Неточные совпадения
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"
языка". Делали все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом вспомнили, что он совсем не для того требовался, и простили. Еврей,
положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо идти сначала
на слободу Навозную, а потом кружить по полю до тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного стола,
на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности.
Положив локти
на стол, он склонил
на бок голову, подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет
на русском
языке.
Два инвалида стали башкирца раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался
на все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж один из инвалидов взял его руки и,
положив их себе около шеи, поднял старика
на свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо
языка шевелился короткий обрубок.
Захар принес старую скатерть, постлал
на половине стола, подле Обломова, потом осторожно, прикусив
язык, принес прибор с графином водки,
положил хлеб и ушел.
Старик Райнер все слушал молча,
положив на руки свою серебристую голову. Кончилась огненная, живая речь, приправленная всеми едкими остротами красивого и горячего ума. Рассказчик сел в сильном волнении и опустил голову. Старый Райнер все не сводил с него глаз, и оба они долго молчали. Из-за гор показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё сидели молча и далеко носились своими думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным русским
языком...
— Дура она и бестия, вот что!.. — произнес Макар Григорьев досадливым голосом. — Я давно ей обещал язык-то
на бревно
положить и отрубить топором, чтобы не болтал он много…
Не простецов, не тли, а «крепких» мало, да притом же
на современном общественном
языке, по какому-то горькому извращению понятий, «крепким» называется совсем не тот, кто действительно борется за существование, а тот, кто, подобно кукушке,
кладет свои яйца в чужие гнезда.
— Ах, Демид Львович… В этом-то и шик! Мясо совсем черное делается и такой букет… Точно так же с кабанами. Убьешь кабана, не тащить же его с собой: вырежешь
язык, а остальное бросишь. Зато какой
язык… Мне случалось в день убивать по дюжине кабанов. Меня даже там прозвали «грозой кабанов». Спросите у кого угодно из старых кавказцев. Раз
на охоте с графом Воронцовым я одним выстрелом
положил двух матерых кабанов, которыми целую роту солдат кормили две недели.
Потом он сообщил,
на отборнейшем немецком
языке, что желал заявить свое почтение и свою признательность г-ну иностранцу, который оказал такую важную услугу будущему его родственнику, брату его невесты; при этом он повел левой рукой, державшей шляпу, в направлении Эмиля, который словно застыдился и, отвернувшись к окну,
положил палец в рот.
Прокурор (поспешно перелистывает карманное уложение, но ничего подходящего не находит). Мм… мм… я
полагал бы… я
полагаю, что, ввиду болезненного состояния подсудимого, можно ограничиться предложением ему кратких и несложных вопросов,
на которые он мог бы отвечать необременительными телодвижениями. Нет сомнения, что господа защитники, которым должен быть понятен
язык пискарей, не откажут суду в разъяснении этих телодвижений.
С каким самоуверенным видом, с каким ликованием в голосе ответил бы он в былое время: да… я тамошний помпадур! Я еду в Петербург представить о нуждах своих подчиненных! Я
полагаю, что первая обязанность помпадура — это заботиться, чтоб законные требования его подчиненных были удовлетворены! и т. д. Теперь, напротив того, он чувствует, что ответ словно путается у него
на языке и что гораздо было бы лучше, если б ему совсем-совсем ничего не приходилось отвечать.
— Их пять братьев, — рассказывал лазутчик
на своем ломаном полурусском
языке: — вот уж это третьего брата русские бьют, только два остались; он джигит, очень джигит, — говорил лазутчик, указывая
на чеченца. — Когда убили Ахмед-хана (так звали убитого абрека), он
на той стороне в камышах сидел; он всё видел: как его в каюк
клали и как
на берег привезли. Он до ночи сидел; хотел старика застрелить, да другие не пустили.
— Погоди. Я тебя обещал есть выучить… Дело просто. Это называется бутерброд, стало быть, хлеб внизу а печенка сверху.
Язык — орган вкуса. Так ты вот до сей поры зря жрал, а я тебя выучу, век благодарен будешь, а других уму-разуму научишь. Вот как: возьми да переверни,
клади бутерброд не хлебом
на язык, а печенкой. Ну-ка!
Василиса Перегриновна. Еще бы он смел! Я и понять не могу, как это у него язык-то повернулся против вас. Вот уж сейчас необразование-то и видно.
Положим, что Неглигентов, по жизни своей, не стоит, чтобы об нем и разговаривать много, да но вас-то он должен сделать для него все
на свете, какой бы он там ни был негодяй.
Так говорит сам Наполеон, так говорят почти все французские писатели; а есть люди (мы не скажем, к какой они принадлежат нации), которые
полагают, что французские писатели всегда говорят правду — даже и тогда, когда уверяют, что в России нет соловьев; но есть зато фрукт величиною с вишню, который называется арбузом; что русские происходят от татар, а венгерцы от славян; что Кавказские горы отделяют Европейскую Россию от Азиатской; что у нас знатных людей обыкновенно венчают архиереи; что ниема глебониш пописко рюскоф — самая употребительная фраза
на чистом русском
языке; что название славян происходит от французского слова esclaves [рабы] и что, наконец, в 1812 году французы били русских, когда шли вперед, били их же, когда бежали назад; били под Москвою, под Тарутиным, под Красным, под Малым Ярославцем, под Полоцком, под Борисовым и даже под Вильною, то есть тогда уже, когда некому нас было бить, если б мы и сами этого хотели.
— Я
полагаю, что ты еще, слава богу, не русская барышня, чтобы не уметь говорить
на своем
языке.
Никита стоит у ног отца, ожидая, когда отец вспомнит о нём. Баймакова то расчёсывает гребнем густые, курчавые волосы Ильи, то отирает салфеткой непрерывную струйку крови в углу его губ, капли пота
на лбу и
на висках, она что-то шепчет в его помутневшие глаза, шепчет горячо, как молитву, а он,
положив одну руку
на плечо ей, другую
на колено, отяжелевшим
языком ворочает последние слова...
— Да-с, я вам окажу, что для этой женщины нет слов
на языке, чтобы выразить все ее добродетели: мало того, что отсчитала чистыми деньгами тысячу рублей; я бы, без сомнения, и этим удовлетворился, и это было бы для меня величайшее одолжение, так нет, этого мало: принесла еще вещи, говорит: «Возьмите и достаньте себе денег под них; это, я
полагаю, говорит, самое лучшее употребление, какое только может женщина сделать из своего украшения».
Мягчайшие, нежнейшие движения души сменяются сильными, бурными ощущениями, ваша душа точно под давлением сорока тысяч атмосфер обращается в ничтожнейший кусочек какого-то вещества неопределенного, розоватого цвета, которое, как мне кажется, если бы можно было
положить его
на язык, дало бы терпкий, сладострастный вкус.
Отец сам одевал умершую свою дочь в приготовленное ею заранее платье, сам
клал ее в гроб, выносил в церковь и отнес
на кладбище; ни малейшего ропота не произнес его
язык, и вся душа была исполнена благоговейной радости и покорности воле божией.
Но вот окидывает он глазами — сидят все люди почтенные, ведут речи степенные, гнилого слова не сходит с их
языка: о торговых делах говорят, о ценах
на перевозку
кладей, о волжских мелях и перекатах.
Пройдя еще далее, Франциск опять позвал Льва и сказал: «И еще запиши, брат Лев, овечка божия, что если бы мы научились говорить
на языках ангельских, если бы узнали течение звезд и если бы нам открылись все
клады земли и мы познали бы все тайны жизни птиц, рыб, всех животных, людей, деревьев, камней и вод, — запиши, что и это не было бы радостью совершенной».
Фельдмаршал снова стал увещевать пленницу, чтоб она открыла, кто внушил ей мысль принять
на себя имя дочери императрицы Елизаветы Петровны и кто были пособниками ее замыслам. Он напомнил ей о крайних мерах. Надо
полагать, что ей было известно, что значат
на языке тайной экспедиции слова: «крайние меры».
Ты муж, а слово «муж» в переводе
на дамский
язык значит тряпка, идиот и бессловесное животное,
на котором можно ездить и возить
клади, сколько угодно, не боясь вмешательства общества покровительства животных.
Положим,
на самоубийство будет похоже мало, но, приняв во внимание, что Сергей Павлович Карамышев так же много смыслит по следственной части, как я в китайском
языке, да и остальные ваши местные жрецы Фемиды довольно убоги — я
полагаю, что они, за отсутствием мотивов для отравления князя посторонним лицом, поспешат покончить это дело именно в этом смысле.
Поприща [Тогда считали расстояние поприщами,
полагая в каждом сто двадцать шагов.] за два от деревни, в мелкорослом, тщедушном бору,
на песчаных буграх, то смело вдающихся
языком в воды Чудского озера, то уступающих этим водам и образующих для них залив, а для рыбачьих лодок безопасную пристань, стояло сотни две гробов, новеньких, только что из-под топора.
— Да! ты и я прекрасно начали свои подвиги, — прервал Антон иронически. — Ты, собираясь
на создание чудного храма божьей матери, обжигаешь кирпичи и растворяешь известь. А я хоть не оделен, подобно тебе, дарами небесными, но, приехав сюда из такой дали, чтобы
положить несколько лепт в сокровищницу наук, я лечу
языки у попугаев и делаю шутовской смотр
языкам придворных рабов. Начало не обещает многого.
— Да еще, уж после акта и описи, когда пароход отчалил,
на дроги стали покойников, его да арестантку-княжну,
класть, — у него из бокового кармана сюртука пакет выпал с какой-то рукописью. Я его взял тогда, да так никуда не представлял. Написано по-французски. Один там из ссыльных
на этом
языке немного мараковал, при мне просматривал, говорит, описание жизни, и подписано Маргарита Шестова. Это, значит, она к нему перед смертью писала.
Очутился он подле меня…
положил мне отечески руку
на плечо… взглянул
на мою бумагу и сказал ласково: «Как вам не стыдно писать таким подьяческим
языком!
Ты — муж, а слово «муж» в переводе
на дачный
язык значит бессловесное животное,
на котором можно ездить и возить
клади сколько угодно, не боясь вмешательства общества покровительства животных.
В это время кумушки прикусили
язык; мастера, трудившиеся над колесом, побледнели как полотно… вся масса народа безмолвствовала, как будто вместе с Паткулем
положила свою голову
на плаху.
— Распахнулся, разразился, батюшка Григорий Андреевич, так что воеводе заочно было жарко;
положил всю душу свою, все разумение
на язык… говорил, что Образец сам свах к тебе заслал, да…
Все это мне передал Кириак, и передал так превосходно, что я, узнав дух
языка, постиг и весь дух этого бедного народа; и что всего мне было самому над собою забавнее, что Кириак с меня самым незаметным образом всю мою напускную суровость сбил: между нами установились отношения самые приятные, легкие и такие шутливые, что я, держась сего шутливого тона, при конце своих уроков велел горшок каши сварить,
положил на него серебряный рубль денег да черного сукна
на рясу и понес все это, как выученик, к Кириаку в келью.
Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и
положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда
на русском, иногда
на очень дурном, но самоуверенном французском
языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправлял редкие седые волосы
на лысине, и опять звал обедать.