Неточные совпадения
Я
помню из них три: немецкую брошюру об унавоживании огородов под капусту — без переплета, один том истории Семилетней
войны — в пергаменте, прожженном с одного угла, и полный курс гидростатики.
Можно было думать, что «народ» правильно оценил бездарность Николая II и
помнил главнейшие события его царствования — Ходынку, 9-е Января,
войну с Москвой, расстрел на Лене, бесчисленные массовые убийства крестьян и рабочих.
В истории знала только двенадцатый год, потому что mon oncle, prince Serge, [мой дядя, князь Серж (фр.).] служил в то время и делал кампанию, он рассказывал часто о нем;
помнила, что была Екатерина Вторая, еще революция, от которой бежал monsieur de Querney, [господин де Керни (фр.).] а остальное все… там эти
войны, греческие, римские, что-то про Фридриха Великого — все это у меня путалось.
Я
помню, что в Шанхае ко мне все приставал лейтенант английского флота, кажется Скотт, чтоб я подержал с ним пари о том, будет ли
война или нет?
Нужно
помнить, что природа
войны отрицательная, а не положительная, она — великая проявительница и изобличительница.
Не
помню теперь, на чьей стороне я был на этот раз во сне,
помню только, что игра вскоре перешла в действительную
войну.
Помню я Никиту еще до литовской
войны.
Если римлянин, средневековый, наш русский человек, каким я
помню его за 50 лет тому назад, был несомненно убежден в том, что существующее насилие власти необходимо нужно для избавления его от зла, что подати, поборы, крепостное право, тюрьмы, плети, кнуты, каторги, казни, солдатство,
войны так и должны быть, — то ведь теперь редко уже найдешь человека, который бы не только верил, что все совершающиеся насилия избавляют кого-нибудь от какого-нибудь зла, но который не видел бы ясно, что большинство тех насилий, которым он подлежит и в которых отчасти принимает участие, суть сами по себе большое и бесполезное зло.
Не
помню его судьбу дальше, уж очень много разных встреч и впечатлений было у меня, а если я его вспомнил, так это потому, что после
войны это была первая встреча за кулисами, где мне тут же и предложили остаться в труппе, но я отговорился желанием повидаться с отцом и отправился в Вологду, и по пути заехал в Воронеж, где в театре Матковского служила Гаевская.
Не
мнишь ли ты, что я тебя боюсь?
Что более поверят польской деве,
Чем русскому царевичу? — Но знай,
Что ни король, ни папа, ни вельможи
Не думают о правде слов моих.
Димитрий я иль нет — что им за дело?
Но я предлог раздоров и
войны.
Им это лишь и нужно, и тебя,
Мятежница! поверь, молчать заставят.
Прощай.
— Мы немного знакомы. Тоже на вокзале.
Помните, вы провожали с моим эшелоном на
войну Гиляровского. Моя фамилия Прутников.
«По возвращении от невзятия Азова, — пишет он, — с консилии генералов указано мне к будущей
войне делать галеи, для чего удобно
мню быть шхиптиммерманам (корабельным плотникам) всем от вас сюды: понеже они сие зимнее время туне будут препровождать, а здесь тем временем великую пользу к
войне учинить; а корм и за труды заплата будет довольная, и ко времени отшествия кораблей (то есть ко времени открытия навигации в Архангельске) возвращены будут без задержания, и тем их обнадежь, и подводы дай, и на дорогу корм».
Я
мнил восстать как ангел-истребитель,
Войну хотел я жизни объявить —
И вместе с ложью то, что было чисто,
Светло как день, как истина правдиво,
В безумии ногами я попрал!
О будущем говорили редко и неохотно. Зачем шли на
войну — знали смутно, несмотря на то, что целые полгода простояли недалеко от Кишинева, готовые к походу; в это время можно было бы объяснить людям значение готовящейся
войны, но, должно быть, это не считалось нужным.
Помню, раз спросил меня солдат...
О,
помяни ж ты это слово, царь!
И если кто
войну тебе объявит,
Дай русскую вести мне рать! Клянусь,
Я победить врагов твоих сумею
Иль умереть, отец мой, за тебя!
Елизавета. Отец Павлин — против революции и за
войну, а я — против
войны! Я хочу в Париж… Довольно воевать! Ты согласна, Варя?
Помнишь, как сказал Анрикатр: «Париж лучше
войны». Я знаю, что он не так сказал, но — он ошибся.
Помню, как мы внимали ему:
Мы к рассказчику густо теснились,
И героев
войны имена
В нашу память глубоко ложились,
Впрочем, нам изменила она!
Надо уважать всякого человека, какой бы он ни был жалкий и смешной. Надо
помнить, что во всяком человеке живет тот же дух, какой и в нас. Даже тогда, когда человек отвратителен и душой и телом, надо думать так: «Да, на свете должны быть и такие уроды, и надо терпеть их». Если же мы показываем таким людям наше отвращение, то, во-первых, мы несправедливы, а во-вторых, вызываем таких людей на
войну не на живот, а на смерть.
После
войны,
помню, когда здесь пленные турки стояли, Анюточка делала вечер в пользу раненых.
С Рикуром я долго водил знакомство и, сколько
помню, посетил его и после
войны и Коммуны. В моем романе"Солидные добродетели"(где впервые в нашей беллетристике является картина Парижа в конце 60-х годов) у меня есть фигура профессора декламации в таком типе, каким был Рикур. Точно такого преподавателя я потом не встречал нигде: ни во Франции, ни в других странах, ни у нас.
Это давно было, я смутно
помню, на
войне не до нежностей.
Хор у него был прекрасный. Исполнялись русские народные песни, патриотические славянские гимны и марши, — «Тихой Марицы волны, шумите» и др.; в то время как раз шла турецко-сербская и потом русско-турецкая
война.
Помню такой марш...
Сербское восстание и русско-турецкую
войну я
помню ясно, — я тогда был в первом и втором классах гимназии. Телеграммы: «Русские войска переправились через Дунай», «перешли Балканы», «Плевна взята». Ур-ра-а-а!.. Восторг, кепки летят вверх. Молебен, и распускают по домам.
Но очень важно
помнить, что русская коммунистическая революция родилась в несчастьи и от несчастья, несчастья разлагающейся
войны, она не от творческого избытка сил родилась.
Я живу 376 лет, но ни разу не видел, чтобы грачи воевали между собой и убивали друг друга, а вы не
помните года, в который не было бы
войны…
— Господа,
помните, что весь успех в
войне составляют: глазомер, быстрота и натиск!..
Я
помню тревожную ночь на 9 июля, перед которой был возбуждён даже вопрос о переезде редакции «Вестника Маньчжурской Армии», помещавшейся в кумирне бога
войны у западных ворот Ляояна, и типографии, находившейся в товарном вагоне в Тьелин.
Наступила агония — больной впал в беспамятство. Непонятные звуки вырывались у него из груди в продолжение всей тревожной предсмертной ночи, но и между ними внимательное ухо могло уловить обрывки мыслей, которыми жил он на гордость и славу отечеству. То были военные грезы — боевой бред. Александр Васильевич бредил
войной, последней кампанией и чаще всего
поминал Геную.
И мы всегда должны
помнить, что страшные
войны и революции, крушение культур и гибель государств не только создаются злой волей людей, но также посылаются Провидением.
Помню, давно, еще до
войны, пролетал над Невским наш дирижабль, и мы все выскочили из конторы, любовались его блеском в солнечных лучах и парением в воздухе, на этой головокружительной высоте; остановились и прохожие, задрали головы, и среди них один хмельной чиновничек в форменной фуражке, с горлышком водочной бутылки, торчащим из кармана.
А теперь он убит, и где его зарыли, мы не знаем. Не могу я этого вместить, не могу! Ничего не понимаю в происходящем, ничего не понимаю в
войне. Чувствую только, что раздавит она всех нас и нет от нее спасения ни малому, ни большому. Все мысли повышибло, и живу я в своей собственной душе, как в чужой квартире, нигде места себе не нахожу. Какой я был прежде? Не
помню.