Неточные совпадения
Собака,
Лев, да Волк с Лисой
В соседстве как-то жили,
И вот какой
Между собой
Они завет все положили:
Чтоб им
зверей съсобща ловить,
И что́ наловится, всё поровну делить.
Короче:
звери все, и даже самый Слон,
Который был в лесах почтён,
Как в Греции Платон,
Льву всё ещё казался не умён,
И не учён.
«Соседка, слышала ль ты добрую молву?»
Вбежавши, Крысе Мышь сказала: —
«Ведь кошка, говорят, попалась в когти
льву?
Вот отдохнуть и нам пора настала!» —
«Не радуйся, мой свет»,
Ей Крыса говорит в ответ:
«И не надейся попустому!
Коль до когтей у них дойдёт,
То, верно,
льву не быть живому:
Сильнее кошки
зверя нет...
Тогда, на площади Петровой,
Где дом в углу вознесся новый,
Где над возвышенным крыльцом
С подъятой лапой, как живые,
Стоят два
льва сторожевые,
На
звере мраморном верхом,
Без шляпы, руки сжав крестом,
Сидел недвижный, страшно бледный
Евгений.
Чаще всего дети играли в цирк; ареной цирка служил стол, а конюшни помещались под столом. Цирк — любимая игра Бориса, он был директором и дрессировщиком лошадей, новый товарищ Игорь Туробоев изображал акробата и
льва, Дмитрий Самгин — клоуна, сестры Сомовы и Алина — пантера, гиена и львица, а Лидия Варавка играла роль укротительницы
зверей.
Звери исполняли свои обязанности честно и серьезно, хватали Лидию за юбку, за ноги, пытались повалить ее и загрызть; Борис отчаянно кричал...
Однажды он, с тремя товарищами, охотился за носорогом, выстрелил в него —
зверь побежал; они пустились преследовать его и вдруг заметили, что в стороне, под деревьями, лежат два
льва и с любопытством смотрят на бегущего носорога и на мистера Бена с товарищами, не трогаясь с места.
… В Люцерне есть удивительный памятник; он сделан Торвальдсеном в дикой скале. В впадине лежит умирающий
лев; он ранен насмерть, кровь струится из раны, в которой торчит обломок стрелы; он положил молодецкую голову на лапу, он стонет; его взор выражает нестерпимую боль; кругом пусто, внизу пруд; все это задвинуто горами, деревьями, зеленью; прохожие идут, не догадываясь, что тут умирает царственный
зверь.
— Да-с, да-с. Ведь она, говорят, и с артистами, и с пиянистами, и, как там по-ихнему, со
львами да со
зверями знакомство вела. Стыд потеряла совершенно…
— А я, ваше благородие, с малолетствия по своей охоте суету мирскую оставил и странником нарекаюсь; отец у меня царь небесный, мать — сыра земля; скитался я в лесах дремучих со
зверьми дикиими, в пустынях жил со
львы лютыими; слеп был и прозрел, нем — и возглаголал. А более ничего вашему благородию объяснить не могу, по той причине, что сам об себе сведений никаких не имею.
В прошлом месяце, прибыв на ярмонку в село Березино, что на Новом, сей лютый
зверь, аки
лев рыкаяй и преисполнившись вина и ярости, избил беспричинно всех торгующих, и дотоле не положил сокрушительной десницы своей, доколе не приобрел по полтине с каждого воза…
— Сейчас народ бежит с Пресни, там бунт. Рабочие взбунтовались,
зверей из зоологического сада выпустили. Тигров!
Львов!.. Ужас! Узнай, пожалуйста, — обратился он ко мне.
Отменить власть и положиться для защиты себя на одно общественное мнение значило бы поступить так же безумно, как поступил бы человек в зверинце, который, отбросив оружие, выпустил бы из клеток всех
львов и тигров, положившись на то, что
звери в клетках и под раскаленными прутами казались смирными.
— Черкес голоден, — говорил Пепко, прислушиваясь к этому голодному шаганью. — Этакий
лев, и вдруг ни манже, ни буар… Ведь такой
зверь съест зараз целого барана, не то что медичка Анна Петровна: поклевала крошечек и сыта.
Как я пробормотал сцену, уж не помню; подходит он ко мне, лица человеческого нет,
зверь зверем; взял меня
левой рукой за ворот, поднял на воздух; а правой как размахнется да кулаком меня по затылку как хватит…
И он, находивший веселие сердца в сверкающих переливах драгоценных камней, в аромате египетских благовонных смол, в нежном прикосновении легких тканей, в сладостной музыке, в тонком вкусе красного искристого вина, играющего в чеканном нинуанском потире, — он любил также гладить суровые гривы
львов, бархатные спины черных пантер и нежные лапы молодых пятнистых леопардов, любил слушать рев диких
зверей, видеть их сильные и прекрасные движения и ощущать горячий запах их хищного дыхания.
По
левую сторону рекреационной залы тянулись окна, полузаделанные решетками, а по правую стеклянные двери, ведущие в классы; простенки между дверьми и окнами были заняты раскрашенными картинами из отечественной истории и рисунками разных
зверей, а в дальнем углу лампада теплилась перед огромным образом св.
Я пособил своему горю и раскрасил человека, как фигуру, лучшею краскою — красною,
льва желтою, медведя зеленою и так далее по очереди, наблюдая правило, о коем тогда и не слыхал, а сам по себе дошел, чтобы на двух вместе стоящих
зверях не было одинакового цвета.
Платон. Нет, уж правду я никому не побоюсь говорить. Самому лютому
зверю —
льву и тому в глаза правду скажу.
Афоня. Вот, брат
Лёв, на кого ты нас променял! погляди, полюбуйся! Кто тебя любит-то душою, так ты на того
зверем смотришь; я сохну, как свечка; таю все из любви да из жалости к тебе, а еще ни разу от тебя доброго слова не слыхал. В жене ты души не чаял, а она, злодейка наша, вот что делает! Нет на свете правды, нет! (Уходит.)
Павлин.
Лев Толстой еретик был, почти анафеме предан за неверие, а от смерти бежал в леса, подобно
зверю.
Укротитель
зверей венгерец Чельван чистил запущенные клетки у своих
львов и тигров.
Лев услыхал — лягушка громко квакает, и испугался. Он подумал, что большой
зверь так громко кричит. Он подождал немного, видит — вышла лягушка из болота.
Лев раздавил ее лапой и сказал: «Вперед не рассмотревши, не буду пугаться».
— Иначе и не могло быть. Ведь обходя клетку, я успел взглянуть и на глупую трусливую тигрицу и на великодушного, благородного
льва. Ведь для хорошего укротителя
зверей надобны два главных качества: абсолютное, почти уродливое отсутствие трусости и умение приказывать глазами. Правда, все животные любят, чтобы человек говорил с ними, но это — дело второстепенное…
Лев, осел и лисица вышли на добычу. Наловили они много
зверей, и
лев велел ослу делить. Осел разделил поровну на три части и говорит: «Ну, теперь берите!»
Лев рассердился, съел осла и велел лисице переделить. Лисица все собрала в одну кучу, а себе чуточку оставила.
Лев посмотрел и говорит: «Ну, умница! Кто ж тебя научил так хорошо делить?»
Старый больной
лев лежал в пещере. Приходили все
звери проведывать царя, только лисица не бывала. Вот волк обрадовался случаю и стал пред
львом оговаривать лисицу.
Минутный припадок нерешительности, который он испытал было сначала при непослушании
льва, уступил теперь место озлоблению, и он решился во что бы то ни стало заставить
зверя повиноваться.
Комар затрубил с радости и улетел. Потом запутался в паутину к пауку, и стал паук его сосать. Комар и говорит: «Сильного
зверя,
льва, одолел, а вот от дрянного паука погибаю».
— Сейчас начнется блестящее представление: укрощение
львов и кормление диких
зверей. Пожертвуйте, господа, кто что может, в пользу служащих зверинца. И в это время свободной рукой он зазвонил в колокольчик, возвещающий начало представления. Десять евреев-музыкантов грянули веселый марш.
— Цезарь, назад!.. — крикнул Карл и, нарочно приблизив к решетке лицо, устремил на
зверя пристальный взгляд. Но
лев выдержал взгляд, не отступал и скалил зубы. Тогда Карл просунул сквозь решетку хлыст и стал бить Цезаря по голове и по лапам.
Лев от старости не мог уже ловить
зверей и задумал хитростию жить: зашел он в пещеру, лег и притворился больным. Стали ходить
звери его проведывать, и он съедал тех, которые входили к нему в пещеру. Лисица смекнула дело, стала у входа в пещеру и говорит: «Что,
лев, как можешь?»
В это время отчаянный помещик этой губернии Ознобишин, наездник, охотник, бретер, выскочил на манеж — он единственный не потерялся в этой суматохе и безумии толпы — и очень смело открыл против морды
зверя дождевой зонт. Это настолько удивило
льва, что он начал пятиться.
Одному человеку захотелось поглядеть
зверей: он ухватил на улице собачонку и принес ее в зверинец. Его пустили смотреть, а собачонку взяли и бросили в клетку ко
льву на съеденье.
И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем
зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему.
Змей, «бывший хитрее всех
зверей полевых, которых создал Господь Бог» (Быт. 30), и сделался таким орудием дьявола.
Звери с большим еще правом, чем Ницше, могут сказать: «Мой гений в моих ноздрях». Они подозрительно потянули носами, подошли к проповеднику и обнюхали его. Шерсть мудреца насквозь была пропитана пронзительным, мерзостным запахом, который стоит в клетках полоненных
зверей; из пасти несло смрадом; тронул его плечом вольный ливийский
лев — мудрец зашатался на ослабевших ногах…
Услышит это Аполлон и с омерзением отшатнется от Ницше: если лютый, не знающий стыда Ахиллес — дикий
лев, то ведь Цезарь Борджиа — просто подлая гиена, а «радость и невинность
зверя» есть и в гиене, хотя она и питается падалью. Но вглядится Аполлон попристальнее в грозное лицо Ницше, вглядится — и рассмеется, и махнет рукою, и пренебрежительно повернется к нему спиной.
Зверь не таков. При виде крови глаза его загораются зеленоватым огнем, он радостно разрывает прекрасное тело своей жертвы, превращает его в кровавое мясо и, грозно мурлыча, пачкает морду кровью. Мы знаем художников, в душе которых живет этот стихийно-жестокий
зверь, радующийся на кровь и смерть. Характернейший среди таких художников — Редиард Киплинг. Но бесконечно чужд им
Лев Толстой.
Река Хуту и все ее притоки по справедливости считаются богато населенными
зверем. В верховьях Буту держатся лось, кабарга, соболь и росомаха. По среднему течению в горах с
левой стороны обитают северные олени. По правым притокам орочи иногда видят изюбров, кабанов и изредка тигров.
Берлогу отыщут,
зверя обложат. Станет князь против выхода. Правая рука ремнем окручена, ножик в ней, в
левой — рогатина. В стороне станут охотники, кто с ружьем, кто с рогатиной. Поднимут мишку, полезет косматый старец из затвора, а снег-от у него над головой так столбом и летит.
Григорий Лукьянович, страдавший от боли в перевязанной
левой руке, прихрамывая на правую ногу, на которой тоже еще не зажили полученные при Торжке раны, и, опираясь на кнут с толстым кнутовищем, как лютый
зверь рыскал по улице, подстрекая палачей исполнять их гнусное дело…
На полавочнике были вышиты
львы, терзающие змея, а на алтабасной (парчевой) колодке двуглавый орел. Эта новинка не избегла замечания великого князя: черные очи его зажглись удовольствием. Долго любовался он державными
зверями и птицею и, прежде нежели сел на скамейку и с бережью положил ногу на колодку, ласково сказал...
Король дал знак рукою —
Со стуком растворилась дверь,
И грозный
зверьС огромной головою,
Косматый
левВыходит...
— Уж лошади ж были! — продолжал рассказ Балага. — Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, — обратился он к Долохову, — так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст
звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла
левая только.