Неточные совпадения
Я взошел
в хату: две лавки и стол, да огромный сундук возле печи составляли всю ее мебель. На стене ни одного образа — дурной знак!
В разбитое стекло врывался морской ветер. Я вытащил из чемодана восковой огарок и,
засветив его, стал раскладывать вещи, поставив
в угол шашку и ружье, пистолеты положил на стол, разостлал бурку на лавке, казак свою на другой; через десять минут он захрапел, но я не мог заснуть: передо мной во мраке все вертелся мальчик с белыми глазами.
Посредине комнаты, на столе, стоял гроб, вокруг него нагоревшие
свечи в высоких серебряных подсвечниках;
в дальнем
углу сидел дьячок и тихим однообразным голосом читал псалтырь.
Она освещена была двумя сальными
свечами, а стены оклеены были золотою бумагою; впрочем, лавки, стол, рукомойник на веревочке, полотенце на гвозде, ухват
в углу и широкий шесток, [Шесток — площадка
в передней части русской печи.] уставленный горшками, — все было как
в обыкновенной избе.
Он сосчитал огни свеч: двадцать семь. Четверо мужчин — лысые, семь человек седых. Кажется, большинство их, так же как и женщин, все люди зрелого возраста. Все — молчали, даже не перешептывались. Он не заметил, откуда появился и встал около помоста Захарий; как все,
в рубахе до щиколоток, босой, он один из всех мужчин держал
в руке толстую
свечу; к другому
углу помоста легко подбежала маленькая, — точно подросток, — коротковолосая, полуседая женщина, тоже с толстой
свечой в руке.
Говоря, он пристально, с улыбочкой, смотрел на Лидию, но она не замечала этого, сбивая наплывы на
свече ручкой чайной ложки. Доктор дал несколько советов, поклонился ей, но она и этого не заметила, а когда он ушел, сказала, глядя
в угол...
Самгин внимательно наблюдал, сидя
в углу на кушетке и пережевывая хлеб с ветчиной. Он видел, что Макаров ведет себя, как хозяин
в доме, взял с рояля
свечу, зажег ее, спросил у Дуняши бумаги и чернил и ушел с нею. Алина, покашливая, глубоко вздыхала, как будто поднимала и не могла поднять какие-то тяжести. Поставив локти на стол, опираясь скулами на ладони, она спрашивала Судакова...
Каждый из них, поклонясь Марине, кланялся всем братьям и снова — ей. Рубаха на ней, должно быть, шелковая, она — белее, светлей. Как Вася, она тоже показалась Самгину выше ростом. Захарий высоко поднял
свечу и, опустив ее, погасил, — то же сделала маленькая женщина и все другие. Не разрывая полукруга, они бросали
свечи за спины себе,
в угол. Марина громко и сурово сказала...
Он поспешно вошел
в церковь: священник выходил из алтаря; дьячок гасил
свечи, две старушки молились еще
в углу; но Дуни
в церкви не было.
Не нашед ключа, Владимир возвратился
в залу, — ключ лежал на столе, Владимир отворил дверь и наткнулся на человека, прижавшегося
в угол; топор блестел у него, и, обратись к нему со
свечою, Владимир узнал Архипа-кузнеца.
Раннее утро, не больше семи часов. Окна еще не начали белеть, а
свечей не дают; только нагоревшая светильня лампадки, с вечера затепленной
в углу перед образом, разливает
в жарко натопленной детской меркнущий свет. Две девушки, ночующие
в детской, потихоньку поднимаются с войлоков, разостланных на полу, всемерно стараясь, чтобы неосторожным движением не разбудить детей. Через пять минут они накидывают на себя затрапезные платья и уходят вниз доканчивать туалет.
Здесь шла скромная коммерческая игра
в карты по мелкой, тихая, безмолвная. Играли старички на своих, десятилетиями насиженных местах. На каждом столе стояло по
углам по четыре стеариновых
свечи, и было настолько тихо, что даже пламя их не колыхалось.
В открытые окна из церкви синими струйками тянется ароматный дым,
в углах и над алтарем ютятся мечтательные тени, огни
свечей выступают ярче, фигура Христа из синеватой мглы простирает поднятые руки, и тихое пение хора несется стройно, колыхаясь
в прощальных лучах затихающего дня…
На столе горела, оплывая и отражаясь
в пустоте зеркала, сальная
свеча, грязные тени ползали по полу,
в углу перед образом теплилась лампада, ледяное окно серебрил лунный свет. Мать оглядывалась, точно искала чего-то на голых стенах, на потолке.
В углу, занятом иконами, перевитыми плющом, у Яскульской вместе с вербой и «громницей» [«Громницей» называется восковая
свеча, которую зажигают
в сильные бури, а также дают
в руки умирающим.] хранились какие-то мешочки с травами и корнями, которыми она лечила мужа и приходивших к ней деревенских баб и мужиков.
Виссарион, не задумавшись, сейчас же исполнил это приказание, задул все остальные
свечи;
в гостиной сделалась совершенная темнота. Начальник губернии начал ловить m-me Пиколову, а она от него бегала из
угла в угол.
В эту минуту
в гостиную возвратились Пиколов и Вихров. Последний едва рассмотрел прижавшуюся
в углу Юлию.
Или вечером сидишь один с сальной
свечой в своей комнате; вдруг на секунду, чтоб снять со
свечи или поправиться на стуле, отрываешься от книги и видишь, что везде
в дверях, по
углам темно, и слышишь, что везде
в доме тихо, — опять невозможно не остановиться и не слушать этой тишины, и не смотреть на этот мрак отворенной двери
в темную комнату, и долго-долго не пробыть
в неподвижном положении или не пойти вниз и не пройти по всем пустым комнатам.
Стиснув зубы, он кое-как
засветил огарок, вставил его опять
в подсвечник и осмотрелся кругом: у окошка с отворенною форточкой, ногами
в правый
угол комнаты, лежал труп Кириллова.
Долго стоял он
в нерешимости со
свечой в руке.
В ту секунду, как отворял, он очень мало мог разглядеть, но, однако, мелькнуло лицо Кириллова, стоявшего
в глубине комнаты у окна, и зверская ярость, с которою тот вдруг к нему кинулся. Петр Степанович вздрогнул, быстро поставил свечку на стол, приготовил револьвер и отскочил на цыпочках
в противоположный
угол, так что если бы Кириллов отворил дверь и устремился с револьвером к столу, он успел бы еще прицелиться и спустить курок раньше Кириллова.
— Сигарку, вечером, у окна… месяц
светил… после беседки…
в Скворешниках? Помнишь ли, помнишь ли, — вскочила она с места, схватив за оба
угла его подушку и потрясая ее вместе с его головой. — Помнишь ли, пустой, пустой, бесславный, малодушный, вечно, вечно пустой человек! — шипела она своим яростным шепотом, удерживаясь от крику. Наконец бросила его и упала на стул, закрыв руками лицо. — Довольно! — отрезала она, выпрямившись. — Двадцать лет прошло, не воротишь; дура и я.
Господин Кириллов, войдя,
засветил свечу и из своего чемодана, стоявшего
в углу и еще не разобранного, достал конверт, сургуч и хрустальную печатку.
Она не ответила и
в бессилии закрыла глаза. Бледное ее лицо стало точно у мертвой. Она заснула почти мгновенно. Шатов посмотрел кругом, поправил
свечу, посмотрел еще раз
в беспокойстве на ее лицо, крепко сжал пред собой руки и на цыпочках вышел из комнаты
в сени. На верху лестницы он уперся лицом
в угол и простоял так минут десять, безмолвно и недвижимо. Простоял бы и дольше, но вдруг внизу послышались тихие, осторожные шаги. Кто-то подымался вверх. Шатов вспомнил, что забыл запереть калитку.
Отец Василий после того,
засветив восковую свечку, прошел за стоявшие
в одном из церковных
углов исповедальные ширмы, где что-то такое покопошился, и потом, выглянув из-за ширм, сказал Сусанне Николаевне...
— Тогда еще вечер был, и солнце на вас обоих так
светило, а я сидел
в углу и трубку курил да на вас смотрел… Я, Сережа, каждый месяц к ней на могилу,
в город, езжу, — прибавил он пониженным голосом,
в котором слышались дрожание и подавляемые слезы. — Я об этом сейчас Насте говорил: она сказала, что мы оба вместе будем к ней ездить…
В довольно большом номере посреди стоял стол с двумя
свечами по
углам.
Священник и дьякон начали облачаться. Принесли кадило, из которого сыпались искры и шел запах ладана и
угля. Зажгли
свечи. Приказчики вошли
в залу на цыпочках и стали у стены
в два ряда. Было тихо, даже никто не кашлянул.
Илья слушал её тонкий, сухой голос и крепко тёр себе лоб. Несколько раз
в течение её речи он поглядывал
в угол, где блестела золочёная риза иконы с венчальными
свечами по бокам её. Он не удивлялся, но ему было как-то неловко, даже боязно. Это предложение, осуществляя его давнюю мечту, ошеломило его, обрадовало. Растерянно улыбаясь, он смотрел на маленькую женщину и думал...
Илья повторил клятву, и тогда Яков отвёл его
в угол двора, к старой липе. Там он снял со ствола искусно прикреплённый к нему кусок коры, и под нею
в дереве открылось большое отверстие. Это было дупло, расширенное ножом и красиво убранное внутри разноцветными тряпочками и бумажками, свинцом от чая, кусочками фольги.
В глубине этой дыры стоял маленький, литой из меди образок, а пред ним был укреплён огарок восковой
свечи.
В одном
углу из огромных каменных палат пышет пламя, как из Везувия;
в другом какой-нибудь сальный завод горит как
свеча; тут, над питейным домом, подымается пирамидою голубой огонь; там пылает целая улица; ну словом: это такая чертовская иллюминация, что любо-дорого посмотреть.
Они уже были
в маленькой комнате с серыми дощатыми стенами; тут, кроме небольшого столика с зеркалом, табурета и тряпья, развешанного по
углам, не было никакой другой мебели, и, вместо лампы или
свечи, горел яркий веерообразный огонек, приделанный к трубочке, вбитой
в стену.
Он не слышал, что ему сказали, попятился назад и не заметил, как очутился на улице. Ненависть к фон Корену и беспокойство — все исчезло из души. Идя домой, он неловко размахивал правой рукой и внимательно смотрел себе под ноги, стараясь идти по гладкому. Дома,
в кабинете, он, потирая руки и угловато поводя плечами и шеей, как будто ему было тесно
в пиджаке и сорочке, прошелся из
угла в угол, потом зажег
свечу и сел за стол…
На равном расстоянии от
углов столового четырехугольника высоко вздымались витые бронзовые колонны с гигантскими канделябрами, и
в них горели настоящие
свечи.
Женщина посмотрела, плотно ли закрыты ставни окон, погасила
свечу, —
в углу, пред иконами, теплилась синяя лампада
в серебряной подставе.
Она уходила
в угол и сидела там, глядя тусклыми глазами на бывшего человека, с которым истратила всю свою жизнь. У неё тряслась голова, руки двигались неверно, как вывихнутые, она похудела, оплыла, как сальная
свеча.
В эти места как будто не заглядывает то же солнце, которое
светит для всех петербургских людей, а заглядывает какое-то другое, новое, как будто нарочно заказанное для этих
углов, и
светит на все иным, особенным светом.
Кабинет этот оказался большой комнатой, неоштукатуренной и почти пустой; по стенам, на неровно вбитых гвоздях, висели две нагайки, трехугольная порыжелая шляпа, одноствольное ружье, сабля, какой-то странный хомут с бляхами и картина, изображающая горящую
свечу под ветрами;
в одном
углу стоял деревянный диван, покрытый пестрым ковром. Сотни мух густо жужжали под потолком; впрочем,
в комнате было прохладно; только очень сильно разило тем особенным лесным запахом, который всюду сопровождал Мартына Петровича.
Свистя, грохоча и воя, дунул
в распахнутое окно ветер с силой, дотоле неслыханной, и вздрогнули старые стены, и с
угла сорвалась огромная,
в тяжелом окладе, икона святого Николая, которой молилась Плодомасоза; загремели от падения ее все стекла
в окнах и киотах; зажженные
свечи сразу погасли и выпали из разбойничих рук, и затем уж что кому виделось, то тому и было известно.
Уж и
в самом деле не было ль тут кого с ней. (Смотрит по
углам.) И я-то, дура, на кого подумала! (Зажигает
свечи.) Ведь ишь ты, грех-то какой придет на старости лет.
Если собрать обвинения, беспрерывно слышимые, когда речь идет о науке, т. е. о истине, раскрывающейся
в правильном организме, то можно, употребляя известное средство астрономии для получения истинного места
светила, наблюдаемого с разных точек, т. е. вычитая противоположные
углы (теория параллаксов), вывести справедливое заключение.
Вечером несколько школярей по одному названию, а вовсе не хотевших учиться, не слушая и не уважая пана Кнышевского, тут собрались к нему и со всею скромностью просили усладить их своим чтением. Восхищенный возможностью блеснуть своим талантом
в сладкозвучном чтении и красноречивом изъяснении неудобопонимаемого, пан Кнышевский уселся
в почетном
углу и разложил книгу; вместо каганца даже самую
свечу засветил и, усадив нас кругом себя, подтвердив слушать внимательно, начал чтение.
— Там
в углу налево, к дверям,
в шкапике, зажгите
свечу…
Но вечером, как смерклось, завыли собаки, и тут же на беду поднялся ветер и завыл
в трубы, и такой страх нашел на всех жителей дворни, что у кого были
свечи, те зажгли их перед образом; кто был один
в угле, пошел к соседям проситься ночевать, где полюднее, а кому нужно было выйти
в закуты, не пошел и не пожалел оставить скотину без корму на эту ночь.
В казарме скучно и жутко, ночники еле
светят,
в углах громоздятся безобразные тени, и Меркулов сонно шепчет вместе с маятником: «Тя-го-та»…
— Смотри-ка!
В угол-то смотри! тут вся его мастерская и теперь стоит. Да зажги ты
свечу, отец Прохор.
Красавицы сидели за столом,
Раскладывая карты, и гадали
О будущем. И ум их видел
в нем
Надежды (то, что мы и все видали).
Свеча горела трепетным огнем,
И часто, вспыхнув, луч ее мгновенный
Вдруг обливал и потолок и стены.
В углу переднем фольга образов
Тогда меняла тысячу цветов,
И верба, наклоненная над ними,
Блистала вдруг листами золотыми.
В 1800-х годах,
в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось
в наше время, —
в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая
в Петербург
в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или грязной дороге и верили
в пожарские котлеты,
в валдайские колокольчики и бублики, — когда
в длинные осенние вечера нагорали сальные
свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах
в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые
свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого
угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, —
в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, —
в губернском городе К. был съезд помещиков, и кончались дворянские выборы.
Кузьма Васильевич вслед за ней переступил порог и очутился
в крохотной комнатке без окон, обитой по стенам и по полу толстыми коврами из верблюжьей шерсти. Сильный запах мускуса так и обдал его. Две желтые восковые
свечи горели на круглом столике перед низким турецким диванчиком.
В углу стояла кроватка под кисейным пологом с шелковыми полосками, и длинные янтарные четки, с красною кистью на конце, висели близ изголовья.
При появлении его
в гостиную (так все говорили и я ручаюсь за достоверность факта),
свечи и лампы начинали тухнуть; дети принимались тереть глаза и склоняли голову на плечи нянек и родителей; взрослые вытягивали ноги, скрещивали руки на груди, старались приладиться
в мягкие
углы диванов; уныние, изображавшееся на лицах присутствующих, было по истине комично; словом, все засыпало; засыпала, казалось, неугомонная левретка [собака декоративной породы.] на коленях хозяйки дома.
Ранним утром, еще летнее солнце
в полдерево стояло, все пошли-поехали на кладбище. А там Настина могилка свежим изумрудным дерном покрыта и цветики на ней алеют. А кругом земля выровнена, утоптана, белоснежным речным песком усыпана. Первыми на кладбище пришли Матренушка с канонницей Евпраксеей, принесли они кутью, кацею с горячими
углями да восковые
свечи.
То
в стряпущую заглянет, хорошо ль куличи пекутся, то
в моленной надо посмотреть, как Евпраксеюшка с Парашей лампады да иконы чистят, крепко ль вставляют
в подсвечники ослопные
свечи и достаточно ль чистых горшков для горячих
углей и росного ладана они приготовили…
В трех
углах и по сторонам дверей входной и другой, что выходила
в коридор, стояли высокие бронзовые канделябры, тоже с зажженными
свечами, а
в переднем
углу перед образами теплилось двенадцать разноцветных лампад.