Неточные совпадения
Придут будить до солнышка,
Лукошко припасут,
На донце
бросят корочку:
Сгложи ее —
да полное
Лукошко набери...
— Спит душенька на подушечке… спит душенька на перинушке… а боженька тук-тук!
да по головке тук-тук!
да по темечку тук-тук! — визжала блаженная,
бросая в Грустилова щепками, землею и сором.
— Я пожалуюсь?
Да ни за что в свете! Разговоры такие пойдут, что и не рад жалобе! Вот на заводе — взяли задатки, ушли. Что ж мировой судья? Оправдал. Только и держится всё волостным судом
да старшиной. Этот отпорет его по старинному. А не будь этого —
бросай всё! Беги на край света!
—
Да, но без шуток, — продолжал Облонский. — Ты пойми, что женщина, милое, кроткое, любящее существо, бедная, одинокая и всем пожертвовала. Теперь, когда уже дело сделано, — ты пойми, — неужели
бросить ее? Положим: расстаться, чтобы не разрушить семейную жизнь; но неужели не пожалеть ее, не устроить, не смягчить?
—
Да вот не
бросаете же, — сказал Николай Иванович Свияжский, — стало-быть, расчеты есть.
Когда дым рассеялся, на земле лежала раненая лошадь и возле нее Бэла; а Казбич,
бросив ружье, по кустарникам, точно кошка, карабкался на утес; хотелось мне его снять оттуда —
да не было заряда готового!
— Что вам угодно? — произнесла она дрожащим голосом,
бросая кругом умоляющий взгляд. Увы! ее мать была далеко, и возле никого из знакомых ей кавалеров не было; один адъютант, кажется, все это видел,
да спрятался за толпой, чтоб не быть замешану в историю.
Лучше было бы мне его
бросить у опушки и скрыться в лесу пешком,
да жаль было с ним расстаться, — и пророк вознаградил меня.
Бес у тебя в ногах, что ли, чешется?.. ты выслушай прежде: сухарь-то сверху, чай, поиспортился, так пусть соскоблит его ножом
да крох не
бросает, а снесет в курятник.
— А что ж, душенька, так у них делается, я не виноват, так у них у всех делается. Все что ни есть ненужного, что Акулька у нас
бросает, с позволения сказать, в помойную лохань, они его в суп!
да в суп! туда его!
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то черт знает что. То такое, что только поплевать на него,
да и
бросить! Вот и они скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
И когда турки, обрадовавшись, что достали себе такого слугу, стали пировать и, позабыв закон свой, все перепились, он принес все шестьдесят четыре ключа и роздал невольникам, чтобы отмыкали себя,
бросали бы цепи и кандалы в море, а брали бы наместо того сабли
да рубили турков.
— Хоть неживого,
да довезу тебя! Не попущу, чтобы ляхи поглумились над твоей козацкою породою, на куски рвали бы твое тело
да бросали его в воду. Пусть же хоть и будет орел высмыкать из твоего лоба очи,
да пусть же степовой наш орел, а не ляшский, не тот, что прилетает из польской земли. Хоть неживого, а довезу тебя до Украйны!
Все
бросили вмиг берег и снарядку челнов, ибо предстоял теперь сухопутный, а не морской поход, и не суда
да козацкие чайки [Чайки — длинные узкие речные суда запорожцев.] — понадобились телеги и кони.
Бросьте такую чертову повадку, прочь кидайте всякие юбки, берите одно только оружье, коли попадется доброе,
да червонцы или серебро, потому что они емкого свойства и пригодятся во всяком случае.
По праздникам его иногда видели в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал за стойкой стакан водки и уходил, коротко
бросая по сторонам: «
да», «нет», «здравствуйте», «прощай», «помаленьку» — на все обращения и кивки соседей.
—
Да что же это я! — продолжал он, восклоняясь опять и как бы в глубоком изумлении, — ведь я знал же, что я этого не вынесу, так чего ж я до сих пор себя мучил? Ведь еще вчера, вчера, когда я пошел делать эту… пробу, ведь я вчера же понял совершенно, что не вытерплю… Чего ж я теперь-то? Чего ж я еще до сих пор сомневался? Ведь вчера же, сходя с лестницы, я сам сказал, что это подло, гадко, низко, низко… ведь меня от одной мысли наяву стошнило и в ужас
бросило…
А Ресслих эта шельма, я вам скажу, она ведь что в уме держит: я наскучу, жену-то
брошу и уеду, а жена ей достанется, она ее и пустит в оборот; в нашем слою то есть,
да повыше.
«Если действительно все это дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким же образом ты до сих пор даже и не заглянул в кошелек и не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно шел?
Да ведь ты в воду его хотел сейчас
бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не видал… Это как же?»
— Чтой-то вы уж совсем нас во власть свою берете, Петр Петрович. Дуня вам рассказала причину, почему не исполнено ваше желание: она хорошие намерения имела.
Да и пишете вы мне, точно приказываете. Неужели ж нам каждое желание ваше за приказание считать? А я так вам напротив скажу, что вам следует теперь к нам быть особенно деликатным и снисходительным, потому что мы все
бросили и, вам доверясь, сюда приехали, а стало быть, и без того уж почти в вашей власти состоим.
—
Бросила! — с удивлением проговорил Свидригайлов и глубоко перевел дух. Что-то как бы разом отошло у него от сердца, и, может быть, не одна тягость смертного страха;
да вряд ли он и ощущал его в эту минуту. Это было избавление от другого, более скорбного и мрачного чувства, которого бы он и сам не мог во всей силе определить.
— А жить-то, жить-то как будешь? Жить-то с чем будешь? — восклицала Соня. — Разве это теперь возможно? Ну как ты с матерью будешь говорить? (О, с ними-то, с ними-то что теперь будет!)
Да что я! Ведь ты уж
бросил мать и сестру. Вот ведь уж
бросил же,
бросил. О господи! — вскрикнула она, — ведь он уже это все знает сам! Ну как же, как же без человека-то прожить! Что с тобой теперь будет!
Но и подумать нельзя было исполнить намерение: или плоты стояли у самых сходов, и на них прачки мыли белье, или лодки были причалены, и везде люди так и кишат,
да и отовсюду с набережных, со всех сторон, можно видеть, заметить: подозрительно, что человек нарочно сошел, остановился и что-то в воду
бросает.
А как стал бы третью тысячу считать — нет, позвольте: я, кажется, там, во второй тысяче, седьмую сотню неверно сосчитал, сомнение берет,
да бросил бы третью,
да опять за вторую, —
да этак бы все-то пять…
— Здравствуйте, Алена Ивановна, — начал он как можно развязнее, но голос не послушался его, прервался и задрожал, — я вам… вещь принес…
да вот лучше пойдемте сюда… к свету… — И,
бросив ее, он прямо, без приглашения, прошел в комнату. Старуха побежала за ним; язык ее развязался...
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он
бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (
да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
Ах
да: она говорит и кричит, что так как ее все теперь
бросили, то она возьмет детей и пойдет на улицу, шарманку носить, а дети будут петь и плясать, и она тоже, и деньги собирать, и каждый день под окно к генералу ходить…
Взяли бы
да и
бросили меня в Волгу; я бы рада была. «Казнить-то тебя, говорят, так с тебя грех снимется, а ты живи
да мучайся своим грехом».
Борис. Кабы я один, так бы ничего! Я бы
бросил все
да уехал. А то сестру жаль. Он было и ее выписывал,
да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была — и представить страшно.
Паратов.
Да, в стену гвозди вколачивать. (
Бросает пистолет на стол.)
Вожеватов. А я тaк думаю, что
бросит она его скорехонько. Теперь еще она как убитая; а вот оправится
да поглядит на мужа попристальнее, каков он… (Тихо.) Вот они, легки на помине-то…
Кнуров.
Да она-то не та же. Ведь чтоб
бросить жениха чуть не накануне свадьбы, надо иметь основание. Вы подумайте: Сергей Сергеич приехал на один день, и она
бросает для него жениха, с которым ей жить всю жизнь. Значит, она надежду имеет на Сергея Сергеича; иначе зачем он ей!
Карандышев.
Да, это смешно… Я смешной человек… Я знаю сам, что я смешной человек.
Да разве людей казнят за то, что они смешны? Я смешон — ну, смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо мной — я того стою. Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце,
бросить под ноги и растоптать его! Ох, ох! Как мне жить! Как мне жить!
—
Да полфунта довольно будет, я полагаю. А у вас здесь, я вижу, перемена, — прибавил он,
бросив вокруг быстрый взгляд, который скользнул и по лицу Фенечки. — Занавески вот, — промолвил он, видя, что она его не понимает.
Базаров начал было письмо к отцу,
да разорвал его и
бросил под стол.
— С неделю тому назад сижу я в городском саду с милой девицей, поздно уже, тихо, луна катится в небе, облака бегут, листья падают с деревьев в тень и свет на земле; девица, подруга детских дней моих, проститутка-одиночка, тоскует, жалуется, кается, вообще — роман, как следует ему быть. Я — утешаю ее:
брось, говорю, перестань! Покаяния двери легко открываются,
да — что толку?.. Хотите выпить? Ну, а я — выпью.
— Господа, — неужели это серьезно? — И крикнул: —
Да бросьте папиросу!
—
Да —
бросьте, барыня, я сама все сделаю!
— Просвещенные, — сказал Фроленков, улыбаясь. — Я, в молодости, тоже курил,
да зубы начали гнить, —
бросил.
«
Да, вот и меня так же», — неотвязно вертелась одна и та же мысль, в одних и тех же словах, холодных, как сухой и звонкий морозный воздух кладбища. Потом Ногайцев долго и охотно
бросал в могилу мерзлые комья земли, а Орехова
бросила один, — но большой. Дронов стоял, сунув шапку под мышку, руки в карманы пальто, и красными глазами смотрел под ноги себе.
Бальзаминова. Говорят: за чем пойдешь, то и найдешь! Видно, не всегда так бывает. Вот Миша ходит-ходит, а все не находит ничего. Другой бы
бросил давно, а мой все не унимается.
Да коли правду сказать, так Миша очень справедливо рассуждает: «Ведь мне, говорит, убытку нет, что я хожу, а прибыль может быть большая; следовательно, я должен ходить. Ходить понапрасну, говорит, скучно, а бедность-то еще скучней». Что правда то правда. Нечего с ним и спорить.
Чебаков.
Да и в сумерках нельзя. Нет, вы
бросьте это занятие!
Красавина. Так вот и не счесть. Посчитают-посчитают,
да и
бросят. Ты думаешь, считать-то легко? Это, матушка, всем вам кажется, у кого денег нет. А поди-ка попробуй! Нет, матушка, счет мудреное дело. И чиновники-то, которые при этом приставлены, и те, кто до сколька умеет, до столька и считает: потому у них и чины разные. Твой Михайло до сколька умеет?
Бальзаминова.
Брось, Миша,
брось, не думай! Право, я боюсь, что ты с ума сойдешь.
Да что же это мы в потемках-то сидим! Ишь как смерклось. Пойду велю огня зажечь.
Анфиса (читает). «У меня все готово. Докажите, что вы меня любите не на словах только, а на самом деле. Доказательств моей любви вы видели много. Для вас я
бросил свет,
бросил знакомство, оставил все удовольствия и развлечения и живу более года в этой дикой стороне, в которой могут жить только медведи
да Бальзаминовы…»
Красавина. Сверх границ. Одних только денег и билетов мы две считали-считали, счесть не могли, так и
бросили.
Да я так думаю, что не то что нам, бабам, а и мужчинам, если двух хороших взять, и то не счесть!
И вдруг теперь в две недели Анисья доказала ему, что он — хоть
брось, и притом она делает это с такой обидной снисходительностью, так тихо, как делают только с детьми или с совершенными дураками,
да еще усмехается, глядя на него.
Точно ребенок: там недоглядит, тут не знает каких-нибудь пустяков, там опоздает и кончит тем, что
бросит дело на половине или примется за него с конца и так все изгадит, что и поправить никак нельзя,
да еще он же потом и браниться станет.
К тому времени я уже два года жег зеленую лампу, а однажды, возвращаясь вечером (я не считал нужным, как сначала, безвыходно сидеть дома 7 часов), увидел человека в цилиндре, который смотрел на мое зеленое окно не то с досадой, не то с презрением. «Ив — классический дурак! — пробормотал тот человек, не замечая меня. — Он ждет обещанных чудесных вещей…
да, он хоть имеет надежды, а я… я почти разорен!» Это были вы. Вы прибавили: «Глупая шутка. Не стоило
бросать денег».