Флориан Бэйтс и похищенные шедевры

Джеймс Понти, 2016

Кто придумал Теорию мелочей и с ее помощью распутывает самые головоломные загадки? За кем гоняется мафиози из международного преступного синдиката? Кто замечает то, что упускают другие, и с одного взгляда способен вывести любого на чистую воду? Познакомьтесь с Флорианом Бэйтсом – единственным семиклассником на службе у ФБР! Из Национальной галереи украдены бесценные картины. Но как? Похоже, только Флориан с верной подругой Маргарет способны раскрыть хитроумное преступление! Но, пока Юный Шерлок охотится за похитителем, на него самого открывают охоту…

Глава четвертая. Копиист

Мы так и сидели в молчаливом изумлении, пока мама не расхохоталась.

— Ну наконец-то, — восхищенно заметила она, — кто-то проделал с Флорианом то же самое, что он постоянно проделывает с нами.

Я тоже рассмеялся. Я просто поверить не мог: Маргарет воспользовалась ТЕМЕ, чтобы вычислить, что мой отец одолжил чьи-то клюшки для гольфа, будучи в Калифорнии. И я даже не представлял, как ей это удалось. Я так и таращился то на нее, то на отца, пытаясь сообразить, что за зацепки она заметила.

— Лучше расскажи ему, как ты это сделала, — посоветовал отец, — пока его мозг не взорвался.

— Да, пожалуйста, — попросил я. — Я в полном тупике.

Еще мгновение Маргарет понежилась в лучах славы, а затем приступила к объяснениям:

— Прежде всего — поездка в Калифорнию. Я поняла еще прежде, чем мы сели за стол. Мистер Бэйтс положил кейс на столик в прихожей, и из кармашка торчал край «Лос-Анджелес таймс», — она повернулась к отцу: — Думаю, вы читали ее в самолете на обратном пути.

— Само собой, читал, — подтвердил папа. — Очень неплохо.

— Но этого недостаточно, — возразил я, подняв руку. — То, что у папы есть лос-анджелесская газета, еще не означает, что он сам был там. Мы каждое воскресенье получаем «Нью-Йорк таймс», не ездя за ней в Нью-Йорк. «Лос-Анджелес таймс» продается в аэропортах по всей стране.

— Верно, но ТЕМЕ говорит о совокупности мелочей, — отозвалась Маргарет. — А ты не дал мне закончить. На кейсе твоего папы есть бирка. И на ней написано: «ХМОЛА».

— «Хмола»? Что это?

— Не знаю, но, уверена, «ЛА» там означает «Лос-Анджелес». Может, «Художественный музей обществ Лос-Анджелеса».

— «Художественный музей округа Лос-Анджелес», — поправил отец. — Это мои новые клиенты. Последние три дня я изучал их протоколы безопасности.

— И так ты вышла на Калифорнию, — сказала мама. — Но откуда ты узнала, что он играл в гольф?

— Его выдали руки.

Отец поднял руки, и я тут же все увидел.

— Правая загорела, а левая бледная, — я покачал головой. — И как я мог это прошляпить?

— Да, Флориан, ну как ты мог это прошляпить? — укорила мама и, повернувшись к Маргарет, шепнула: — А что он прошляпил?

— Когда играешь в гольф, надеваешь одну перчатку, — объяснила наша гостья. — И, если достаточно много играть, за короткий срок на солнце загорит только одна рука.

Мама с подозрением глянула на отца и поинтересовалась:

— Ну и сколько именно времени ты посвятил гольфу, изучая протоколы безопасности?

Папа ухмыльнулся:

— Разве я виноват, что директор музея любит поговорить о работе за игрой в гольф?

— По-прежнему непонятно, как ты узнала о том, что отец брал у кого-то клюшки, — сказал я.

Маргарет улыбнулась:

— Это-то оказалось легче всего. Мы же все присутствовали здесь, когда твой папа приехал домой. У него с собой были чемодан и ручной кейс…

–…а клюшек не было, — докончил я.

— Не-а. Значит, ему пришлось у кого-то их там одалживать.

Блестяще! На самом деле — даже лучше, чем блестяще. Идеально. Маргарет взяла мою фишку и превратила ее в нашу фишку. До сего момента практическая ценность ТЕМЕ сводилась к тому, что этот метод помогал осваиваться на новом месте, когда мы с семьей переезжали. Но в тот день теория стала чем-то бо́льшим. Она превратилась в занятие для двоих.

К примеру, во время поездок в метро мы развлекались такой игрой: смотрели, кто что держит в руках, и пробовали на основании одного этого предсказать, кто выйдет на следующей станции. Однажды мы сидели на ступенях мемориала Линкольна и пытались вычислить, какой из туристов из какого штата, глядя на их одежду. Чем больше мы играли, тем лучше у нас получалось. Но мы не старались специально развивать свои навыки, чтобы сделаться шпионами, детективами или кем-то вроде. Нам просто было весело.

До тех пор, пока мы не увидели его.

Это случилось двадцать девятого июля. Я запомнил, потому что это был день рождения Маргарет. В качестве подарка моя мама устроила для нас экскурсию по музейному закулисью. Она провела нас в студию, где работает, показала всякое хайтековое оборудование и даже дала посмотреть на свежеполученного Пикассо, которого еще не выставили. Было жутко круто. Выйдя из студии, мы оказались в галерее импрессионистов.

Мы прошли мимо художника, который копировал картину Моне «Женщина с зонтиком».

— Он реставратор, как твоя мама? — спросила Маргарет.

— Нет, — ответил я. — Он копиист.

— В смысле фальсификатор?

— Фальсификация — это когда ты выдаешь свою работу за оригинал, — объяснил я. — А копиисты — это художники, которые практикуются, перерисовывая чужие работы. Отличный способ учиться у мастеров. С него начинали большинство великих художников.

— Так он здесь не работает?

— Нет, просто получил от музея разрешение. Не думаю, что это было трудно, потому что он действительно хорош. Его картина — точь-в-точь как оригинал.

— Тоже европеец, — заметила Маргарет.

— Точнее, француз, — поправил я. — Это Моне, «Женщина с зонтиком».

— Я не про автора картины! А про того, кто ее перерисовывает. Он европеец, посмотри на обувь.

На копиисте были кеды «Европа», точно как у того типа в первый день, когда я начал учить Маргарет ТЕМЕ.

— Прямо как у Спящей красавицы, — подтвердила она.

Я рассмеялся, но тут кое-что привлекло мое внимание. Человек, которого мы видели в первый день, был молодым отцом в отпуске. Человек перед нами — художником за работой. Поставь их рядом — не найдешь почти ничего общего. Но Теория мелочей привела меня к неожиданному выводу:

— По-моему, это тот же парень.

— Исключено, — возразила Маргарет. — Тот — блондин, а этот — брюнет.

— Я вижу.

— И первый был стопроцентным туристом, — добавила она, — а не студентом-хипстером, изучающим живопись.

— Это я тоже вижу. Но все-таки думаю, что это он.

— Почему?

— Во-первых, посмотри, как он держит кисть. Он левша, как и тот тип.

— И как множество других людей, — парировала Маргарет, подняв руку и шевеля пальцами: — К примеру, я.

— Только десять процентов людей — левши, — заявил я. — Если ты помножишь эти десять процентов на небольшое число тех, кто в Вашингтоне носит такую обувь, и еще сузишь круг, оставив только мужчин его возраста и телосложения, итоговая сумма окажется смехотворно мала. А теперь учти, что двое таких мужчин побывали в одном музее за последние несколько недель. Можно сделать вывод, что перед нами тот же человек, которого мы видели в прошлый раз.

— То есть ты утверждаешь, что доверяешь ТЕМЕ больше, чем собственным глазам? — уточнила Маргарет. — Если всякие мелочи говорят тебе что-то — ты будешь считать это правдой?

Прежде чем ответить, я минуту подумал:

— Да. Именно так.

Она вздохнула:

— Я тоже. Не могу ткнуть пальцем в конкретную причину, но он и мне кажется тем же самым человеком. Было бы здорово, имей мы способ убедиться наверняка.

— Да, — согласился я, погруженный в собственные мысли.

Мы еще немного постояли, а затем одновременно повернулись друг другу и хором проговорили:

— Шрам.

— На щеке, — проговорила Маргарет. — А помнишь, кто его заметил?

— Кажется, ты.

— Ой, тебе не кажется! — поддела она. — Ты знаешь, что я. Ты думал, что он ничего не значит, а я думала, что он как раз важен. И, выходит… Права была я.

— И какой у нас план? — спросил я. — Хочешь постоять тут, поздравляя себя? Или все-таки подойти и поискать шрам у этого парня?

— Я за оба варианта, — отозвалась Маргарет. — Но я над тобой сжалюсь. Идем и выясним.

Я вычислил, что мы вполне сможем бросить взгляд на щеку художника, притворившись, будто разглядываем соседние картины. Но стиль Маргарет — переть напролом. Она просто подошла прямо к этому типу и глянула ему через плечо:

— Вы очень красиво рисуете, — похвалила она.

— Спасибо, — откликнулся он с легким акцентом. — Когда оригинал так прекрасен, как Моне, его и копировать легче.

Заговорив, он повернулся к Маргарет и улыбнулся. Шрам оказался на месте: пересекал его левую щеку.

Ни у одного из нас больше не оставалось сомнений. Это был тот же человек.