Первое время настроение
польского общества было приподнятое и бодрое. Говорили о победах, о каком-то Ружицком, который становится во главе волынских отрядов, о том, что Наполеон пришлет помощь. В пансионе ученики поляки делились этими новостями, которые приносила Марыня, единственная дочь Рыхлинских. Ее большие, как у Стасика, глаза сверкали радостным одушевлением. Я тоже верил во все эти успехи поляков, но чувство, которое они во мне вызывали, было очень сложно.
Один из таких молодых ученых (нынче профессор Ал — в) говорил об этом, не обинуясь, многим русским знакомым Бенни, что и стало известно самому Бенни, который на это отвечал, что он действительно в Париже держался
польского общества, но удивляется, как можно было от него требовать, чтобы, находясь в среде парижских поляков, он мог высказывать симпатии, противные их преобладающему чувству!
Прожив несколько времени в Париже, он оттуда поехал в Австрию, где оставаясь подолгу в разных городах, и всегда вращаясь в
польском обществе, легко изучил язык, и через некоторое время, переезжая из города в город, казался уже всем настоящим поляком.
Неточные совпадения
— Никакого. С тех пор как я вам писал письмо, в ноябре месяце, ничего не переменилось. Правительство, чувствующее поддержку во всех злодействах в Польше, идет очертя голову, ни в грош не ставит Европу,
общество падает глубже и глубже. Народ молчит.
Польское дело — не его дело, — у нас враг один, общий, но вопрос розно поставлен. К тому же у нас много времени впереди — а у них его нет.
Протанцевав
польский, менуэт и один контрданс или экоссез, она сейчас уезжала, мелькнув в
обществе, как блестящий метеор.
Я отвечал, что вовсе не знал в Петербурге таких
обществ, которые блюдут
польскую справу.
Вообще тогда отношение к политическим во всех слоях
общества было самое дружественное, а ссыльным полякам, которых после
польского восстания 1863 года было наслано много, покровительствовал сам губернатор, заядлый поляк Станислав Фомич Хоминский. Ради них ему приходилось волей-неволей покровительствовать и русским политическим.
Если же думать, что тонкие и дальновидные члены ржонда игнорировали мнение, родившееся насчет их агента, и берегли Бенни для других, высших сфер
общества, куда благовоспитанный, приличный и образованный Бенни мог бы проложить себе дорогу, то если допустить, что он в тех именно слоях назначался служить
польской интриге, так с этим нельзя согласить ни поведение Бенни, ни поведение ржонда.
Сомневались исключительно почти одни только старые студенты, которые уже по трех-четырехлетнему опыту знали, что
польские студенты всегда, за весьма и весьма ничтожными исключениями, избегали
общества студентов русских и старались по возможности не иметь с ними никакого общего дела.
Все
общество, в разных углах комнат, разбивалось на кружки, и в каждом кружке шли очень оживленные разговоры; толковали о разных современных вопросах, о политике, об интересах и новостях дня, передавали разные известия, сплетни и анекдоты из правительственного, военного и административного мира, обсуждали разные проекты образования, разбирали вопросы истории, права и даже метафизики, и все эти разнородные темы обобщались одним главным мотивом, который в тех или других вариациях проходил во всех кружках и сквозь все темы, и этим главным мотивом были Польша и революция — революция
польская, русская, общеевропейская и, наконец, даже общечеловеческая.
Отсюда Теофила Моравская с дядей своим уехали в Венецию, а я осталась в
обществе князя Карла Радзивила и собравшихся вокруг него французских и
польских офицеров.
Аббат Рокотани в одном из писем своих (от 3 января 1775 года) в Варшаву к канонику Гиджиотти, с которым переписывался раз или два в неделю о
польских делах, говорит следующее: «Иностранная дама
польского происхождения, живущая в доме г. Жуяни, на Марсовом поле, прибыла сюда в сопровождении одного
польского экс-иезуита [Орден иезуитов незадолго перед тем был уничтожен папой, потому все члены сего славного своим лицемерием, коварством, злодеяниями и подлостями
общества назывались тогда экс-иезуитами.], двух других поляков и одной
польской (?) служанки.
— Но вы можете быть полезны, распространяя в
обществах и между своими сослуживцами вести, благоприятные для
польского дела, подслушивая, что говорят между ними опасного для этого дела, и нас уведомляя.
Поляки держат себя особо, евреев не принимают в
польские и русские
общества, служащий русский люд как будто во всякое время на отлете восвояси.
В течение четверти века из
польского города Варшава обратилась в русский, чему, конечно, немало способствовало разумное управление краем путем сближения русского
общества с
польским.