Неточные совпадения
— Шш! — зашипел Лютов, передвинув саблю за
спину, где она повисла, точно хвост. Он стиснул зубы,
на лице его вздулись костяные желваки, пот блестел
на виске, и левая нога вздрагивала под кафтаном. За ним стоял полосатый арлекин, детски
положив подбородок
на плечо Лютова, подняв руку выше
головы, сжимая и разжимая пальцы.
Ногайцев сидел, спрятав
голову в плечи, согнув
спину,
положив руки
на пюпитр и как будто собираясь прыгнуть.
Некоторые, сидя,
клали голову на столик, а цирюльник, обрив, преприлежно начинал поколачивать потом еще по
спине, долго и часто, этих сибаритов.
Эти слова, страстные и повелительные, действовали
на Гладышева как гипноз. Он повиновался ей и лег
на спину,
положив руки под
голову. Она приподнялась немного, облокотилась и,
положив голову на согнутую руку, молча, в слабом полусвете, разглядывала его тело, такое белое, крепкое, мускулистое, с высокой и широкой грудной клеткой, с стройными ребрами, с узким тазом и с мощными выпуклыми ляжками. Темный загар лица и верхней половины шеи резкой чертой отделялся от белизны плеч и груди.
Люба спала
на спине, протянув одну
голую руку вдоль тела, а другую
положив на грудь.
Ведь ты только мешаешь ей и тревожишь ее, а пособить не можешь…» Но с гневом встречала такие речи моя мать и отвечала, что покуда искра жизни тлеется во мне, она не перестанет делать все что может для моего спасенья, — и снова
клала меня, бесчувственного, в крепительную ванну, вливала в рот рейнвейну или бульону, целые часы растирала мне грудь и
спину голыми руками, а если и это не помогало, то наполняла легкие мои своим дыханьем — и я, после глубокого вздоха, начинал дышать сильнее, как будто просыпался к жизни, получал сознание, начинал принимать пищу и говорить, и даже поправлялся
на некоторое время.
Майзель торжественно разостлал
на траве макинтош и
положил на нем свою громадную датскую собаку. Публика окружила место действия, а Сарматов для храбрости выпил рюмку водки. Дамы со страху попрятались за
спины мужчин, но это было совершенно напрасно: особенно страшного ничего не случилось. Как Сарматов ни тряс своей
головой, собака не думала бежать, а только скалила свои вершковые зубы, когда он делал вид, что хочет взять макинтош. Публика хохотала, и начались бесконечные шутки над трусившим Сарматовым.
Софья
положила окурок
на блюдце своей чашки, тряхнула
головой, ее золотистые волосы рассыпались густыми прядями по
спине, и она ушла, сказав...
Наталья, точно каменная, стоя у печи, заслонив чело широкой
спиной, неестественно громко сморкалась, каждый раз заставляя хозяина вздрагивать. По стенам кухни и по лицам людей расползались какие-то зелёные узоры, точно всё обрастало плесенью,
голова Саввы — как морда сома, а пёстрая рожа Максима — железный, покрытый ржавчиной заступ. В углу,
положив длинные руки
на плечи Шакира, качался Тиунов, говоря...
Уже час постукивала она вальком, когда услышала за
спиною чьи-то приближающиеся шаги. Нимало не сомневаясь, что шаги эти принадлежали тетушке Анне, которая спешила, вероятно, сообщить о крайней необходимости дать как можно скорее груди ребенку (заботливость старушки в деле кормления кого бы то ни было составляла, как известно, одно из самых главных свойств ее нрава), Дуня поспешила
положить на камень белье и валек и подняла
голову. Перед ней стоял Захар.
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь берега, но он решился, и однажды, тихим вечером, пополз с горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они встретили его знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни земли; тогда — как после догадывались люди — встал
на колени старик, посмотрел в небо и в даль, помолился немного и молча за всех людей, одинаково чужих ему, снял с костей своих лохмотья,
положил на камни эту старую шкуру свою — и все-таки чужую, — вошел в воду, встряхивая седой
головой, лег
на спину и, глядя в небо, — поплыл в даль, где темно-синяя завеса небес касается краем своим черного бархата морских волн, а звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать рукой.
Дудка шагал не быстро, но широко,
на ходу его тело качалось, наклоняясь вперёд, и
голова тоже кланялась, точно у журавля. Он согнулся,
положил руки за
спину, полы его пиджака разошлись и болтались по бокам, точно сломанные крылья.
Вдали родился воющий шум и гул, запели, зазвенели рельсы; в сумраке, моргая красными очами, бежал поезд; сумрак быстро плыл за ним, становясь всё гуще и темнее. Евсей торопливо, как только мог, взошёл
на путь, опустился
на колени, потом улёгся поперёк пути
на бок,
спиною к поезду,
положил шею
на рельс и крепко закутал
голову полою пальто.
Домашним хозяйством никто не занимался, и оно шло весьма плохо, даже стол был очень дурен, и по этому обстоятельству случилось со мной вот какое приключение: один раз за ужином (мы ужинали всегда в большом доме за общим столом) подали ветчину; только что я, отрезав кусок, хотел
положить его в рот, как стоявший за моим стулом Евсеич толкнул меня в
спину; я обернулся и с изумлением посмотрел
на своего дядьку; он покачал
головой и сделал мне знак глазами, чтобы я не ел ветчины; я
положил кусок
на тарелку и тут только заметил, что ветчина была тухлая и даже червивая; я поспешно отдал тарелку.
Весь нрав ее изменился; то она вдруг без всякой причины начинала играть, бегая по двору, что совершенно не шло к ее почтенному возрасту; то задумывалась и начинала ржать; то кусала и брыкала в своих сестер кобыл; то начинала обнюхивать меня и недовольно фыркать; то, выходя
на солнце,
клала свою
голову чрез плечо своей двоюродной сестре Купчихе и долго задумчиво чесала ей
спину и отталкивала меня от сосков.
Отняв перепелку, охотник, за
спиною у себя, отрывает ей
голову,
кладет к себе в вачик, а шейку с головкой показывает ястребу, который и вскакивает с земли
на руку охотника, который, дав ему клюнуть раза два теплого перепелиного мозжечка, остальное прячет в вачик и отдает ястребу после окончания охоты.
— Всё берите… — говорила она осипшим голосом. Выбросив бумаги, она отошла от меня и, ухватившись обеими руками за
голову, повалилась
на кушетку. Я подобрал деньги,
положил их обратно в ящик и запер, чтобы не вводить в грех прислугу; потом взял в охапку все бумаги и пошел к себе. Проходя мимо жены, я остановился и, глядя
на ее
спину и вздрагивающие плечи, сказал...
Он ввел меня в спальню.
На широкой двуспальной кровати, согнувшись,
головою к стене, неподвижно лежала молодая женщина. Я взялся за пульс, — рука была холодна и тяжела, пульса не было; я
положил молодую женщину
на спину, посмотрел глаз, выслушал сердце… Она была мертва. Я медленно выпрямился.
Девушка постояла, посмотрела ему в
спину, повернулась и ушла. С больным чувством обиды возвратилась она домой, уселась
на полу,
на маленькую скамеечку, за каким-то коленкором, который в тот день кроила, и,
положив на колени подпертую ладонями
голову, заплакала тихо, беззвучно, но горько.
За моей
спиной,
положив голову на мешок с овсом, тихо похрапывал сын садовника Пашка, мальчик лет восьми, которого я взял с собою
на случай, если бы представилась надобность присмотреть за лошадью.
У широкой степной дороги, называемой большим шляхом, ночевала отара овец. Стерегли ее два пастуха. Один, старик лет восьмидесяти, беззубый, с дрожащим лицом, лежал
на животе у самой дороги,
положив локти
на пыльные листья подорожника; другой — молодой парень, с густыми черными бровями и безусый, одетый в рядно, из которого шьют дешевые мешки, лежал
на спине,
положив руки под
голову, и глядел вверх
на небо, где над самым его лицом тянулся Млечный путь и дремали звезды.
То, покоя
спину на отвале кресел, он закрыл глаза и,
положив широкую, мохнатую руку
на голову Андрюши, тихонько, нежно перебирает мягкой лен его волос.
Он вскочил. Быстро надел пальто. Стало стыдно. Я, как стояла к нему
спиной, так подалась, откинула
голову и с ласковым призывом подставила ему под губы лоб. Но он
положил мне сзади руки
на плечи и, задыхаясь, прошептал
на ухо...
— Виват! — также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтоб увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел
на бревно, лежавшее
на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он
положил ее
на спину подбежавшего счастливого пажа, и стал смотреть
на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая
головы, он сказал что-то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.