Неточные совпадения
Он подошел к столу, взял одну толстую запыленную книгу, развернул ее и вынул заложенный между листами маленький портретик, акварелью, на слоновой кости. Это был
портрет хозяйкиной
дочери, его бывшей невесты, умершей в горячке, той самой странной девушки, которая хотела идти в монастырь. С минуту он всматривался в это выразительное и болезненное личико, поцеловал
портрет и передал Дунечке.
Он знал одну хорошенькую актрису и на вечере у нее ловко подделался к старику, потом подарил ему
портрет этой актрисы своей работы, напомнил ему о своей фамилии, о старых связях и скоро был представлен старухам и
дочери.
Уцелев одна из всей семьи, она стала бояться за свою ненужную жизнь и безжалостно отталкивала все, что могло физически или морально расстроить равновесие, обеспокоить, огорчить. Боясь прошедшего и воспоминаний, она удаляла все вещи, принадлежавшие
дочерям, даже их
портреты. То же было после княжны — какаду и обезьяна были сосланы в людскую, потом высланы из дома. Обезьяна доживала свой век в кучерской у Сенатора, задыхаясь от нежинских корешков и потешая форейторов.
Они, мерзавцы, дарят мне
портреты своих жен, невест, матерей,
дочерей…
Он рыдал как дитя, как женщина. Рыдания теснили грудь его, как будто хотели ее разорвать. Грозный старик в одну минуту стал слабее ребенка. О, теперь уж он не мог проклинать; он уже не стыдился никого из нас и, в судорожном порыве любви, опять покрывал, при нас, бесчисленными поцелуями
портрет, который за минуту назад топтал ногами. Казалось, вся нежность, вся любовь его к
дочери, так долго в нем сдержанная, стремилась теперь вырваться наружу с неудержимою силою и силою порыва разбивала все существо его.
Маска оказалась хорошенькой двадцатилетней невинной девушкой,
дочерью шведки-гувернантки. Девушка эта рассказала Николаю, как она с детства еще, по
портретам, влюбилась в него, боготворила его и решила во что бы то ни стало добиться его внимания. И вот она добилась, и, как она говорила, ей ничего больше не нужно было. Девица эта была свезена в место обычных свиданий Николая с женщинами, и Николай провел с ней более часа.
— Никогда. Может быть, вы подумали это потому, что увидели на его столе
портрет барышни; ну, так это
дочь Сениэля.
В какой-то повести Достоевского старик топчет ногами
портрет своей любимой
дочери, потому что он перед нею не прав, а вы гадко и пошловато посмеиваетесь над идеями добра и правды, потому что уже не в силах вернуться к ним.
Потом взяла она с своего туалетного столика
портрет молоденькой девочки, поцеловала и проговорила: «Простишь ли ты когда-нибудь меня?» Это был
портрет ее
дочери.
— В виде Психеи? C'est charmant! [Это очаровательно! (франц.)] — сказала мать улыбнувшись, причем улыбнулась также и
дочь. — Не правда ли, Lise, тебе больше всего идет быть изображенной в виде Психеи? Quelle idee delicieuse! [Какая восхитительная мысль! (франц.)] Но какая работа! Это Корредж. Признаюсь, я читала и слышала о вас, но я не знала, что у вас такой талант. Нет, вы непременно должны написать также и с меня
портрет.
На другое утро я раньше всех сошел в гостиную и остановился перед
портретом Ельцовой. «Что, взяла, — подумал я с тайным чувством насмешливого торжества, — ведь вот же прочел твоей
дочери запрещенную книгу!» Вдруг мне почудилось… ты, вероятно, заметил, что глаза en face всегда кажутся устремленными прямо на зрителя… но на этот раз мне, право, почудилось, что старуха с укоризной обратила их на меня.
Вон! вон скорей из дома моего,
Чтоб никогда ни сам, ни
дочь моя
Тебя близ этих мест не увидали.
Но если ж ты замыслишь потихоньку
Видаться с нею, то клянусь Мадритом,
Клянусь
портретами отцов моих,
Заплотишь кровью мне.
Портрет его
дочери валяется у нас теперь на чердаке.
Так думал он, рассматривая ноты
дочери, в которых запечатлелся ее голос, ее книги и ее
портрет, большой, писанный красками,
портрет, который она привезла с собою из Петербурга.
Дочь Елизаветы Петровны носила имя Августы, как свидетельствует
портрет ее, находящийся в настоятельских кельях Московского Новоспасского монастыря [Копия с этого
портрета (в монашеском одеянии) приложена к одному из выпусков «Русских достопамятностей», издаваемых А. А. Мартыновым (выпуск 5-й, «Ивановский монастырь»).
На среднем диване, под двумя
портретами «молодых», писанных тридцать пять лет перед тем, бодро сидела Марфа Николаевна и наклонила голову к своему собеседнику, доктору Лепехину, мужу ее старшей
дочери Софьи, медицинскому профессору, приезжему из провинции.
И странное дело, только теперь, при этом взгляде на
дочь Горбачев почувствовал и понял, что она живой
портрет ее матери, что милосердный Господь возвратил ему то, что было для него, казалось, потеряно навсегда, возвратил ту Аленушку, которую он нашел замерзшею пятнадцать лет тому назад на крыльце своего дома.
Рядом акварельный
портрет молодой красивой женщины, обвитый венком из иммортелей, другой, фотографический, более молодой женщины, к которой можно тотчас признать
дочь хозяина, и третий, такой же, юноши в юнкерском пехотном мундире.
— Не имею нужды угадывать, чей
портрет подле
портрета вашей супруги, — оригинал здесь на лицо, — сказал Сурмин, желая отвести старика от разговора о национальности, который, как он догадывался, мог быть неприятен Лизе по фамильным отношениям, слегка высказанным отцом и
дочерью.
Смотря на
портрет ее матери, гречанки, которую художник с такою любовью передал полотну, можно бы подумать, что он списал его с
дочери.
— Марья Львовна Карагина с
дочерью! — басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной. Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с
портретом мужа.
Это был яркими красками написанный Жераром
портрет мальчика, рожденного от Наполеона и
дочери австрийского императора, которого почему-то все называли королем Рима.
Равновесие в их жизни нарушалось только одним сторонним обстоятельством: отец Пеллегрины, с двадцати лет состоявший при своем семействе, с выходом
дочери замуж вдруг заскучал и начал страстно молиться богу, но он совсем не обнаруживал стремления жениться, а показал другую удивительную слабость: он поддался влиянию своего племянника и с особенным удовольствием начал искать веселой компании; чего он не успел сделать в юности, то все хотел восполнить теперь: он завил на голове остаток волос, купил трубку с дамским
портретом, стал пить вино и начал ездить смотреть, как танцуют веселые женщины.