Неточные совпадения
— Лоб! лоб! лоб! — перекатилось, как эхо, по всем
камерам до
последней, где принятых ожидал цирульник. Свершилось. Сережка перестал существовать в качестве дворового человека и вступил в новую жизнь.
Здесь, кроме
камер с дырами, выходившими на свет божий, шел целый лабиринт, в который луч солнечного света не западал с тех пор, как
последний кирпич заключил собою тяжелые своды этих подземных нор.
В
последний вечер перед сдачей должности своей несчастный смотритель сидел, понурив голову, в сырой и мрачной
камере князя. Сальная овечка тускло горела на столе. Невдалеке от нее валялся огрызок огурца на тарелке и стоял штоф водки, собственно для Медиокритского купленный, из которого он рюмочку — другую уже выпил; князь ходил взад и вперед. Видимо, что между ними происходил очень серьезный разговор.
Егор Егорыч заспорил было, а вместе с ним и Аграфена Васильевна;
последняя начала уже говорить весьма веские словечки; но к ним вышел невзрачный камер-юнкер и на чистом французском языке стал что-то такое объяснять Егору Егорычу, который, видимо, начал поддаваться его словам, но Аграфена Васильевна снова протестовала.
Последнее условие, по-видимому, сильно смутило камер-юнкера.
Разбудив жену, не ездившую по случаю своего положения к Екатерине Петровне, и рассказав ей, что произошло между камер-юнкером и Аггеем Никитичем, он объявил, что сей
последний пригласил его быть секундантом на долженствующей последовать дуэли, а потому он чем свет отправляется в Синьково.
Пани Вибель — я опять-таки должен повторить — была наряднее, милее и грациознее всех других молодых дам и танцевала кадриль с Аггеем Никитичем, когда приехала Тулузова в сопровождении камер-юнкера, который за
последнее время выучился носить в глазу стеклышко.
Из Кенигсберга на аэроплане привезли специально заказанные стекла, и в
последних числах июля, под наблюдением Иванова, механики соорудили две новых больших
камеры, в которых луч достигал у основания ширины папиросной коробки, а в раструбе — целого метра.
Тот подошел и, вынув перочинный ножик, разрезал веревку в нескольких местах. Лицо бродяги было бледно; глаза глядели хотя и угрюмо, но совершенно сознательно, так что молодой человек нисколько не колебался исполнить обращенную к нему просьбу Бесприютного.
Последний встал на ноги, кивнул головой и, потупясь, быстро вышел из
камеры. Протягивая перед собой руки, пошел за ним и Хомяк.
В один из этих моих рейсов, от ворот до стены швальни, я заметил, что в
последнем окне мелькнуло лицо. Каторжник с обритой наполовину головой делал мне какие-то жесты. Я удивленно остановился, но он тотчас же скрылся за стеной
камеры. Я понял: мне не следовало останавливаться, так как сторож или солдат могли заметить это, и потому я прошел мимо тем же размеренным шагом.
— Вы меня извините, господин Савин, — сказал ему, однако, этот
последний далеко не ласковым тоном, прочитав поданные ему конвойным писарем относящиеся к арестанту бумаги, — но я принужден буду вас тщательно обыскать и затем содержать в секретной
камере; уж больно строго насчет вас предписание от одесского градоначальника.
Арестанты дома предварительного заключения лишены даже удовольствия пройтись из тюрьмы в
камеры судебных следователей по городу, так как
камеры эти помещаются в здании суда, а между
последним и «домом предварительного заключения» существует внутренний ход.
В женской
камере, согласно русской пословице: «где две бабы — базар, где три — ярмарка», стоял положительный гул от визгливых голосов беседующих друг с другом арестанток, перемешанный с громким пестаньем ребят и криком
последних. Типы арестанток тоже были все из обыденных, и лишь одна, лежащая в дальнем уголке
камеры на нарах, с сложенным арестантским халатом под головой, невольно привлекала к себе внимание.
Это было в
последних числах мая. Савин уже спал, так как было около десяти часов вечера. Вдруг дверь его
камеры отворилась, и к нему вошел помощник смотрителя.
Огненные письмена жгли мой измученный мозг, и в диком исступлении я сотрясал двери моей
камеры и звал неистово: «Приди! Дай мне только взглянуть в твои лживые глаза! Дай мне только услышать твой лживый голос! Дай мне только прикоснуться пальцами к твоему нежному горлу и в твой предсмертный крик влить мой
последний, горький смех» (см. «Дневник заключенного» от 14 дек. 18…).