Неточные совпадения
Ходи улицей потише,
Носи голову пониже,
Коли весело — не смейся,
Не
поплачь с тоски!.. //………………………………….
Он начал говорить, желал найти те слова, которые могли бы не то что разубедить, но только успокоить ее. Но она не слушала его и ни
с чем не соглашалась. Он нагнулся к ней и взял ее сопротивляющуюся руку. Он поцеловал ее руку, поцеловал волосы, опять поцеловал руку, — она всё молчала. Но когда он взял ее обеими руками за лицо и сказал: «Кити!» — вдруг она опомнилась,
поплакала и примирилась.
— Среди своих друзей, — продолжала она неторопливыми словами, — он поставил меня так, что один из них, нефтяник, богач, предложил мне ехать
с ним в Париж. Я тогда еще дурой ходила и не сразу обиделась на него, но потом жалуюсь Игорю. Пожал плечами. «Ну, что ж, — говорит. — Хам. Они тут все хамье». И — утешил: «В Париж, говорит, ты со мной поедешь, когда я остаток земли продам». Я еще
поплакала. А потом — глаза стало жалко. Нет, думаю, лучше уж пускай другие плачут!
— Вообразить не могла, что среди вашего брата есть такие… милые уроды. Он перелистывает людей, точно книги. «Когда же мы венчаемся?» — спросила я. Он так удивился, что я почувствовала себя калуцкой дурой. «Помилуй, говорит, какой же я муж, семьянин?» И я сразу поняла: верно, какой он муж? А он — еще: «Да и ты, говорит, разве ты для семейной жизни
с твоими данными?» И это верно, думаю. Ну, конечно,
поплакала. Выпьем. Какая это прелесть, рябиновая!
Мать
поплачет,
поплачет, потом сядет за фортепьяно и забудется за Герцом: слезы каплют одна за другой на клавиши. Но вот приходит Андрюша или его приведут; он начнет рассказывать так бойко, так живо, что рассмешит и ее, притом он такой понятливый! Скоро он стал читать «Телемака», как она сама, и играть
с ней в четыре руки.
— Экая я! — проговорила вдруг Лукерья
с неожиданной силой и, раскрыв широко глаза, постаралась смигнуть
с них слезу. — Не стыдно ли? Чего я? Давно этого со мной не случалось…
с самого того дня, как Поляков Вася у меня был прошлой весной. Пока он со мной сидел да разговаривал — ну, ничего; а как ушел он —
поплакала я таки в одиночку! Откуда бралось!.. Да ведь у нашей сестры слезы некупленные. Барин, — прибавила Лукерья, — чай, у вас платочек есть… Не побрезгуйте, утрите мне глаза.
Барыня
с досадой скажет: «Только начала было девчонка приучаться к службе, как вдруг слегла и умерла…» Ключница семидесяти лет проворчит: «Какие нынче слуги, хуже всякой барышни», и отправится на кутью и поминки. Мать
поплачет,
поплачет и начнет попивать — тем дело и кончено.
Да, право… ничего я ему сказать не смею; разве
с кем поговоришь
с посторонним про свое горе,
поплачешь, душу отведешь, только и всего»…
— И вот, видишь, до чего ты теперь дошел! — подхватила генеральша. — Значит, все-таки не пропил своих благородных чувств, когда так подействовало! А жену измучил. Чем бы детей руководить, а ты в долговом сидишь. Ступай, батюшка, отсюда, зайди куда-нибудь, встань за дверь в уголок и
поплачь, вспомни свою прежнюю невинность, авось бог простит. Поди-ка, поди, я тебе серьезно говорю. Ничего нет лучше для исправления, как прежнее
с раскаянием вспомнить.
Вообще происходило что-то непонятное, странное, и Нюрочка даже
поплакала, зарывшись
с головой под свое одеяло. Отец несколько дней ходил грустный и ни о чем не говорил
с ней, а потом опять все пошло по-старому. Нюрочка теперь уже начала учиться, и в ее комнате стоял особенный стол
с ее книжками и тетрадками. Занимался
с ней по вечерам сам Петр Елисеич, — придет
с фабрики, отобедает, отдохнет, напьется чаю и скажет Нюрочке...
Так ничего и не спросила, и только
поплакала вместе
с Матюшкой.
Среди дела и безделья незаметным образом прошло время до октября. В Лицее все было готово, и нам велено было съезжаться в Царское Село. Как водится, я
поплакал, расставаясь
с домашними; сестры успокаивали меня тем, что будут навещать по праздникам, а на рождество возьмут домой. Повез меня тот же дядя Рябинин, который приезжал за мной к Разумовскому.
С Марьей Петровной
поплакали.
Она ушла помолиться в Казанский собор,
поплакала перед образом Богоматери, переходя через улицу, видела мужа, пролетевшего на своих шведочках
с молодою миловидною Полинькою, расплакалась еще больше и, возвратившись совершенно разбитая домой, провалялась до вечера в неутешных слезах, а вечером вышла веселая, сияющая и разражающаяся почти на всякое даже собственное слово непристойно громким хохотом.
Так, например, Любка не одолела Дон-Кихота, устала и, наконец, отвернувшись от него,
с удовольствием прослушала Робинзона и особенно обильно
поплакала над сценой свидания
с родственниками.
— Да, вначале, может быть,
поплачет и даже полученные деньги от вас, вероятно, швырнет
с пренебрежением; но, подумав, запрет их в шкатулку, и если она точно девушка умная, то, конечно, поймет, что вы гораздо большую приносите жертву ей, гораздо больше доказываете любви, отторгаясь от нее, чем если б стали всю жизнь разыгрывать перед ней чувствительного и верного любовника — поверьте, что так!..
При этих словах Аннинька и еще
поплакала. Ей вспомнилось: где стол был яств — там гроб стоит, и слезы так и лились. Потом она пошла к батюшке в хату, напилась чаю, побеседовала
с матушкой, опять вспомнила: и бледна смерть на всех глядит — и опять много и долго плакала.
— Что ты! что ты! да я бы
с радостью, только какие же у меня деньги! и денег у меня таких нет! А ты бы к папеньке обратился, да
с лаской, да
с почтением! вот, мол, папенька, так и так: виноват, мол, по молодости, проштрафился… Со смешком да
с улыбочкой, да ручку поцелуй, да на коленки встань, да
поплачь — он это любит, — ну и развяжет папенька мошну для милого сынка.
— А Пушкарь-то, Мотя, а? Ах, милый! Верно — какая я тебе мать? На пять лет и старше-то! А насчёт свадьбы — какая это свадьба? Только что в церковь ходили, а обряда никакого и не было: песен надо мной не пето, сама я не повыла, не
поплакала, и ничем-ничего не было, как в быту ведётся! Поп за деньги венчал, а не подружки
с родными, по-старинному, по-отеческому…
Она ходила уже целых два дня
с заплаканными глазами, и, как мне казалось, ей самой нравилось это родственное горе и то, что она может
поплакать на определенную тему. Кстати, она заготовила целую корзину съестного, — голодные они там, так пусть покушают.
Поговорить
с женой, погулять
с нею по саду, приятно провести время, на ее могилке
поплакать — вот и все.
Встретив юный музыкальный талант под руку
с юной девицей, она наотрез себе сказала, что между нею и сим неблагодарным все и навсегда кончено, а между тем это ей было грустно, так что Анна Юрьевна, проснувшись ранее обыкновенного поутру, даже
поплакала немного; несмотря на свою развращенность и цинизм в понимании любви, Анна Юрьевна наедине, сама
с собой, все-таки оставалась женщиной.
Негина. Ну, вот видишь ты; значит, я глупа, значит, ничего не понимаю… А мы
с маменькой так рассудили… мы
поплакали, да и рассудили… А ты хочешь, чтоб я была героиней. Нет, уж мне куда же бороться… Какие мои силы! А все, что ты говорил, правда. Я никогда тебя не забуду.
— Полно, братец! перестань об этом думать. Конечно, жаль, что этот француз приглянулся ей больше тебя, да ведь этому помочь нельзя, так о чем же хлопотать? Прощай, Рославлев! Жди от меня писем; да, в самом деле, поторопись влюбиться в какую-нибудь немку. Говорят, они все пресентиментальные, и если у тебя не пройдет охота вздыхать, так по крайней мере будет кому
поплакать вместе
с тобою. Ну, до свиданья, Владимир!
Если ты умрешь
с честию, то я
поплачу, а все-таки увижусь
с тобою; но если ты… боже тебя сохрани… тогда и там не смей мне на глаза казаться».
Круглова. А есть что послушать. Дома-то плакать не смела, так в люди плакать ездила. Сберется будто в гости, а сама заедет то к тому, то к другому,
поплакать на свободе. Бывало, приедет ко мне, в постель бросится да и заливается часа три, так я ее и не вижу;
с тем и уедет, только здравствуй да прощай. Будто за делом приезжала. Да будет тебе работать-то!
Поплакав минут
с десять, Фустов встал, лег на диван, повернулся лицом к стене и остался неподвижен. Я подождал немного, но, видя, что он не шевелится и не отвечает на мои вопросы, решился удалиться. Я, быть может, взвожу на него напраслину, но едва ли он не заснул. Впрочем, это еще бы не доказывало, чтоб он не чувствовал огорчения… а только природа его была так устроена, что не могла долго выносить печальные ощущения… Уж больно нормальная была природа!
Пелагея Егоровна. Кто его знает, что у него на уме. Смотрит зверем, ни словечка не скажет, точно я и не мать… да, право… ничего я ему сказать не смею; разве
с кем поговоришь
с посторонним про свое горе,
поплачешь, душу отведешь, только и всего. (Встает.) Заходи, Митенька.
Дульчин. А что ж Юлия Павловна? Что я могу для нее сделать? Жениться на ней, о чем она мечтает дни и ночи; а чем жить будем? У ней ничего, у меня тоже. Что ж, нам мелочную лавочку открыть да баранками торговать? А я женюсь и, по крайней мере, расплачусь
с ней, это честнее будет. Конечно, я ее огорчу очень, очень; ну,
поплачет, да тем и дело кончится! А пока надо ей солгать что-нибудь.
Глафира Фирсовна. Эх, голубчик, всех мертвых не оплачешь! Будет
с меня, наплакалась я вчера… А вот хоронить будем, и еще
поплачу.
Зыбкина. Да, мой друг. Уж
поплачу над тобой, да, нечего делать, благословлю тебя да и отпущу.
С благословением моим тебя отпущу, ты не беспокойся.
С несчастным — от души
поплачу, —
И не стараюсь знать, что значу…
Погоревал,
поплакал с месяц, и будет
с нее, а ежели цельный век Лазаря петь, то и старуха того не стоит.
Ну, я
с Катей поговорила,
поплакала, повлияла на нее, она тут же на вечере объяснилась
с Грендилевским и отказала ему.
— Вот и живу я, кумушка, ровно божедом в скудельнице, — говорил Иван Григорьич Захаровне. — Один как перст! Слова не
с кем перемолвить, умрешь —
поплакать некому, помянуть некому.
— Заждались мы тебя! Чуть-чуть не
поплакали. Думали, не случилось ли уж чего
с тобой, — говорила она, весело улыбаясь и снимая
с отца шубу.
Горько было расставаться
с товарищами,
поплакали на прощанье, я только тем себя утешал, что Хива хоша и басурманский, а все-таки город, работа, может, будет там и потяжеле, зато кормить посытнее станут.
До ночи просидела Таифа, поджидая возврата Марка Данилыча. Еще хотелось ей поговорить
с ним про тесное обстояние Манефиной обители. Знала, что чем больше
поплачет, тем больше возьмет. Но так и ушла, не дождавшись обительского благодетеля.
Теперь Дуня стала нетерпеливее поджидать отца.
С возможностью скорой бабушкиной смерти она уже успела примириться и,
поплакав тишком, стала больше думать о приходе тятьки, о котором, кстати сказать, имела сейчас очень смутное воспоминание.
Свою ненормальность и круглое невежество я понял и оценил, благодаря несчастью. Нормальное же мое мышление, как мне теперь кажется, началось только
с того времени, когда я принялся за азбуку, то есть когда совесть погнала меня назад в N., и я, не мудрствуя лукаво, покаялся перед Кисочкой, вымолил у нее, как мальчишка, прощение и
поплакал вместе
с ней…»
Серафима спросила себя и сейчас же подумала о близкой смерти отца. Неужели ей совсем не жалко потерять его? Опять обвинила она себя в бездушии. Но что же ей делать: чувство у нее такое, что она его уже похоронила и едет
с похорон домой. Где же взять другого настроения? Или новых слез? Она
поплакала там, у кровати отца, и на коленки становилась.
Хоть бы раз
с ней
поплакать, по-бабьи; но уже без всяких сладких надежд на разные réhabilitations [оправдания (фр.).].
Поплакав, она почувствовала облегчение и вспомнила ее последний разговор
с Савиным, его надежды на благоприятный исхож дела и его просьбу к ней быть энергичной и не падать духом.
Хотелось домой идти одной, но пришлось идти
с ребятами, и по дороге спорила, что-то доказывала, горячилась. А потом, дома, было на душе очень грустно, и даже немножко
поплакала в подушку, когда все в квартире заснули. Должно быть, чтобы быть великим шарлатаном, нужно иметь в душе великую грусть.
— Маша, я ее отыскал и сказал ей, чтобы она подождала тебя завтра утром. Ты поедешь одна. Третий человек тут лишний, особливо мужчина. Никаких ни рекомендаций, ни объяснений вам не нужно. Вы облобызаете друг друга,
поплачете, и прекрасно. Вот тебе адрес: за Цепным мостом, на Дерптской улице № 27. Остановись у ворот, войдешь на двор, в левом углу деревянный флигель,
с такой галдарейкой, ты знаешь. Поднимись по лестнице, вторая дверь направо.
Часа два аккуратно
поплачет где-нибудь в уголку, потом либо пойдет вместе
с Сашенькой панихидку служить, либо так без цели бесшумно ползает по квартире; а то вдруг примется стирать пыль там, где ее и не было.
С непокрытою от рассеянности головою прошел он по всему городу, удивляя своею лысиною прохожих, которые смеялись над ним злее, чем дети смеялись над лысым пророком; но Пизонский, однако, был терпеливей пророка: он никого не проклял, а только тихо
поплакал, севши под ракитой за городскою заставой.
Соня была взволнована не меньше своей подруги и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она рыдая целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» думала она.
Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом
с ней стояла у полуотворенной двери.
Она довольно оглядела их веселые лица, дружественные позы и потрепала сына по щеке; а он, как всегда, поймал на лету ее руку и поцеловал. Он любил мать, когда видел ее; а когда ее не было, то совершенно забывал об ее существовании. И так относились к ней все, родные и знакомые, и если бы она умерла, то все
поплакали бы о ней и тотчас бы забыли — всю забыли, начиная
с красивого лица, кончая именем. И писем она никогда не получала.