Неточные совпадения
Я пошла
на речку быструю,
Избрала я место тихое
У ракитова куста.
Села я
на серый камушек,
Подперла рукой головушку,
Зарыдала, сирота!
Громко я звала родителя:
Ты приди, заступник батюшка!
Посмотри на дочь
любимую…
Понапрасну я звала.
Нет великой оборонушки!
Рано гостья бесподсудная,
Бесплемянная, безродная,
Смерть родного унесла!
Любившая раз тебя не может
смотреть без некоторого презрения
на прочих мужчин, не потому, чтоб ты был лучше их, о нет! но в твоей природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем голосе, что бы ты ни говорил, есть власть непобедимая; никто не умеет так постоянно хотеть быть
любимым; ни в ком зло не бывает так привлекательно; ничей взор не обещает столько блаженства; никто не умеет лучше пользоваться своими преимуществами и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном.
Бывало, как досыта набегаешься внизу по зале,
на цыпочках прокрадешься наверх, в классную,
смотришь — Карл Иваныч сидит себе один
на своем кресле и с спокойно-величавым выражением читает какую-нибудь из своих
любимых книг. Иногда я заставал его и в такие минуты, когда он не читал: очки спускались ниже
на большом орлином носу, голубые полузакрытые глаза
смотрели с каким-то особенным выражением, а губы грустно улыбались. В комнате тихо; только слышно его равномерное дыхание и бой часов с егерем.
СмотритеНа Витте,
На графа из Портсмута,
Чей спорт
любимый — смута…
Самгин шумно захлопнул форточку, раздраженный воспоминанием о Властове еще более, чем беседой с Лютовым. Да, эти Властовы плодятся, множатся и
смотрят на него как
на лишнего в мире. Он чувствовал, как быстро они сдвигают его куда-то в сторону, с позиции человека солидного, широко осведомленного, с позиции, которая все-таки несколько тешила его самолюбие. Дерзость Властова особенно возмутительна.
На любимую Варварой фразу: «декаденты — тоже революционеры» он ответил...
Готовится ли его
любимое блюдо, она
смотрит на кастрюлю, поднимет крышку, понюхает, отведает, потом схватит кастрюлю сама и держит
на огне. Трет ли миндаль или толчет что-нибудь для него, так трет и толчет с таким огнем, с такой силой, что ее бросит в пот.
Он подошел к ней. Брови у ней сдвинулись немного; она с недоумением
посмотрела на него минуту, потом узнала: брови раздвинулись и легли симметрично, глаза блеснули светом тихой, не стремительной, но глубокой радости. Всякий брат был бы счастлив, если б ему так обрадовалась
любимая сестра.
«Где она, эта красавица, теперь? — думал он злобно, — вероятно,
на любимой скамье зевает по сторонам — пойти
посмотреть!»
Он рисует глаза кое-как, но заботится лишь о том, чтобы в них повторились учительские точки, чтоб они
смотрели точно живые. А не удастся, он бросит все, уныло облокотится
на стол, склонит
на локоть голову и оседлает своего
любимого коня, фантазию, или конь оседлает его, и мчится он в пространстве, среди своих миров и образов.
Да, несмотря
на арестантский халат,
на всё расширевшее тело и выросшую грудь, несмотря
на раздавшуюся нижнюю часть лица,
на морщинки
на лбу и
на висках и
на подпухшие глаза, это была несомненно та самая Катюша, которая в Светло-Христово Воскресение так невинно снизу вверх
смотрела на него,
любимого ею человека, своими влюбленными, смеющимися от радости и полноты жизни глазами.
Любимым местом Дерсу был уголок около печки. Он садился
на дрова и подолгу
смотрел на огонь. В комнате для него все было чуждо, и только горящие дрова напоминали тайгу. Когда дрова горели плохо, он сердился
на печь и говорил...
Середь этого разгара вдруг, как бомба, разорвавшаяся возле, оглушила нас весть о варшавском восстании. Это уже недалеко, это дома, и мы
смотрели друг
на друга со слезами
на глазах, повторяя
любимое...
При этом упреке сестрица с шумом встает из-за стола, усаживается к окну и начинает
смотреть на улицу, как проезжают кавалеры, которые по праздникам обыкновенно беснуются с визитами. Смотрение в окно составляет
любимое занятие, которому она готова посвятить целые часы.
К счастию, публика мало заботилась о критических перекорах и сама читала комедии Островского,
смотрела на театре те из них, которые допущены к представлению, перечитывала опять и таким образом довольно хорошо ознакомилась с произведениями своего
любимого комика.
Бывало, кто даже из господ вздумает им перечить, так они только
посмотрят на него да скажут: „Мелко плаваешь“, — самое это у них было
любимое слово.
Любимым удовольствием для нее было выйти за ворота и
смотреть на улицу.
Миндальное пирожное всегда приготовляла она сама, и
смотреть на это приготовленье было одним из
любимых моих удовольствий.
Стоя
на стуле и
смотря в окошко, я плакал от глубины души, исполненной искренного чувства любви и умиления к моему дедушке, так горячо
любимому всеми.
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и
смотрит она то и дело
на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а все рано ей пускаться в дальний путь; а сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая,
любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась с сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень
на правый мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высокиих зверя лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким голосом: «Где же ты мой добрый господин, мой верный друг?
Я бы умерла спокойно, ежели бы еще раз
посмотреть на него,
на моего
любимого сына; но бог не хочет этого», — и он заплакал…
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть
на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего
любимого окошечка и
посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза и
посмотрев вдаль, произнес...
Вот и сегодня. Ровно в 16.10 — я стоял перед сверкающей стеклянной стеной. Надо мной — золотое, солнечное, чистое сияние букв
на вывеске Бюро. В глубине сквозь стекла длинная очередь голубоватых юниф. Как лампады в древней церкви, теплятся лица: они пришли, чтобы совершить подвиг, они пришли, чтобы предать
на алтарь Единого Государства своих
любимых, друзей — себя. А я — я рвался к ним, с ними. И не могу: ноги глубоко впаяны в стеклянные плиты — я стоял,
смотрел тупо, не в силах двинуться с места…
— О, не напоминайте, не напоминайте! — говорил Александр, махая рукой, — вам хорошо так рассуждать, потому что вы уверены в
любимой вами женщине; я бы желал
посмотреть, что бы вы сделали
на моем месте?..
Степан Трофимович в недоумении
смотрел на обоих спорщиков. Оба сами себя выдавали и, главное, не церемонились. Мне подумалось, что Липутин привел к нам этого Алексея Нилыча именно с целью втянуть его в нужный разговор чрез третье лицо,
любимый его маневр.
Шел камер-юнкер собственно в канцелярию для совещаний с управляющим оной и застал также у него одного молодого адъютанта, весьма
любимого князем. Когда он им рассказал свой разговор с поручиком, то управляющий
на это промолчал, но адъютант засмеялся и, воскликнув: «Что за вздор такой!», побежал
посмотреть на поручика, после чего, возвратясь, еще более смеялся и говорил...
Возвращаясь вечером с ярмарки, я останавливался
на горе, у стены кремля, и
смотрел, как за Волгой опускается солнце, текут в небесах огненные реки, багровеет и синеет земная,
любимая река. Иногда в такие минуты вся земля казалась огромной арестантской баржей; она похожа
на свинью, и ее лениво тащит куда-то невидимый пароход.
И, бесплодно побродив по дому, устало садился
на любимое своё место, у окна в сад,
смотрел на шероховатую стену густой зелени, в белёсое небо над ней, бездумно, в ожидании чего-то особенного, что, может быть, явится и встряхнёт его, прогонит эту усталость.
Вошедши в сад, он увидел в липовой аллее белое платье; яркий румянец выступил у него
на щеках при воспоминании о страшной ошибке, о первом поцелуе; но
на этот раз тут была Любонька; она сидела
на своей
любимой лавочке и задумчиво, печально
смотрела вдаль.
— Послушай, что ты привязался ко мне? Это, понимаешь, скучно… Ты идеализируешь женщин, а я — простой человек и
на вещи
смотрю просто. Что такое — любить?.. Если действительно человек любит, то для
любимого человека готов пожертвовать всем и прежде всего своей личностью, то есть в данном случае во имя любви откажется от собственного чувства, если оно не получает ответа.
Церковь богато освещена. Среди разодетой публики, в стороне, скрестив руки
на груди, —
любимая поза красавца В. В. Пукирева, — безнадежно
смотрит на венчание высокий, стройный молодой человек. Чиновник-родитель выдавал за старую мумию, своего начальника, единственную дочь — невесту, и художник дал в картине свой автопортрет. Это знала Москва.
Как-то Мария Николаевна попросила меня прочитать мое стихотворение «Бурлаки». Потом сама прочитала после моих рассказов о войне некрасовское «Внимая ужасам войны», а М. И. Свободина прочла свое
любимое стихотворение, которое всегда читала в дивертисментах — и чудно читала, — «Скажи мне, ты любил
на родине своей?». И, положив свою руку
на мою, пытливо
посмотрела на меня своими прекрасными темно-карими глазами...
А она взглянула
на него так, как не
смотрела еще до этой поры, — взглядом женщины-матери, грустным взглядом любви, смешанной с опасением за
любимого.
Больше всего старика волновали хищнические порубки
на его
любимой Осиновой горе, которые делались приисковыми рабочими с чисто русской безжалостностью к дереву. Николай Матвеич в немом отчаянии
смотрел на свежие пни, валявшиеся вершины и думал вслух...
Его жена была игрушечно маленьких размеров, но сделана как-то особенно отчётливо, и это придавало ей в глазах Якова вид не настоящей женщины, а сходство с фарфоровой фигуркой, прилепленной к
любимым часам дяди Алексея; голова фигурки была отбита и приклеена несколько наискось; часы стояли
на подзеркальнике, и статуэтка, отворотясь от людей,
смотрела в зеркало.
Одно из
любимых удовольствий русского народа —
смотреть на разлив полой воды.
Нельзя было без смеха и удивления
смотреть на Гоголя; он так от всей души занимался этим делом, как будто оно было его
любимое ремесло, и я подумал, что если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром.
Он долго стоял, задумавшись, у столба,
смотрел на дорогу, и ему казалось, что его
любимый ландшафт окончательно испорчен.
Мы сели. Я
посмотрел на нее… Увидеть после долгой разлуки черты лица, некогда дорогого, быть может
любимого, узнавать их и не узнавать, как будто сквозь прежний, все еще не забытый облик — выступил другой, хотя похожий, но чуждый; мгновенно, почти невольно заметить следы, наложенные временем, — все это довольно грустно. «И я, должно быть, также изменился», — думает каждый про себя…
Маленький лапсердачник вспыхнул. Глаза его засверкали, как острые гвоздики, и быстрым кошачьим движением он кинулся
на обидчика. Дробыш стоял у края клумбы. При неожиданном толчке он запнулся и упал назад, сломав
любимые цветы дяди. Это очень сконфузило Дробыша. Он поднялся и стал с беспокойством
смотреть на произведенные падением опустошения. Его маленький противник стоял, весь насторожившись, ожидая, очевидно, продолжения битвы.
Встали, вышли
на солнышко, ходим плечо с плечом,
смотрит на нас корова круглым глазом и ласково мычит, кланяются золотые метёлки зверобоя, пряным запахом дышит буквица и
любимая пчёлами синь. Поют весёлые птицы, гудят невидимые струны, сочный воздух леса весь дрожит, полон ласковой музыки, и небо над нами — синий, звучный колокол из хрусталя и серебра.
И поднял палец, намекая тем
на прежнее злоречие Иуды. В скором времени и все заметили в Иуде эту перемену и порадовались ей, и только Иисус все так же чуждо
смотрел на него, хотя прямо ничем не выражал своего нерасположения. И сам Иоанн, которому Иуда оказывал теперь глубокое почтение, как
любимому ученику Иисуса и своему заступнику в случае с тремя динариями, стал относиться к нему несколько мягче и даже иногда вступал в беседу.
— Разве есть прекрасная жертва, что ты говоришь,
любимый ученик? Где жертва, там и палач, и предатели там! Жертва — это страдания для одного и позор для всех. Предатели, предатели, что сделали вы с землею? Теперь
смотрят на нее сверху и снизу и хохочут и кричат:
посмотрите на эту землю,
на ней распяли Иисуса! И плюют
на нее — как я!
Едет мимо Наполеон,
смотрит на него, — и
любимый герой кажется князю Андрею ничтожным и мелким «в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял».
«Какое она имеет право
смотреть на моего мужа?» — подумала Илька, бледнея от ненависти и в то же время торжествуя свою победу. Она теперь верила в эту победу: у графини был отнят
любимый человек.
— Вы по какому же праву меня ревнуете? — спросила она вдруг, нахмурясь и остановясь с Иосафом в одной из пустых комнат. — Чего вы
на меня
смотрите? Не хотите ли отказываться от этого? Можете, но это будет очень глупо? вы пришли, чтобы помешать мне видеться с Гордановым. Да?.. Но вот вам сказ: кто хочет быть
любимым женщиной, тот прежде всего должен этого заслужить. А потом… вторая истина заключается в том, что всякая истинная любовь скромна!
Она слышит его голос, где дрожит сердечное волнение. С ней он хочет братски помириться. Ее он жалеет. Это была не комедия, а истинная правда. Так не говорят, так не
смотрят, когда
на сердце обман и презрительный холод. И что же ему делать, если она для него перестала быть душевно
любимой подругой? Разве можно требовать чувства? А брать в любовницы без любви — только ее позорить, низводить
на ступень вещи или красивого зверя!
Я развращен был в душе, с вожделением
смотрел на красивых женщин, которых встречал
на улицах, с замиранием сердца думал, — какое бы это было невообразимое наслаждение обнимать их, жадно и бесстыдно ласкать. Но весь этот мутный душевный поток несся мимо образов трех
любимых девушек, и ни одна брызг а не попадала
на них из этого потока. И чем грязнее я себя чувствовал в душе, тем чище и возвышеннее было мое чувство к ним.
—
Посмотрите, папахен, — радостно продолжала она, садясь к нему
на колени и показывая маленький костяной лук с серебряной стрелой, — это подарил мне мой братец — Гритлих, чтобы стрелять птичек, которые оклевывают мою
любимую вишню. Он учил меня, как действовать им, но мне жаль убивать их. Они так мило щебечут и трепещут крылышками и у них такие маленькие носики, что едва ли они могут много склевать… Пусть их тешатся, и им ведь хочется есть, бедняжкам…
Вынырнул тихим манером Сундуков из кошмы, стоит, искоса
на начальника
любимого смотрит. Шагнул ближе, в свечу вытянулся.
—
Посмотрите, папахен, — радостно продолжала она, садясь к нему
на колени и показывая маленький костяной лук с серебряною стрелою, — это подарил мне мой братец Гритлих, чтобы стрелять птичек, которые оклевывают мою
любимую вишню. Он учил меня как действовать им, но мне жаль убивать их. Они так мило щебечут и трепещут крылышками и у них такие маленькие носики, что едва ли они могут много склевать… Пусть их тешатся, и им ведь хочется есть, бедняжкам…