывысь, дывысь, маты, мов дурна, скаче!» [
Смотри,
смотри, мать, как сумасшедшая, скачет! (Прим. Н.В. Гоголя.)]
Когда Микрюков отправился в свою половину, где спали его жена и дети, я вышел
на улицу. Была очень тихая, звездная ночь. Стучал сторож, где-то вблизи журчал ручей. Я долго стоял и
смотрел то
на небо, то
на избы, и мне казалось каким-то
чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от дому, где-то в Палеве, в этом конце света, где не помнят дней недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно всё равно — среда сегодня или четверг…
К совершенному поражению его, у учительши не только не слыхали ни вчера, ни сегодня о Настасье Филипповне, но
на него самого выбежали
смотреть как
на чудо.
—
Посмотреть приехал
на тебя, чудо-юдо, — пошутил секретарь милостиво. — Разбогател, так и меня знать не хочешь.
Работы у него было много, а
смотреть тоже было
на что: Ольга Александровна делала разные
чудеса и стала брать у Рогнеды Романовны какие-то уроки.
Рассказала она своему батюшке родимому и своим сестрам старшиим, любезныим про свое житье-бытье у зверя лесного,
чуда морского, все от слова слова, никакой крохи не скрываючи, и возвеселился честной купец ее житью богатому, царскому, королевскому, и дивился, как она привыкла
смотреть на свово хозяина страшного и не боится зверя лесного,
чуда морского; сам он, об нем вспоминаючи, дрожкой-дрожал.
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и
смотрит она то и дело
на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а все рано ей пускаться в дальний путь; а сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая, любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась с сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень
на правый мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высокиих зверя лесного,
чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким голосом: «Где же ты мой добрый господин, мой верный друг?
Нужно было такому
чуду свершаться исправно каждый день, чтобы люди
смотрели на него, ковыряя пальцем в носу, как
смотрел набоб и его приспешники, которым утро напоминало только о новой еде и новом питье.
— Превосходные! — продолжал поручик, обращаясь уже более к дамам. — Мебель обита пунцовым бархатом, с черными цветами — вещь, кажется, очень обыкновенная, но в работе это дивно как хорошо! Потом эти канделябры, люстры и, наконец, огромнейшие картины фламандской школы! Я
посмотрел на некоторые, и, конечно, судить трудно, но, должно быть, оригиналы —
чудо, что такое!
Ведь
посмотрели бы
на шпоры, как они звенят, особливо если улан али полковник какой разрисовывает —
чудо!
— Я тебя понимаю, — задумчиво сказала старшая сестра, — но у меня как-то не так, как у тебя. Когда я в первый раз вижу море после большого времени, оно меня и волнует, и радует, и поражает. Как будто я в первый раз вижу огромное, торжественное
чудо. Но потом, когда привыкну к нему, оно начинает меня давить своей плоской пустотой… Я скучаю, глядя
на него, и уж стараюсь больше не
смотреть. Надоедает.
Я долго, чуть не со слезами,
смотрел на эти непоправимые
чудеса, пытаясь понять, как они совершились. И, не поняв, решил исправить дело помощью фантазии: нарисовал по фасаду дома
на всех карнизах и
на гребне крыши ворон, голубей, воробьев, а
на земле перед окном — кривоногих людей, под зонтиками, не совсем прикрывшими их уродства. Затем исчертил все это наискось полосками и отнес работу учителю.
Я видел также, что, хотя новая книга и не по сердцу мужику, он
смотрит на нее с уважением, прикасается к ней осторожно, словно книга способна вылететь птицей из рук его. Это было очень приятно видеть, потому что и для меня книга —
чудо, в ней заключена душа написавшего ее; открыв книгу, и я освобождаю эту душу, и она таинственно говорит со мною.
На всем были чары и
чудеса. Визжала дикая недотыкомка, злобно и коварно
смотрели на Передонова и люди, и скоты. Все было ему враждебно, он был один против всех.
Сколько есть людей, которые всю жизнь мечтают попасть в Петербург, чтобы
посмотреть своими глазами
на его
чудеса, да так и остаются в своей глуши.
— Этакая прелесть,
чудо что такое! — произносил барон с разгоревшимися уже глазами, стоя перед другой короной и
смотря на огромные изумрудные каменья. Но что привело его в неописанный восторг, так это бриллианты в шпаге, поднесенной Парижем в 14-м году Остен-Сакену. [Остен-Сакен, Дмитрий Ерофеевич (1790—1881) — граф, генерал от кавалерии, генерал-адъютант, участник всех войн России против наполеоновской Франции.]
Обыкновенно
смотрели на молодого негра как
на чудо, окружали его, осыпали приветствиями и вопросами, и это любопытство, хотя и прикрытое видом благосклонности, оскорбляло его самолюбие.
Ничипоренко уже успел шепнуть всем по секрету, что сопровождаемый им человек, Артур Бенни, есть «герценовский эмиссар», с которым они едут «делать предприятие», и все, кому это было сказано, разумеется, спешили, как
на чудо,
посмотреть на герценовского эмиссара.
Казалось, что такому напряжению радостно разъяренной силы ничто не может противостоять, она способна содеять
чудеса на земле, может покрыть всю землю в одну ночь прекрасными дворцами и городами, как об этом говорят вещие сказки.
Посмотрев минуту, две
на труд людей, солнечный луч не одолел тяжкой толщи облаков и утонул среди них, как ребенок в море, а дождь превратился в ливень.
—
Смотрите же. А я новый фрак себе шью: вчера пятьсот рублей выиграл у Бахтиарова. У вас есть ли деньги-то
на свадьбу? А то я, пожалуй, дам взаймы. Какой славный малый Бахтиаров!
Чудо просто, а не человек! От вас просто он в восторге. Напишите, пожалуйста, Лизе-то, чтобы приехала; меня-то она не послушает. Прощайте. Я сегодня вечером приеду к Кураеву; я, правда, с ним мало знаком, да ничего: так, мол, и так… честь имеют рекомендоваться. Влюблена в вас невеста?
Послушно ходит человек; ищет,
смотрит, чутко прислушивается и снова идёт, идёт. Гудит под ногами искателей земля и толкает их дальше — через реки, горы, леса и моря, — ещё дальше, всюду, где уединённо обители стоят, обещая
чудеса, всюду, где дышит надежда
на что-то иное, чем эта горькая, трудная, тесная жизнь.
Экосес кончился; протанцовали еще мазурку, в которой граф делал
чудеса, ловя платки, становясь
на одно колено и прихлопывая шпорами как-то особенно, по-варшавски, так что все старики вышли из-за бостона
смотреть в залу, и кавалерист, лучший танцор, сознал себя превзойденным.
Платонов.
Смотрю и любуюсь
на вашу супругу…
Чудо барыня!
— Как же бы, батюшка, такую благодать получить?.. Как бы узреть невидимый град да сокровенных-то Божьих святых повидать?.. Хоть бы глазком взглянуть
на них, родимый ты мой,
посмотреть бы
на Божьи-то
чудеса.
Посмотрели — что за
чудо! след медвежий, да не с дороги в лес, а из лесу
на дорогу идет: пальцами к дороге.
— Стой! — Затопало копытами по дороге. Остановились, слушают. Потопало, как лошадь, и остановилось. Тронулись они — опять затопало. Они остановятся — и оно остановится. Подполз Жилин,
смотрит на свет по дороге — стоит что-то. Лошадь не лошадь, и
на лошади что-то чудное,
на человека не похоже. Фыркнуло — слышит. «Что за
чудо!» Свистнул Жилин потихоньку, — как шаркнет с дороги в лес и затрещало по лесу, точно буря летит, сучья ломает.
И вот, когда я сошел с нар и огляделся кругом, помню, я вдруг почувствовал, что могу
смотреть на этих несчастных совсем другим взглядом и что вдруг, каким-то
чудом, исчезла совсем всякая ненависть и злоба в сердце моем.
Смерть неизбежна для всего рожденного так же, как и рождение неизбежно для всего смертного. Поэтому не должно сетовать
на то, что неизбежно. Прежнее состояние существ неизвестно, среднее состояние очевидно, будущее состояние не может быть познано, — о чем же заботиться и беспокоиться? Некоторые люди
смотрят на душу, как
на чудо, а другие говорят и слушают про нее с удивлением, но никто ничего не знает про нее.
Только всего и сказал, а как пришел это Кирюшкин от старшего офицера
на бак,
смотрим —
чудеса: совсем не куражится и какой-то в лице другой стал…
В одном из своих писем князь Радзивил говорит самозванке: «Я
смотрю на предприятие вашего высочества, как
на чудо провидения, которое бдит над нашею несчастною страной.
— Позвольте, Сергей Андреевич, Иван Иванович говорил именно о
чудесах, — возразила Наташа. — Но мне хотелось бы знать вот что: вы все время возражали нам, защищали Киселева; как же, однако, сами вы
смотрите хоть бы
на ту же общину или артель? Мне это осталось неясным.
Леандров. И он едет со мною. Признаюсь вам, пора, пора без оглядки из этой бестолковой Москвы! Здесь потеряешь совсем здоровье, рассудок. Обольщение, обман, личина
на каждом шагу!
Посмотришь на иное чудное творение: ангел во плоти,
чудо в глазах, в звуке голоса;
смотря на нее, сам делаешься как-то лучше; прозакладывал бы жизнь свою, что и душа такая же… А спустись в нее… (Останавливается.)
— Что вы так
смотрите на меня? — повторил он, улыбаясь. — Разве я —
чудо?