Неточные совпадения
«Ну-ка, пустить одних детей, чтоб они сами приобрели, сделали посуду, подоили молоко и т. д. Стали бы они шалить? Они бы
с голоду померли. Ну-ка, пустите нас
с нашими страстями, мыслями, без понятия о едином Боге и Творце! Или без понятия того, что есть добро, без объяснения зла нравственного».
— Ну, братцы, кажется, наше дело скоро совсем выгорит! Сам сейчас слышал, как мать приказание насчет птицы отдавала, которую на племя оставить, которую бить. А уж если птицу велят бить, значит, конец и делу венец. На все лето полотков хватит —
с голоду не
помрем.
— Какое уж есть… Не
помирать же
с голоду.
Что хошь бери, а только не дай
с голоду помереть.
А так как ты совсем необразованный человек, то и стал бы деньги копить и сел бы, как отец, в этом доме
с своими скопцами; пожалуй бы, и сам в их веру под конец перешел, и уж так бы „ты свои деньги полюбил, что и не два миллиона, а, пожалуй бы, и десять скопил, да на мешках своих
с голоду бы и
помер, потому у тебя во всем страсть, всё ты до страсти доводишь“.
Ведь этак ты
с голоду помрешь?» — «Прости, говорю».
— Аннушка вон обещалась пособить, только, грит, пусть Наташка сама придет. Вон у нее какие сарафаны-то, а ты ее же обегаешь. Ваша-то, девичья-то, честь для богатых, а бедным не
помирать же
с голоду.
Сборы переселенцев являлись обидой: какие ни на есть, а все-таки свои туляки-то. А как уедут, тут
с голоду помирай… Теперь все-таки Мавра кое-как изворачивалась: там займет, в другом месте перехватит, в третьем попросит. Как-то Федор Горбатый в праздник целый воз хворосту привез, а потом ворота поправил. Наташка попрежнему не жаловалась, а только молчала, а старая Мавра боялась именно этого молчания.
— И то пойдем, сват, — согласился Коваль. — Не
помирать же
с голода… Солдат на свадьбе у Спирьки пировал третьего дня, а
с похмелья он добрее.
Да без меня ты бы на улице
с голоду померла.
— А такие права, что мы сапожники старинные, извечные. И отцы, и деды наши исстари землю покинули, и никакого у них, кроме сапога, занятия не было. Стало быть,
с голоду нам теперича, по-твоему,
помирать?
В Чемезове
с голоду помрешь!
— В скитах чего уж со мной не делали! вот эта самая Мавра Кузьмовна надо мною тешилась: и в холодний-то чулан запирала, и
голодом морила, и на цепь саживала. Думаю я так, что оне
с Манефой Ивановной извести меня захотели, чтоб я, значит,
померла, и им после того родительский капитал весь получить. Только, видно, бог не попустил до этого; хошь и больно я от ихних побоев захворала, однако разрешилась благополучно младенцем…
Однажды иду я из присутствия и думаю про себя:"Господи! не сгубил я ничьей души, не вор я, не сквернослов, служу, кажется, свое дело исполняю — и вот одолжаюсь
помереть с голода".
— Малость, батюшка, совсем малость! Иной раз, придется, и есть нечего. Того и смотри,
с голоду али
с наготы
помрешь. А лошадки-то нет у нас товар в город отвезти. Другой год волки съели.
— Так… так… знала я, что ты это присоветуешь. Ну хорошо. Положим, что сделается по-твоему. Как ни несносно мне будет ненавистника моего всегда подле себя видеть, — ну, да видно пожалеть обо мне некому. Молода была — крест несла, а старухе и подавно от креста отказываться не след. Допустим это, будем теперь об другом говорить. Покуда мы
с папенькой живы — ну и он будет жить в Головлеве,
с голоду не
помрет. А потом как?
Не всем по монастырям жить, а то и монахи
с голоду помрут.
К тому ж наступило зимнее время; чего ради принуждены они были на том Аральском море зимовать и в такой великий глад пришли, что друг друга умерщвляя ели, а другие
с голоду помирали.
— Здесь все друг другу чужие, пока не
помрут… А отсюда живы редко выходят. Работа легкая, часа два-три утром, столько же вечером, кормят сытно, а тут тебе и конец… Ну эта легкая-то работа и манит всякого… Мужик сюда мало идет, вреды боится, а уж если идет какой, так либо забулдыга, либо пропоец… Здесь больше отставной солдат работает али никчемушный служащий, что от дела отбился. Кому сунуться некуда…
С голоду да
с холоду… Да наш брат, гиляй бездомный, который, как медведь, любит летом волю, а зимой нору…
— Что ж, васясо, коли так, то какая же наша жизнь будет? и хлеба нету, и продать ничего не смей, — отвечал он совсем на сторону, передергивая губы и кидая вдруг дерзкий взгляд прямо на лицо барина: — значит,
с голоду помирать надо.
Гаврило. Мне деньги пожалуйте! Не
с голоду же мне
помирать.
Курослепов. Ну, ищи поди
с меня. Эки проклятые! Тьфу! Вот хотелось ужинать, вот теперь и не хочется. А он
с голоду помирать… да полтораста рублей! Да я
с тебя тысячу бы не взял за это расстройство. Поди за мной, Силантий, я тебе его пачпорт отдам. (Гавриле). А то у меня и в остроге насидишься. (Уходит
с Силаном).
Поголодав дня два, Канарейка пришла в отчаяние. Что же дальше-то будет?.. Этак можно и
с голоду помереть…
Между тем начали ходить слухи, что Латкину вдруг гораздо похужело, и семья его — того и жди —
с голоду помрет, а не то дом завалится и крышей всех задавит.
«Чай он, мой голубчик, — продолжала солдатка, — там либо
с голоду помер, либо вышел да попался в руки душегубам… а ты, нечесанная голова, и не подумал об этом!.. да знаешь ли, что за это тебя черти на том свете живого зажарят… вот родила я какого негодяя, на свою голову… уж кабы знала, не видать бы твоему отцу от меня ни к…..а!» — и снова тяжкие кулаки ее застучали о спину и зубы несчастного, который, прижавшись к печи, закрывал голову руками и только по временам испускал стоны почти нечеловеческие.
Многие умирали под пыткою, ничего не сказав, кроме одного: что шли к Москве
с голоду и от притеснений начальства, да еще по слуху, что государь за границей
помер.
Все-таки
с голоду не
помрешь.
—
С голоду, касатик, о-ох!
с голоду, — отвечала она, принимая последнее слово как исключительно до нее относящееся. — На старости лет куды те горько, и
помереть так негде…
— Из рук старичка подъемные крохи желаете выдрать, господин Колобков? Что ж… — Старичок затрясся и зарыдал, уронил портфель. — Берите, кушайте. Пущай беспартийный, сочувствующий старичок
с голоду помирает… Пущай, мол. Туда ему и дорога, старой собаке. Ну, только помните, господин Колобков, — голос старичка стал пророчески грозным и налился колоколами, — не пойдут они вам впрок, денежки эти сатанинские. Колом в горле они у вас станут, — и старичок разлился в буйных рыданиях.
Яков. Да так, ослаб. А тоже человек какой был, как барин! При золотых часах ходил, по сорока рублей в месяц жалованья брал. А теперь давно
с голоду бы
помер, кабы не Лукерья.
— Так что, — говорю, — твоя старая-то дура, барыня, сидит да думает и позволяет этому оболтусу все зорить и губить? Доживет, что на старости лет есть будет нечего:
с голоду помрет.
Myжик. Видно, так и быть.
С голоду не
помру. Унес, так унес. Пускай ест на здоровье!
— За них, сударыня моя, не бойся,
с голоду не
помрут, — сказал Патап Максимыч. — Блины-то у них масляней наших будут. Пришипились только эти матери, копни их хорошенько, пошарь в сундуках, сколь золота да серебра сыщешь. Нищатся только, лицемерят. Такое уж у них заведение.
Хотя б общенье пришлось разорвать, хотя б ото всех благодетелей оставлены были, хоть бы нам
с голоду пришлось
помирать, Божией церкви не продадим.
Другой на месте заволжанина давно бы
с голода помер, но он не лежебок, человек досужий.
А мужик говорит: «А мне ни денег, ни царства не нужно; у меня только бы ноги ходили, да руки ворочали, — я проживу и вас еще прокормлю. А то вы, пока кто денег, а кто царства дожидаетесь,
с голоду помрете».
Мужик сказал, что мы
с голоду помрем, дожидаючи денег да царства, а что у него есть сила в руках и что он и себя и нас прокормит.
— Тронуть-то не тронут, это верно, — сумрачно отвечал Сурмин. — А придется и мне покинуть насиженное место, в город, что ль, перебираться. Ежели разгонят матерей, какая мне будет здесь работа?
С голоду помрешь на безлюдье… Признаться, и я, как Манефа же, местечко в городу себе приискал.
Покончим
с тюленем, тогда хоть совсем от еды откинься, хоть
с голоду помри — тогда мне все равно…
— Сто тысяч! — вскликнула Акулина. — Вот где деньги-то! У купцов да у бояр, а мы
с голоду помирай! Им тысячи плевое дело, а мы над каждой копейкой трясись да всю жизнь майся. А ведь, кажись, такие же бы люди.
Женился бы и — как предсказывает князь Мышкин — «засел бы молча один в этом доме
с женой, послушною и бессловесною,
с редким и строгим словом, только деньги молча и сумрачно наживая… да на мешках своих
с голоду бы и
помер».
— Царица небесная, рады бы сюда не ездить, да где же нам другую мельницу взять? Сам посуди, кроме тебя тут в окружности ни одной мельницы нет! Просто хоть
с голоду помирай или немолотое зерно кушай!
— Тогда бы ты уж должен больше о нас заботиться… На черный день у нас ничего нету. Вон, когда ты у Гебгарда разбил хозяйской кошке голову, сколько ты? — всего два месяца пробыл без работы, и то чуть мы
с голоду не перемерли. Заболеешь ты,
помрешь — что мы станем делать? Мне что, мне-то все равно, а за что Зине пропадать? Ты только о своем удовольствии думаешь, а до нас тебе дела нет. Товарищу ты последний двугривенный отдашь, а мы хоть по миру иди; тебе все равно!
— Говорит мне: то-то дура я была! Замужем жила, ни о чем не думала. Ничего я не умею, ничему не учена… Как жить теперь? Хорошо бы кройке научиться, — на Вознесенском пятнадцать рублей берут за обучение, в три месяца обучают.
С кройкой всегда деньги заработаешь. А где теперь учиться? О том только и думаешь, чтоб
с голоду не
помереть.
— Как вам это понравится! — воскликнула Александра Михайловна. — Дома гроша нет, сам не работает, а пришли ему два рубля
с этим оборванцем! Это тот самый оборванец, которому он пальто свое отдал, — я сразу поняла. Мало пальта показалось, еще деньгами хочет его наградить, — богач какой! Пускай свой ребенок
с голоду помирает, — оборванцы-пьянчужки ему милее!
— Ну, где ж бесплатно! Барышни
с голоду помирают. А болгары платить могут, они богатые.
«Жалко Танечку», — думала она. Но жалость была больше в мыслях. В душе
с жалостью мешалось брезгливое презрение к Тане. Нет, она, Александра Михайловна, — она не пошла бы не только из-за пятидесяти рублей, а и
с голоду бы
помирала… Гадость какая! Она — честная, непродажная. И от этой мысли у нее было приятное ощущение чистоты, как будто она только что воротилась из бани. Не легкое это дело остаться честной, а она вот сохранила себя и всегда сохранит.
— А это то значит, ваше превосходительство, — сказал Будылда со слезами на глазах, выступая вперед, — что он ума решился! У него ум за разум зашел! Вот что ваш Галамидка сочинениями наделал! Бог всё видит, ваше превосходительство. А ежели вам мои слова не нравятся, то позвольте мне в отставку. Лучше
с голоду помереть, чем этакое на старости лет видеть!
2. Жена Шерстобитова — дочь помещика, глупая, ограниченная девчонка. Он над нею издевается, мучает, запугал совсем. Постоянно крутит
с девчонками, а когда она пытается уйти, он угрожает: «Если уйдешь от меня, лишенкой станешь,
с голоду помрешь».
— Ишь, пусто-то как кругом… Ни тебе деревца на топливо, ни тебе зверя никакого на еду… Тут
с голоду помрешь, никто и знать не будет, — сказал однажды Иван Иванович.