Неточные совпадения
Ой ласточка! ой глупая!
Не вей гнезда под берегом,
Под берегом крутым!
Что день — то прибавляется
Вода в реке: зальет она
Детенышей твоих.
Ой бедная молодушка!
Сноха в
дому последняя,
Последняя раба!
Стерпи грозу великую,
Прими побои лишние,
А с глазу неразумного
Младенца не спускай!..
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул
последний, ближайший к реке
дом; в
последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
Княгиня Бетси, не дождавшись конца
последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в большой гостиной, как уж одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному
дому на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Машкин Верх скосили, доделали
последние ряды, надели кафтаны и весело пошли к
дому. Левин сел на лошадь и, с сожалением простившись с мужиками, поехал домой. С горы он оглянулся; их не видно было в поднимавшемся из низу тумане; были слышны только веселые грубые голоса, хохот и звук сталкивающихся кос.
Сидя в углу покойной коляски, чуть покачивавшейся своими упругими рессорами на быстром ходу серых, Анна, при несмолкаемом грохоте колес и быстро сменяющихся впечатлениях на чистом воздухе, вновь перебирая события
последних дней, увидала свое положение совсем иным, чем каким оно казалось ей
дома.
И, перебирая события
последних дней, ей казалось, что во всем она видела подтверждение этой страшной мысли: и то, что он вчера обедал не
дома, и то, что он настоял на том, чтоб они в Петербурге остановились врознь, и то, что даже теперь шел к ней не один, как бы избегая свиданья с глазу на глаз.
— Что это за бессмыслица! — говорил Степан Аркадьич, узнав от приятеля, что его выгоняют из
дому, и найдя Левина в саду, где он гулял, дожидаясь отъезда гостя. — Mais c’est ridicule! [Ведь это смешно!] Какая тебя муха укусила? Mais c’est du dernier ridicule! [Ведь это смешно до
последней степени!] Что же тебе показалось, если молодой человек…
Я ударил
последнего по голове кулаком, сшиб его с ног и бросился в кусты. Все тропинки сада, покрывавшего отлогость против наших
домов, были мне известны.
Наконец
последняя дочь, остававшаяся с ним в
доме, умерла, и старик очутился один сторожем, хранителем и владетелем своих богатств.
Расстроено оно было скотскими падежами, плутами приказчиками, неурожаями, повальными болезнями, истребившими лучших работников, и, наконец, бестолковьем самого помещика, убиравшего себе в Москве
дом в
последнем вкусе и убившего на эту уборку все состояние свое до
последней копейки, так что уж не на что было есть.
Заманчиво мелькали мне издали сквозь древесную зелень красная крыша и белые трубы помещичьего
дома, и я ждал нетерпеливо, пока разойдутся на обе стороны заступавшие его сады и он покажется весь с своею, тогда, увы! вовсе не пошлою, наружностью; и по нем старался я угадать, кто таков сам помещик, толст ли он, и сыновья ли у него, или целых шестеро дочерей с звонким девическим смехом, играми и вечною красавицей меньшею сестрицей, и черноглазы ли они, и весельчак ли он сам или хмурен, как сентябрь в
последних числах, глядит в календарь да говорит про скучную для юности рожь и пшеницу.
Похвальный лист этот, очевидно, должен был теперь послужить свидетельством о праве Катерины Ивановны самой завести пансион; но главное, был припасен с тою целью, чтобы окончательно срезать «обеих расфуфыренных шлепохвостниц», на случай если б они пришли на поминки, и ясно доказать им, что Катерина Ивановна из самого благородного, «можно даже сказать, аристократического
дома, полковничья дочь и уж наверно получше иных искательниц приключений, которых так много расплодилось в
последнее время».
Склонившись над водою, машинально смотрел он на
последний розовый отблеск заката, на ряд
домов, темневших в сгущавшихся сумерках, на одно отдаленное окошко, где-то в мансарде, по левой набережной, блиставшее, точно в пламени, от
последнего солнечного луча, ударившего в него на мгновение, на темневшую воду канавы и, казалось, со вниманием всматривался в эту воду.
«Ей три дороги, — думал он: — броситься в канаву, попасть в сумасшедший
дом, или… или, наконец, броситься в разврат, одурманивающий ум и окаменяющий сердце».
Последняя мысль была ему всего отвратительнее; но он был уже скептик, он был молод, отвлечен и, стало быть, жесток, а потому и не мог не верить, что
последний выход, то есть разврат, был всего вероятнее.
Виновник всего этого горя взобрался на телегу, закурил сигару, и когда на четвертой версте, при повороте дороги, в
последний раз предстала его глазам развернутая в одну линию кирсановская усадьба с своим новым господским
домом, он только сплюнул и, пробормотав: «Барчуки проклятые», плотнее завернулся в шинель.
Когда же наконец он испустил
последний вздох и в
доме поднялось всеобщее стенание, Василием Ивановичем обуяло внезапное исступление.
Он проехал, не глядя на солдат, рассеянных по улице, — за ним, подпрыгивая в седлах, снова потянулись казаки; один из
последних, бородатый, покачнулся в седле, выхватил из-под мышки солдата узелок, и узелок превратился в толстую змею мехового боа; солдат взмахнул винтовкой, но бородатый казак и еще двое заставили лошадей своих прыгать, вертеться, — солдаты рассыпались, прижались к стенам
домов.
Появление Обломова в
доме не возбудило никаких вопросов, никакого особенного внимания ни в тетке, ни в бароне, ни даже в Штольце.
Последний хотел познакомить своего приятеля в таком
доме, где все было немного чопорно, где не только не предложат соснуть после обеда, но где даже неудобно класть ногу на ногу, где надо быть свежеодетым, помнить, о чем говоришь, — словом, нельзя ни задремать, ни опуститься, и где постоянно шел живой, современный разговор.
И Илюша с печалью оставался
дома, лелеемый, как экзотический цветок в теплице, и так же, как
последний под стеклом, он рос медленно и вяло. Ищущие проявления силы обращались внутрь и никли, увядая.
Особый
дом, огород, жалованье! — говорил Захар, понявший только
последние слова.
Венчали их в сельской церкви, после обедни в воскресенье, и потом гостям предложен был парадный завтрак в большой зале старого
дома, которую перед тем за неделю мыли, чистили, скребли, чтоб отпировать в ней в
последний раз.
Когда кто приходил посторонний в
дом и когда в прихожей не было ни Якова, ни Егорки, что почти постоянно случалось, и Василиса отворяла двери, она никогда не могла потом сказать, кто приходил. Ни имени, ни фамилии приходившего она передать никогда не могла, хотя состарилась в городе и знала в лицо
последнего мальчишку.
Сами они блистали некогда в свете, и по каким-то, кроме их, всеми забытым причинам остались девами. Они уединились в родовом
доме и там, в семействе женатого брата, доживали старость, окружив строгим вниманием, попечениями и заботами единственную дочь Пахотина, Софью. Замужество
последней расстроило было их жизнь, но она овдовела, лишилась матери и снова, как в монастырь, поступила под авторитет и опеку теток.
В
последнее время я
дома очень грубил, ей преимущественно; желал грубить Версилову, но, не смея ему, по подлому обычаю моему, мучил ее.
И одинокой-то вдовице оставаться после супруга, подобно как бесприютной ластовице, — не малое испытание, а не то что с пятерыми младенцами, которых пропитать нечем:
последнее именьишко,
дом деревянный, Максим Иванович за долг отбирал.
— Удивительное дело, — проговорил он вдруг, когда я уже высказал все до
последней запятой, — престранное дело, мой друг: ты говоришь, что был там от трех до четырех и что Татьяны Павловны не было
дома?
— Бог знает, где лучше! — отвечал он. —
Последний раз во время урагана потонуло до восьмидесяти судов в море, а на берегу опрокинуло целый
дом и задавило пять человек; в гонконгской гавани погибло без счета лодок и с ними до ста человек.
Целый вечер просидели мы все вместе
дома, разговаривали о европейских новостях, о вчерашнем пожаре, о лагере осаждающих, о их неудачном покушении накануне сжечь город, об осажденных инсургентах, о правителе шанхайского округа, Таутае Самква, который был в немилости у двора и которому обещано прощение, если он овладеет городом. В тот же вечер мы слышали пушечные выстрелы, которые повторялись очень часто: это перестрелка императорских войск с инсургентами, безвредная для
последних и бесполезная для первых.
Это
последний европейский
дом с этой стороны; за ним начинается китайский квартал, отделяемый от европейского узеньким каналом.
Эта тонкая лесть и вся изящно-роскошная обстановка жизни в
доме генерала сделали то, что Нехлюдов весь отдался удовольствию красивой обстановки, вкусной пищи и легкости и приятности отношений с благовоспитанными людьми своего привычного круга, как будто всё то, среди чего он жил в
последнее время, был сон, от которого он проснулся к настоящей действительности.
3) По возвращении Смелькова из
дома терпимости в гостиницу «Мавритания» вместе с проституткой Любкой сия
последняя, по совету коридорного Картинкина, дала выпить Смелькову в рюмке коньяка белый порошок, полученный ею от Картинкина.
Так прошел весь вечер, и наступила ночь. Доктор ушел спать. Тетушки улеглись. Нехлюдов знал, что Матрена Павловна теперь в спальне у теток и Катюша в девичьей — одна. Он опять вышел на крыльцо. На дворе было темно, сыро, тепло, и тот белый туман, который весной сгоняет
последний снег или распространяется от тающего
последнего снега, наполнял весь воздух. С реки, которая была в ста шагах под кручью перед
домом, слышны были странные звуки: это ломался лед.
В
последний день своего пребывания в Панове Нехлюдов пошел в
дом и занялся перебиранием оставшихся там вещей.
Она не только знает читать и писать, она знает по-французски, она, сирота, вероятно несущая в себе зародыши преступности, была воспитана в интеллигентной дворянской семье и могла бы жить честным трудом; но она бросает своих благодетелей, предается своим страстям и для удовлетворения их поступает в
дом терпимости, где выдается от других своих товарок своим образованием и, главное, как вы слышали здесь, господа присяжные заседатели, от ее хозяйки, умением влиять на посетителей тем таинственным, в
последнее время исследованным наукой, в особенности школой Шарко, свойством, известным под именем внушения.
Действительно, Екатерина Маслова находилась там. Прокурор забыл, что месяцев шесть тому назад жандармами, как видно, было возбуждено раздутое до
последней степени политическое дело, и все места
дома предварительного заключения были захвачены студентами, врачами, рабочими, курсистками и фельдшерицами.
Отец один раз заплатил за сына 230 рублей долга, заплатил и другой раз 600 рублей; но объявил сыну, что это
последний раз, что если он не исправится, то он выгонит его из
дома и прекратит с ним сношения.
2) Весь день накануне и всю
последнюю перед смертью ночь Смельков провел с проституткой Любкой (Екатериной Масловой) в
доме терпимости и в гостинице «Мавритания», куда, по поручению Смелькова и в отсутствии его, Екатерина Маслова приезжала из
дома терпимости за деньгами, кои достала из чемодана Смелькова, отомкнув его данным ей Смельковым ключом, в присутствии коридорной прислуги гостиницы «Мавритании» Евфимии Бочковой и Симона Картинкина.
Этот старинный
дом, эти уютные комнаты, эта старинная мебель, цветы, лица прислуги, самый воздух — все это было слишком дорого для него, и именно в этой раме Надежда Васильевна являлась не просто как всякая другая девушка, а
последним словом слишком длинной и слишком красноречивой истории, в которую было вплетено столько событий и столько дорогих имен.
В разгоряченном мозгу Половодова мелькнула взбалмошная мысль, и он решительно позвонил у подъезда заплатинского
дома. Виктор Николаич был уже в постели и готовился засыпать, перебирая в уме
последние политические известия; и полураздетая Хиония Алексеевна сидела одна в столовой и потягивала херес.
Наследник приваловских миллионов заснул в прадедовском гнезде тяжелым и тревожным сном. Ему грезились тени его предков, которые вереницей наполняли этот старый
дом и с удивлением смотрели на свою
последнюю отрасль. Привалов видел этих людей и боялся их. Привалов глухо застонал во сне, и его губы шептали: «Мне ничего не нужно вашего… решительно ничего. Меня давят ваши миллионы…»
С этого времени и произошло разделение бахаревского
дома на две половины: Марья Степановна в этой форме заявила свой
последний и окончательный протест.
Мало-помалу Привалов вошел в тот мир, в каком жила Верочка, и он часто думал о ней: «Какая она славная…» Надежда Васильевна редко показывалась в
последнее время, и если выходила, то смотрела усталою и скучающею. Прежних разговоров не поднималось, и Привалов уносил с собой из бахаревского
дома тяжелое, неприятное раздумье.
От ручки звонка до
последнего гвоздя все в
доме было пригнано под русский вкус и только не кричало о том, как хорошо жить в этом деревянном уютном гнездышке.
Все заботы и неприятности
последнего времени он точно разом оставил в своем старом
доме и теперь только хотел дышать свежим, вольным воздухом, лететь вперед с быстротой ветра, чтобы дух захватывало.
Весь
дом был в страшном переполохе; все лица были бледны и испуганы. Зося тихонько рыдала у изголовья умирающего отца. Хина была какими-то судьбами тут же, и не успел Ляховский испустить
последнего вздоха, как она уже обшарила все уголки в кабинете и перерыла все бумаги на письменном столе.
Дела на приисках у старика Бахарева поправились с той быстротой, какая возможна только в золотопромышленном деле. В течение весны и лета он заработал крупную деньгу, и его фонды в Узле поднялись на прежнюю высоту. Сделанные за
последнее время долги были уплачены, заложенные вещи выкуплены, и прежнее довольство вернулось в старый бахаревский
дом, который опять весело и довольно глядел на Нагорную улицу своими светлыми окнами.
Данилушка, как умел, рассказал
последние новости о бахаревском
доме...
Ведь я его разыскал, затащил к себе и тотчас же спрятал, и
дом на замок, и никому не показывал до самого
последнего дня.
Тем не менее когда ступил на крыльцо
дома госпожи Хохлаковой, вдруг почувствовал на спине своей озноб ужаса: в эту только секунду он сознал вполне и уже математически ясно, что тут ведь
последняя уже надежда его, что дальше уже ничего не остается в мире, если тут оборвется, «разве зарезать и ограбить кого-нибудь из-за трех тысяч, а более ничего…».
— Я ждал, что они Федора Павловича убьют-с… это наверно-с. Потому я их уже так приготовил… в
последние дни-с… а главное — те знаки им стали известны. При ихней мнительности и ярости, что в них за эти дни накопилась, беспременно через знаки в самый
дом должны были проникнуть-с. Это беспременно. Я так их и ожидал-с.