Неточные совпадения
Проходя через первую гостиную, Левин встретил в дверях графиню Боль, с озабоченным и строгим лицом что-то приказывавшую слуге. Увидав Левина, она улыбнулась и попросила его в следующую маленькую гостиную, из которой слышались голоса. В этой гостиной
сидели на креслах две дочери графини и знакомый Левину московский
полковник. Левин подошел к ним, поздоровался и сел подле дивана, держа шляпу на колене.
— Вот тебе на! Как же вы, дураки, — сказал он, оборотившись к Селифану и Петрушке, которые оба разинули рты и выпучили глаза, один
сидя на козлах, другой стоя у дверец коляски, — как же вы, дураки? Ведь вам сказано — к
полковнику Кошкареву… А ведь это Петр Петрович Петух…
Через минуту Самгин имел основание думать, что должно повториться уже испытанное им: он
сидел в кабинете у стола, лицом к свету, против него, за столом, помещался офицер, только обстановка кабинета была не такой домашней, как у
полковника Попова, а — серьезнее, казенней.
Потом Самгин ехал на извозчике в тюрьму; рядом с ним
сидел жандарм, а на козлах, лицом к нему, другой — широконосый, с маленькими глазками и усами в стрелку. Ехали по тихим улицам, прохожие встречались редко, и Самгин подумал, что они очень неумело показывают жандармам, будто их не интересует человек, которого везут в тюрьму. Он был засорен словами
полковника, чувствовал себя уставшим от удивления и механически думал...
Воспитаем так не одного, а миллионы людей, и потом поймаем одного и воображаем себе, что мы что-то сделали, оградили себя, и что больше уже и требовать от нас нечего, мы его препроводили из Московской в Иркутскую губернию, — с необыкновенной живостью и ясностью думал Нехлюдов,
сидя на своем стуле рядом с
полковником и слушая различные интонации голосов защитника, прокурора и председателя и глядя на их самоуверенные жесты.
Сейчас написал я к
полковнику письмо, в котором просил о пропуске тебе, ответа еще нет. У вас это труднее будет обделать, я полагаюсь на маменьку. Тебе счастье насчет меня, ты была последней из моих друзей, которого я видел перед взятием (мы расстались с твердой надеждой увидеться скоро, в десятом часу, а в два я уже
сидел в части), и ты первая опять меня увидишь. Зная тебя, я знаю, что это доставит тебе удовольствие, будь уверена, что и мне также. Ты для меня родная сестра.
Попрощались с хозяевами и пошли в 3-й участок Мясницкой части. Старый, усатый пристав
полковник Шидловский имел привычку
сидеть в участке до полуночи: мы его застали и рассказали о своей беде.
Знакомство с барчуками продолжалось, становясь всё приятней для меня. В маленьком закоулке, между стеною дедова дома и забором Овсянникова, росли вяз, липа и густой куст бузины; под этим кустом я прорезал в заборе полукруглое отверстие, братья поочередно или по двое подходили к нему, и мы беседовали тихонько,
сидя на корточках или стоя на коленях. Кто-нибудь из них всегда следил, как бы
полковник не застал нас врасплох.
Техник-полковник
сидел в совершенной неподвижности.
Вечером в этот день доктор зашел к маркизе; она
сидела запершись в своем кабинете с
полковником Степаненко.
Полковник смотрел на всю эту сцену,
сидя у открытого окна и улыбаясь; он все еще полагал, что на сына нашла временная блажь, и вряд ли не то же самое думал и Иван Алексеев, мужик, столь нравившийся Павлу, и когда все пошли за Кирьяном к амбару получать провизию, он остался на месте.
Священник слушал его, потупив голову.
Полковник тоже
сидел, нахмурившись: он всегда терпеть не мог, когда Александр Иванович начинал говорить в этом тоне. «Вот за это-то бог и не дает ему счастия в жизни: генерал — а
сидит в деревне и пьет!» — думал он в настоящую минуту про себя.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного
полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что
сидел у своего любимого окошечка и посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды
полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль, произнес...
— Ну, будут и все сорок, — сказал
полковник. По его тону весьма было заметно, что у него некоторый гвоздь
сидел в голове против Фатеевой. «Барыня шалунья!» — думал он про себя.
«О чем я сейчас думал? — спросил самого себя Ромашов, оставшись один. Он утерял нить мыслей и, по непривычке думать последовательно, не мог сразу найти ее. — О чем я сейчас думал? О чем-то важном и нужном… Постой: надо вернуться назад…
Сижу под арестом… по улице ходят люди… в детстве мама привязывала… Меня привязывала… Да, да… у солдата тоже — Я…
Полковник Шульгович… Вспомнил… Ну, теперь дальше, дальше…
Полковник Шульгович
сидел за столом, в левом углу от входа.
В половине одиннадцатого приехал полковой командир. Под ним был огромный, видный гнедой мерин, весь в темных яблоках, все четыре ноги белые до колен.
Полковник Шульгович имел на лошади внушительный, почти величественный вид и
сидел прочно, хотя чересчур по-пехотному, на слишком коротких стременах. Приветствуя полк, он крикнул молодцевато, с наигранным веселым задором...
Сидит полковник и таким манером с нами растабарывает, а татары с того бока два ствола ружей в щель выставили, а не стреляют.
Все согласились. Краут нарезал бумажки, скатал их и насыпал в фуражку. Капитан шутил и даже решился при этом случае попросить вина у
полковника, для храбрости, как он сказал. Дяденко
сидел мрачный, Володя улыбался чему-то, Черновицкий уверял, что непременно ему достанется, Краут был совершенно спокоен.
В зале, куда вышел он принять на этот раз Николая Всеволодовича (в другие разы прогуливавшегося, на правах родственника, по всему дому невозбранно), воспитанный Алеша Телятников, чиновник, а вместе с тем и домашний у губернатора человек, распечатывал в углу у стола пакеты; а в следующей комнате, у ближайшего к дверям залы окна, поместился один заезжий, толстый и здоровый
полковник, друг и бывший сослуживец Ивана Осиповича, и читал «Голос», разумеется не обращая никакого внимания на то, что происходило в зале; даже и
сидел спиной.
Первое впечатление было не в пользу «академии». Ближе всех
сидел шестифутовый хохол Гришук, студент лесного института, рядом с ним седой старик с военной выправкой —
полковник Фрей, напротив него Молодин, юркий блондин с окладистой бородкой и пенсне. Четвертым оказался худенький господин с веснушчатым лицом и длинным носом.
Чтобы поправить свою неловкость с первой рюмкой, я выпил залпом вторую и сразу почувствовал себя как-то необыкновенно легко и почувствовал, что люблю всю «академию» и что меня все любят. Главное, все такие хорошие… А машина продолжала играть, у меня начинала сладко кружиться голова, и я помню только
полковника Фрея, который
сидел с своей трубочкой на одном месте, точно бронзовый памятник.
На углу против стильного входа
сидит в одиночестве огромный
полковник с аршинными черными усами.
В этот вечер в первый раз на угловом кресле я увидел местного жандармского
полковника и рядом с ним полицмейстера. Обыкновенно на этих казенных местах
сидели разодетые дамы, жены, может быть, а мужья, как было слышно, — страстные картежники — предпочитали клуб.
Елена, очутившись на улице, первое, что начала с жадностью вдыхать в себя свежий воздух; она почти задыхалась,
сидя с купчихой в ее каморке, от запаху жареной рыбы с луком, и хоть довольно уже устала, но все-таки решилась зайти по следующему адресу к
полковнику Клюкову, живущему на Разгуляеве, в своем доме.
Да, кстати сказать, что этот господин
полковник не то, что пан
полковник: нет той важности, нет амбиции, гонору; ездит один душою на паре лошадей, без конвою, без сурм и бубен; не только
сиди, хоть ложись при нем, он слова не скажет и даже терпеливо сносит, когда противоречат ему.
Пана
полковника, крепко опьяневшего, батенька удостоились сами отвести в свою спальню для опочивания. Прочие же гости расположились где кто попал. Маменьке были заботы снабдить каждого подушкою. Если же случались барыни, испившие медку, то их проводили в детскую, где взаперти
сидели четыре мои сестры.
Его ясновельможность, пан
полковник, изволил садиться, по обычаю, на самом первом месте, в голове стола; подле него не было приготовлено другого места, потому что никому же не следует
сидеть наравне с такою важного ранга особою.
Наконец, когда он объявил, что, бывши в Петербурге, ко всем присматривался и очень ясно видел, что женщины там
сидят даже при особах в генеральских рангах, тогда они только вынуждены были сесть, но и
сидели себе на уме: когда пан
полковник изволил которую о чем спрашивать, тогда она спешила встать и, поклонясь низко его ясновельможности, опять садилась, не сказав в ответ ничего.
Вот такие-то гости собрались и
сидят чинно. Так, уже к полудню, часов в одиннадцать, сурмы засурмили, бубны забили — едет сам, едет вельможный пан
полковник в своем берлине; машталер то и дело хлопает бичом на четверню вороных коней, в шорах посеребренных, а они без фореса, по-теперешнему форейтора, идут на одних возжах машталера, сидящего на правой коренной. Убор на машталере и кожа на шорах зеленая, потому что и берлин был зеленый.
Полковник дремал, покачивая головой, всхрапывая, дамы
сидели все три рядом на диване и говорили о каких-то пустяках. Шум дождя за окнами стал тише, но этот негромкий, настойчивый звук явно свидетельствовал о его твёрдом решении обливать землю бесконечно долго.
Она плачет, я это тоже с нею
сижу, да так промеж себя и разговариваем, а в комнату ко мне шасть вдруг этот
полковник… как его зовут-то?
На одной из нар
сидел в своей обычной позе Хомяк, и даже он как будто прислушивался к громкому голосу
полковника и к тихим ответам Бесприютного.
Впереди ехала открытая двуместная легонькая колясочка; в ней
сидел генерал с толстыми, блестевшими на солнце эполетами и рядом с ним
полковник.
Ростовы уезжают из покидаемой войсками Москвы. В гостиной
сидит их зять,
полковник Берг, прямой предок нынешних истинно-русских инородцев. Он восхищается «истинно-древним мужеством российских войск» и почтительнейше просит старого графа уступить ему одну подводу, чтоб увезти купленную по случаю очень прекрасную шифоньерку с аглицким секретом. На дворе нагружаются добром подводы, и отовсюду на них с завистью глядят покидаемые в городе раненые. Тут же стоит Наташа с братом Петей.
Впереди всех, с завитыми кверху à la Вильгельм усами
сидел пожилой
полковник, с заметной проседью в гладко причесанных на пробор волосах. Около него вертелось несколько молодых офицеров. Совсем юный офицерик с безусым лицом писал на конце стола какую-то бумагу.
В той самой избе, где за час до этого
сидел грозный немец-полковник и венгерские офицеры, его помощники, делая допрос Игорю Корелину, в этой самой избушке, на пороге её, встретил обоих молодых людей улыбающийся и довольный Павел Павлович Любавин.
Она думала: этому человеку, который
сидит против, было известно, что она его любила, и он, конечно, верил разговорам, что она вышла за
полковника par depit.
Саша идет в кабинет. Чиновник казенной палаты
сидит;
полковник, заложив руки в карманы и держа одно колено на стуле, стоит перед столом. В кабинете накурено и душно. Саша не глядит ни на чиновника, ни на
полковника; ему вдруг становится совестно и жутко. Он беспокойно оглядывает Ивана Марковича и бормочет...
Больше ничего не может сказать Саша. Он выходит из кабинета и опять садится на стул у двери. Сейчас он охотно бы ушел совсем, но его душит ненависть и ему ужасно хочется остаться, чтобы оборвать
полковника, сказать ему какую-нибудь дерзость. Он
сидит и придумывает, что бы такое сильное и веское сказать ненавистному дяде, а в это время в дверях гостиной, окутанная сумерками, показывается женская фигура. Это жена
полковника. Она манит к себе Сашу и, ломая руки, плача, говорит...
Чтобы фамильная тайна Усковых не проскользнула как-нибудь из дома на улицу, приняты строжайшие меры. Одна половина прислуги отпущена в театр и в цирк, другая — безвыходно
сидит в кухне. Отдан приказ никого не принимать. Жена дяди-полковника, ее сестра и гувернантка хотя и посвящены в тайну, но делают вид, что ничего не знают; они
сидят в столовой и не показываются ни в гостиную, ни в залу.
Такой признак заставляет думать, что
полковник был, вероятно, человек из дворянской знати, и притом из тех же мест, откуда был Копцевич и где
сидела на своем корневище «гетманская дочь».
Правей от шахматных игроков
сидели на двух скамейках, на которых постланы были аккуратно два клетчатых носовых платка, старые
полковники фон Верден и фон Шведен, первый — в пестром бумажном колпаке, кожаном колете [Колет — воинский мундир.] из толстой лосиной кожи, в штиблетах с огромными привязными раструбами, другой — с обнаженною, как полный месяц, лысиною, при всей форме пехотинца.
Прошло около недели со дня первого свидания молодого Лысенко с его матерью. В гостиной княжеского дома Полторацких
сидела Васса Семеновна, а напротив нее помещался
полковник Иван Осипович Лысенко, только что приехавший из Москвы. Должно быть, предмет разговора был серьезен и неприятен, потому что Иван Осипович мрачно слушал хозяйку. Княгиня говорила...
Савин в это время
сидел с командиром архангелогородского полка флигель-адъютантом
полковником Шлитер.
Налево от входа из лагеря, в тени, далеко ложившейся на землю от уцелевшей в этой стороне ограды,
сидели друг к другу лицом, придерживая на коленях шахматную доску, Преображенского полка майор Карпов и драгунского своего имени
полковник князь Вадбольский.
Сидели тут Столицын,
полковник с пенковой трубочкой и еще трое мужчин, из которых один — худой брюнет, бородатый, лысый, с остатками запущенных волос — смотрел музыкантом, но был известный Вершинин — юрист, делающий блестящую судебную карьеру, когда-то вожак университетских сходок,"пострадавший"и вовремя изменивший до корня своему студенческому credo.
В четвертом ряду Антонина Сергеевна
сидела между молодою женщиной, худенькой и нервной, в белом платье, и полным артиллерийским
полковником. Тот беспрестанно наклонялся к своей даме, — вероятно, жене — и называл ей фамилии литераторов, художников, профессоров на эстраде и в рядах публики. Он делал это довольно громко, и она невольно смотрела в сторону, в какую он кивал головой или показывал рукой.
Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и
полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось
сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
На другом конце
сидел граф, слева гусарский
полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола.