Неточные совпадения
При этом обстоятельстве чубарому коню так понравилось новое знакомство, что он никак не хотел выходить из колеи,
в которую
попал непредвиденными судьбами, и, положивши свою морду на
шею своего нового приятеля, казалось, что-то нашептывал ему
в самое ухо, вероятно, чепуху страшную, потому что приезжий беспрестанно встряхивал ушами.
Потом вновь пробился
в кучу,
напал опять на сбитых с коней шляхтичей, одного убил, а другому накинул аркан на
шею, привязал к седлу и поволок его по всему полю, снявши с него саблю с дорогою рукоятью и отвязавши от пояса целый черенок [Черенок — кошелек.] с червонцами.
Грудь,
шея и плечи заключились
в те прекрасные границы, которые назначены вполне развившейся красоте; волосы, которые прежде разносились легкими кудрями по лицу ее, теперь обратились
в густую роскошную косу, часть которой была подобрана, а часть разбросалась по всей длине руки и тонкими, длинными, прекрасно согнутыми волосами
упадала на грудь.
Ее волосы сдвинулись
в беспорядке; у
шеи расстегнулась пуговица, открыв белую ямку; раскинувшаяся юбка обнажала колени; ресницы
спали на щеке,
в тени нежного, выпуклого виска, полузакрытого темной прядью; мизинец правой руки, бывшей под головой, пригибался к затылку.
Журавль свой нос по
шеюЗасунул к Волку
в пасть и с трудностью большею
Кость вытащил и стал за труд просить.
«Я говорил, что я возропщу, — хрипло кричал он, с пылающим, перекошенным лицом, потрясая
в воздухе кулаком, как бы грозя кому-то, — и возропщу, возропщу!» Но Арина Власьевна, вся
в слезах, повисла у него на
шее, и оба вместе
пали ниц.
Он стал обнимать сына… «Енюша, Енюша», — раздался трепещущий женский голос. Дверь распахнулась, и на пороге показалась кругленькая, низенькая старушка
в белом чепце и короткой пестрой кофточке. Она ахнула, пошатнулась и наверно бы
упала, если бы Базаров не поддержал ее. Пухлые ее ручки мгновенно обвились вокруг его
шеи, голова прижалась к его груди, и все замолкло. Только слышались ее прерывистые всхлипыванья.
Диомидов вертел
шеей, выцветшие голубые глаза его смотрели на людей холодно, строго и притягивали внимание слушателей, все они как бы незаметно ползли к ступенькам крыльца, на которых, у ног проповедника, сидели Варвара и Кумов, Варвара — глядя
в толпу, Кумов —
в небо, откуда
падал неприятно рассеянный свет, утомлявший зрение.
В отделение, где сидел Самгин, тяжело втиснулся большой человек с тяжелым, черным чемоданом
в одной руке, связкой книг
в другой и двумя связками на груди,
в ремнях, перекинутых за
шею. Покрякивая, он взвалил чемодан на сетку, положил туда же и две связки, а третья рассыпалась, и две книги
в переплетах
упали на колени маленького заики.
Пуще всего он бегал тех бледных, печальных дев, большею частию с черными глазами,
в которых светятся «мучительные дни и неправедные ночи», дев с не ведомыми никому скорбями и радостями, у которых всегда есть что-то вверить, сказать, и когда надо сказать, они вздрагивают, заливаются внезапными слезами, потом вдруг обовьют
шею друга руками, долго смотрят
в глаза, потом на небо, говорят, что жизнь их обречена проклятию, и иногда
падают в обморок.
— Какой дурак, братцы, — сказала Татьяна, — так этакого поискать! Чего, чего не надарит ей? Она разрядится, точно
пава, и ходит так важно; а кабы кто посмотрел, какие юбки да какие чулки носит, так срам посмотреть!
Шеи по две недели не моет, а лицо мажет… Иной раз согрешишь, право, подумаешь: «Ах ты, убогая! надела бы ты платок на голову, да шла бы
в монастырь, на богомолье…»
Нам прислали быков и зелени. Когда поднимали с баркаса одного быка, вдруг петля сползла у него с брюха и остановилась у
шеи; бык стал было задыхаться, но его быстро подняли на палубу и освободили. Один матрос на баркасе, вообразив, что бык
упадет назад
в баркас, предпочел лучше броситься
в воду и плавать, пока бык будет
падать; но падение не состоялось, и предосторожность его возбудила общий хохот,
в том числе и мой, как мне ни было скучно.
Вернувшись
в палату, где стояло восемь детских кроваток, Маслова стала по приказанию сестры перестилать постель и, слишком далеко перегнувшись с простыней, поскользнулась и чуть не
упала. Выздоравливающий, обвязанный по
шее, смотревший на нее мальчик засмеялся, и Маслова не могла уже больше удерживаться и, присев на кровать, закатилась громким и таким заразительным смехом, что несколько детей тоже расхохотались, а сестра сердито крикнула на нее...
Ася (собственное имя ее было Анна, но Гагин называл ее Асей, и уж вы позвольте мне ее так называть) — Ася отправилась
в дом и скоро вернулась вместе с хозяйкой. Они вдвоем несли большой поднос с горшком молока, тарелками, ложками, сахаром, ягодами, хлебом. Мы уселись и принялись за ужин. Ася сняла шляпу; ее черные волосы, остриженные и причесанные, как у мальчика,
падали крупными завитками на
шею и уши. Сначала она дичилась меня; но Гагин сказал ей...
Угроза эта была чином, посвящением, мощными шпорами. Совет Лесовского
попал маслом
в огонь, и мы, как бы облегчая будущий надзор полиции, надели на себя бархатные береты a la Karl Sand и повязали на
шею одинакие трехцветные шарфы!
Настя
в пяльцах что-то
шила,
Я же думал: как мила!
Вдруг иголку уронила
И, искавши, не нашла.
Знать, иголочка пропала!
Так, вздохнувши, я сказал:
Вот куда она
попала,
И на сердце указал.
— Четыре. Феклуша — за барышней ходит,
шьет, а мы три за столом служим, комнаты убираем. За старой барыней няня ходит. Она и
спит у барыни
в спальной, на полу, на войлочке. С детства, значит, такую привычку взяла. Ну, теперь почивайте, Христос с вами! да не просыпайтесь рано, а когда вздумается.
— Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул. Покаюсь: пойду
в пещеры, надену на тело жесткую власяницу, день и ночь буду молиться Богу. Не только скоромного, не возьму рыбы
в рот! не постелю одежды, когда стану
спать! и все буду молиться, все молиться! И когда не снимет с меня милосердие Божие хотя сотой доли грехов, закопаюсь по
шею в землю или замуруюсь
в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития и умру; а все добро свое отдам чернецам, чтобы сорок дней и сорок ночей правили по мне панихиду.
— Малой, смотайся ко мне на фатеру да скажи самой, что я обедать не буду,
в город еду, — приказывает сосед-подрядчик, и «малый» иногда по дождю и грязи, иногда
в двадцатиградусный мороз, накинув на
шею или на голову грязную салфетку, мчится
в одной рубахе через улицу и исполняет приказание постоянного посетителя, которым хозяин дорожит. Одеваться некогда — по
шее попадет от буфетчика.
Однажды дробь
попала ему
в плечо и
шею; бабушка, выковыривая ее иголкой, журила дядю Петра...
Время любви прошло, распухшая кожа на
шее косачей
опадает, брови прячутся, перья лезут… пора им
в глухие, крепкие места,
в лесные овраги; скоро придет время линять, то есть переменять старые перья на новые: время если не болезни, то слабости для всякой птицы.
В проходе вынырнуло вдруг из темноты новое лицо. Это был, очевидно, Роман. Лицо его было широко, изрыто оспой и чрезвычайно добродушно. Закрытые веки скрывали впадины глаз, на губах играла добродушная улыбка. Пройдя мимо прижавшейся к стене девушки, он поднялся на площадку. Размахнувшаяся рука его товарища
попала ему сбоку
в шею.
— Ах, не говорите таких ужасных слов, — перебила его Варвара Павловна, — пощадите меня, хотя… хотя ради этого ангела… — И, сказавши эти слова, Варвара Павловна стремительно выбежала
в другую комнату и тотчас же вернулась с маленькой, очень изящно одетой девочкой на руках. Крупные русые кудри
падали ей на хорошенькое румяное личико, на больше черные заспанные глаза; она и улыбалась, и щурилась от огня, и упиралась пухлой ручонкой
в шею матери.
Оригинальнее всего было то, что Оксю, кормившую своей работой всю семью, походя корили каждым куском хлеба, каждой тряпкой. Особенно изобретателен был
в этом случае сам Тарас. Он каждый раз, принимая Оксину работу, непременно тыкал ее прямо
в физиономию чем
попало: сапогами, деревянной сапожной колодкой, а то и
шилом.
Аграфене случалось пить чай всего раза три, и она не понимала
в нем никакого вкуса. Но теперь приходилось глотать горячую воду, чтобы не обидеть Таисью.
Попав с мороза
в теплую комнату, Аграфена вся разгорелась, как маков цвет, и Таисья невольно залюбовалась на нее; то ли не девка, то ли не писаная красавица: брови дугой, глаза с поволокой,
шея как выточенная, грудь лебяжья, таких, кажется, и не бывало
в скитах. У Таисьи даже захолонуло на душе, как она вспомнила про инока Кирилла да про старицу Енафу.
…Письмо из Тобольска. Вскрываю и бросаюсь на
шею Казимирскому. Он просто чуть не
упал. «Что такое?» — Бобрищев-Пушкин освобожден!!!..Понимаешь ли ты, как я обниму нашего гомеопата
в доме Бронникова?…
Наконец,
в изнурении от ран и усталости, я
падаю на землю и кричу: «Победа!» Генерал подъезжает ко мне и спрашивает: «Где он — наш спаситель?» Ему указывают на меня, он бросается мне на
шею и с радостными слезами кричит: «Победа!» Я выздоравливаю и, с подвязанной черным платком рукою, гуляю по Тверскому бульвару.
Сергей не хотел будить дедушку, но это сделал за него Арто. Он
в одно мгновение отыскал старика среди груды валявшихся на полу тел и, прежде чем тот успел опомниться, облизал ему с радостным визгом щеки, глаза, нос и рот. Дедушка проснулся, увидел на
шее пуделя веревку, увидел лежащего рядом с собой, покрытого пылью мальчика и понял все. Он обратился было к Сергею за разъяснениями, но не мог ничего добиться. Мальчик уже
спал, разметав
в стороны руки и широко раскрыв рот.
Как сейчас вижу: сквозь дверную щель
в темноте — острый солнечный луч переламывается молнией на полу, на стенке шкафа, выше — и вот это жестокое, сверкающее лезвие
упало на запрокинутую, обнаженную
шею I… и
в этом для меня такое что-то страшное, что я не выдержал, крикнул — и еще раз открыл глаза.
Начальник бастиона, обходивший
в это время свое хозяйство, по его выражению, как он ни привык
в 8 месяцев ко всяким родам храбрости, не мог не полюбоваться на этого хорошенького мальчика
в расстегнутой шинели, из-под которой видна красная рубашка, обхватывающая белую нежную
шею, с разгоревшимся лицом и глазами, похлопывающего руками и звонким голоском командующего: «первое, второе!» и весело взбегающего на бруствер, чтобы посмотреть, куда
падает его бомба.
В этой героической увертюре
в самом финале есть страшный эффект, производимый резким и грозным ударом литавров: это тот момент, когда тяжелый стальной нож
падает на склоненную
шею «Неподкупного».
Под Морозовым был грудастый черно-пегий конь с подпалинами. Его покрывал бархатный малиновый чалдар, весь
в серебряных бляхах. От кованого налобника
падали по сторонам малиновые шелковые морхи, или кисти, перевитые серебряными нитками, а из-под
шеи до самой груди висела такая же кисть, больше и гуще первых, называвшаяся наузом. Узда и поводья состояли из серебряных цепей с плоскими вырезными звеньями неравной величины.
Ее вопли будили меня; проснувшись, я смотрел из-под одеяла и со страхом слушал жаркую молитву. Осеннее утро мутно заглядывает
в окно кухни, сквозь стекла, облитые дождем; на полу,
в холодном сумраке, качается серая фигура, тревожно размахивая рукою; с ее маленькой головы из-под сбитого платка осыпались на
шею и плечи жиденькие светлые волосы, платок все время
спадал с головы; старуха, резко поправляя его левой рукой, бормочет...
Но горцы прежде казаков взялись за оружие и били казаков из пистолетов и рубили их шашками. Назаров висел на
шее носившей его вокруг товарищей испуганной лошади. Под Игнатовым
упала лошадь, придавив ему ногу. Двое горцев, выхватив шашки, не слезая, полосовали его по голове и рукам. Петраков бросился было к товарищу, но тут же два выстрела, один
в спину, другой
в бок, сожгли его, и он, как мешок, кувырнулся с лошади.
Пуля
попала ему
в шею, и он сел назад, плюя кровью и ругаясь.
Но открыв незапертую калитку, он остановился испуганный, и сердце его
упало: по двору встречу ему шёл Максим
в новой синей рубахе, причёсанный и чистенький, точно собравшийся к венцу. Он взглянул
в лицо хозяина, приостановился, приподнял плечи и волком прошёл
в дом, показав Кожемякину широкую спину и крепкую
шею, стянутую воротом рубахи.
«Пусть сломит себе
шею или
попадет в уголовную — туда ему и дорога.
Буланов. Что я сдуру-то наделал! Завтра же меня… отсюда… (Кричит вслед Гурмыжской.) Виноват-с! Завтра же меня
в три
шеи! Не слушает. (Кричит громче.) Виноват-с! Ничего знать не хочет. (
Падает на скамейку.) Пропал, пропал, пропал!
Скоро вернулся Степка с бреднем. Дымов и Кирюха от долгого пребывания
в воде стали лиловыми и охрипли, но за рыбную ловлю принялись с охотой. Сначала они пошли по глубокому месту, вдоль камыша; тут Дымову было по
шею, а малорослому Кирюхе с головой; последний захлебывался и пускал пузыри, а Дымов, натыкаясь на колючие корни,
падал и путался
в бредне, оба барахтались и шумели, и из их рыбной ловли выходила одна шалость.
Туалеты дам отличались изысканным щегольством; на кавалерах были сюртуки с иголочки, но
в обтяжку и с перехватом, что не совсем обыкновенно
в наше время, панталоны серые с искоркой и городские, очень глянцевитые шляпы. Низенький черный галстук туго стягивал
шею каждого из этих кавалеров, и во всей их осанке сквозило нечто воинственное. Действительно, они были военные люди; Литвинов
попал на пикник молодых генералов, особ высшего общества и с значительным весом.
Держа
в руке, короткой и маленькой, как лапа ящерицы, кусок чего-нибудь съедобного, урод наклонял голову движениями клюющей птицы и, отрывая зубами пищу, громко чавкал, сопел. Сытый, глядя на людей, он всегда оскаливал зубы, а глаза его сдвигались к переносью, сливаясь
в мутное бездонное пятно на этом полумертвом лице, движения которого напоминали агонию. Если же он был голоден, то вытягивал
шею вперед и, открыв красную
пасть, шевеля тонким змеиным языком, требовательно мычал.
Утром этого дня полицейский, за кусок яичного мыла и дюжину крючков, разрешил ему стоять с товаром около цирка,
в котором давалось дневное представление, и Илья свободно расположился у входа
в цирк. Но пришёл помощник частного пристава, ударил его по
шее, пнул ногой козлы, на которых стоял ящик, — товар рассыпался по земле, несколько вещей попортилось,
упав в грязь, иные пропали. Подбирая с земли товар, Илья сказал помощнику...
— Слегла
в постелю, мой друг; и хотя после ей стало легче, но когда я стал прощаться с нею, то она ужасно меня перепугала. Представь себе: горесть ее была так велика, что она не могла даже плакать; почти полумертвая она
упала мне на
шею! Не помню, как я бросился
в коляску и доехал до первой станции… А кстати, я тебе еще не сказывал. Ты писал ко мне, что взял
в плен французского полковника, графа, графа… как бишь?
В ту самую минуту, как драгун заносил ногу
в стремя, петля
упала ему на
шею, и он, до половины задавленный, захрипев, повалился на землю.
Везде тихо-тихонько, только
в полумраке на синем льду озера катается на коньках несколько прозябших мальчиков; на улице играют и вертятся на спинах две собаки; но Плау не
спит и не скучает;
в окошках его чистеньких красных домиков везде горят веселые огоньки и суетливо бегают мелкие тени; несколько теней чешутся перед маленькими гамбургскими зеркальцами; две тени шнуруют на себе корсеты, одна даже пудрит себе
шею.
Федосей, подав ей знак молчать, приближился к двери, отворил ее до половины и высунул голову с намерением осмотреть, всё ли кругом пусто и тихо; довольный своим обзором, он покашляв проворчал что-то про себя и уж готовился совершенно расхлопнуть дверь, как вдруг он охнул, схватил рукой за
шею, вытянулся и
в судорогах
упал на землю; что-то мокрое брызнуло на руки и на грудь Ольги.
Ольгу ждут
в гостиной, Борис Петрович сердится; его гость поминутно наливает себе
в кружку и затягивает плясовую песню… наконец она взошла:
в малиновом сарафане, с богатой повязкой; ее темная коса
упадала между плечьми до половины спины; круглота, белизна ее
шеи были удивительны; а маленькая ножка, показываясь по временам, обещала тайные совершенства, которых ищут молодые люди, глядя на женщину как на орудие своих удовольствий; впрочем маленькая ножка имеет еще другое значение, которое я бы открыл вам, если б не боялся слишком удалиться от своего рассказа.
Настя прыгнула и к Крылушкину, вероятно с тем же намерением — плюнуть ему
в глаза, но тотчас его узнала, обхватила руками
шею старика и,
упав головою на его грудь, тихо заплакала.
— Комары
спать не дают,
в амбаре
спать буду, — говорила мать, кутая
шею простыней. — Искусали. А ты что рано встала? Зачем ходишь босая по росе? Подол мокрый. Простудишься…
«Ночевал он у неё, это он квас пил. Шея-то у неё
в пятнах, не комары накусали, а нацеловано. Не скажу Пете об этом.
В амбаре
спать хочет. А — кричала…»