Неточные совпадения
Стародум(распечатав и смотря
на подпись). Граф Честан. А! (Начиная читать,
показывает вид, что глаза разобрать не могут.) Софьюшка! Очки мои
на столе, в
книге.
Хозяин игрушечной лавки начал в этот раз с того, что открыл счетную
книгу и
показал ей, сколько за ними долга. Она содрогнулась, увидев внушительное трехзначное число. «Вот сколько вы забрали с декабря, — сказал торговец, — а вот посмотри,
на сколько продано». И он уперся пальцем в другую цифру, уже из двух знаков.
Самгин мог бы сравнить себя с фонарем
на площади: из улиц торопливо выходят, выбегают люди; попадая в круг его света, они покричат немножко, затем исчезают,
показав ему свое ничтожество. Они уже не приносят ничего нового, интересного, а только оживляют в памяти знакомое, вычитанное из
книг, подслушанное в жизни. Но убийство министра было неожиданностью, смутившей его, — он, конечно, отнесся к этому факту отрицательно, однако не представлял, как он будет говорить о нем.
— Ничего, поскучай маленько, — разрешила Марина, поглаживая ее, точно кошку. — Дмитрия-то, наверно, совсем
книги съели? — спросила она,
показав крупные белые зубы. — Очень помню, как ухаживал он за мной. Теперь — смешно, а тогда — досадно было: девица — горит, замуж хочет, а он ей все о каких-то неведомых людях, тиверцах да угличах, да о влиянии Востока
на западноевропейский эпос! Иногда хотелось стукнуть его по лбу, между глаз…
К людям он относился достаточно пренебрежительно, для того чтоб не очень обижаться
на них, но они настойчиво
показывали ему, что он — лишний в этом городе. Особенно демонстративно действовали судейские, чуть не каждый день возлагая
на него казенные защиты по мелким уголовным делам и задерживая его гражданские процессы. Все это заставило его отобрать для продажи кое-какое платье, мебель, ненужные
книги, и как-то вечером, стоя среди вещей, собранных в столовой, сунув руки в карманы, он мысленно декламировал...
Но она и вида не
показывает, что замечает его желание проникнуть ее тайны, и если у него вырвется намек — она молчит, если в
книге идет речь об этом, она слушает равнодушно, как Райский голосом ни напирает
на том месте.
— Ты вот садись
на кресло и читай вслух по порядку, а я влезу
на лестницу и буду тебе
показывать книги. Они все по нумерам… — говорил Леонтий.
У нас в обществе, я помню, еще задолго до суда, с некоторым удивлением спрашивали, особенно дамы: «Неужели такое тонкое, сложное и психологическое дело будет отдано
на роковое решение каким-то чиновникам и, наконец, мужикам, и „что-де поймет тут какой-нибудь такой чиновник, тем более мужик?“ В самом деле, все эти четыре чиновника, попавшие в состав присяжных, были люди мелкие, малочиновные, седые — один только из них был несколько помоложе, — в обществе нашем малоизвестные, прозябавшие
на мелком жалованье, имевшие, должно быть, старых жен, которых никуда нельзя
показать, и по куче детей, может быть даже босоногих, много-много что развлекавшие свой досуг где-нибудь картишками и уж, разумеется, никогда не прочитавшие ни одной
книги.
К тому же я не все
книги показывал или клал у себя
на столе, — иные прятались в шифоньер.
Я садился обыкновенно направо от входа, у окна, за хозяйский столик вместе с Григорьевым и беседовал с ним часами. То и дело подбегал к столу его сын, гимназист-первоклассник, с восторгом
показывал купленную им
на площади
книгу (он увлекался «путешествиями»), брал деньги и быстро исчезал, чтобы явиться с новой
книгой.
В назначенный день я пошел к Прелину. Робко, с замирающим сердцем нашел я маленький домик
на Сенной площади, с балконом и клумбами цветов. Прелин, в светлом летнем костюме и белой соломенной шляпе, возился около цветника. Он встретил меня радушно и просто, задержал немного в саду,
показывая цветы, потом ввел в комнату. Здесь он взял мою
книгу, разметил ее,
показал, что уже пройдено, разделил пройденное
на части, разъяснил более трудные места и указал, как мне догнать товарищей.
Все это я постараюсь
показать на разборе
книги Лосского, который, с одной стороны, прокладывает тот новый путь, о котором мы говорим, а с другой — допускает одно недоразумение, очень опасное для мистической гносеологии.
— Ну, возьми вот
книгу и прочти! — сказал Павел,
показывая на лежащую
на столе «Русскую историю».
— А это какой? — спросил Павел из
книги и
показывая на слог ги.
— А это что такое? — продолжал Павел,
показывая уже в
книге на ря (слово, выбранное им, было: Варяги).
И в этот день, когда граф уже ушел, Александр старался улучить минуту, чтобы поговорить с Наденькой наедине. Чего он не делал? Взял
книгу, которою она, бывало, вызывала его в сад от матери,
показал ей и пошел к берегу, думая: вот сейчас прибежит. Ждал, ждал — нейдет. Он воротился в комнату. Она сама читала
книгу и не взглянула
на него. Он сел подле нее. Она не поднимала глаз, потом спросила бегло, мимоходом, занимается ли он литературой, не вышло ли чего-нибудь нового? О прошлом ни слова.
Они
показывали мне иную жизнь — жизнь больших чувств и желаний, которые приводили людей к подвигам и преступлениям. Я видел, что люди, окружавшие меня, не способны
на подвиги и преступления, они живут где-то в стороне от всего, о чем пишут
книги, и трудно понять — что интересного в их жизни? Я не хочу жить такой жизнью… Это мне ясно, — не хочу…
Это удивило меня своей правдой, — я стал читать дальше, стоя у слухового окна, я читал, пока не озяб, а вечером, когда хозяева ушли ко всенощной, снес
книгу в кухню и утонул в желтоватых, изношенных страницах, подобных осенним листьям; они легко уводили меня в иную жизнь, к новым именам и отношениям,
показывая мне добрых героев, мрачных злодеев, непохожих
на людей, приглядевшихся мне.
Чаще всего он
показывал этот фокус
на книге князя Мышецкого «Виноград Российский», — он особенно хорошо знал «многотерпеливые и многомужественные страдания дивных и всехрабрых страдальцев», а Петр Васильев все старался поймать его
на ошибках.
И вот для решения вопроса, самая постановка которого
показывает непонимание учения, были произнесены
на этом собрании, как это описывает
книга Деяний, в первый раз долженствовавшие внешним образом утвердить справедливость известных утверждений, эти страшные, наделавшие столько зла, слова: «угодно святому духу и нам», т. е. утверждалось, что справедливость того, что они постановили, засвидетельствована чудесным участием в этом решении святого духа, т. е. бога.
А это-то признание того, что то, что нам кажется злом, то и есть зло, или совершенное непонимание вопроса, и служит основой суждений светских критиков о христианском учении, так что суждения о моей
книге, как церковных, так и светских критиков,
показали мне то, что большинство людей прямо не понимают не только самого учения Христа, но даже и тех вопросов,
на которые оно служит ответом.
Раньше эти
книги Передонов держал
на виду, чтобы
показать, что у него свободные мнения, — хотя
на самом деле он не имел ни мнений, ни даже охоты к размышлениям.
— Да; а там же, где-то в пещере, жил мудрец. Ученый и захотел
показать мудрецу, что он много знает; приходит к нему в пещеру и говорит: «Я сто
книг выучил», а мудрец
на него посмотрел и отвечал: «Ты дурак».
Я вышел и в родильной комнате заглянул в зеркало. Зеркало это
показало то, что обычно
показывало: перекошенную физиономию явно дегенеративного типа с подбитым как бы правым глазом. Но — и тут уже зеркало не было виновато —
на правой щеке дегенерата можно было плясать, как
на паркете, а
на левой тянулась густая рыжеватая поросль. Разделом служил подбородок. Мне вспомнилась
книга в желтом переплете с надписью «Сахалин». Там были фотографии разных мужчин.
— А для чего мне здоровье? Ну, скажите, для чего?
На моем месте другой тысячу раз умер бы… ей-богу! Посмотрите, что за народ кругом? Настоящая каторга, а мне не разорваться же… Слышали! Едет к нам ревизор, чтобы ему семь раз пусто было! Ей-богу! А между тем, как приехал, и
книги ему подай, и прииск
покажи! Что же, прикажете мне разорваться?! — с азартом кричал Бучинский, размахивая чубуком.
Во весь остальной день граф не возобновлял первого разговора. Он просил Анну Павловну играть
на фортепиано, с восторгом хвалил ее игру,
показывал ей альбомы с рисунками, водил в свою картинную галерею, отбирал ей
книги из библиотеки. Узнавши, что она любит цветы, он сам повел ее в оранжереи, сам вязал для нее из лучших цветов букеты, одним словом, сделался внимательным родственником и больше ничего.
Они
показывают, как бессознательно многое говорилось и как легко принималось, пока какая-нибудь случайность не привлекала
на статью или
книгу чьего-нибудь неблагонамеренного внимания.
Подпоручик начал перелистывать журнал и, наконец, в отделе Словесности, видно, отыскал желаемое слово и
показал его Мари, которая, посмотрев, очень сконфузилась, но, впрочем, взяла у офицера
книгу и сама
показала ему
на какое-то слово и, отойдя от него, снова села
на прежнее место.
— Это все очень известно, — сказал он. — Верует народ в бога, песни у него есть и плохие и хорошие, а обычаи — подлые! Насчет этого — ты у меня спроси, я тебе лучше всякой
книги обычаи
покажу. Это не по
книгам надо узнавать, а — выдь
на улицу,
на базар поди, в трактир или — в деревню,
на праздник, — вот и будут тебе показаны обычаи. А то — к мировому судье ступай… в окружный суд тоже…
И она
показывала ему
книгу; Ордынов не заметил, откуда взялась она. Он машинально взял ее, всю писанную, как древние раскольничьи
книги, которые ему удавалось прежде видеть. Но теперь он был не в силах смотреть и сосредоточить внимание свое
на чем-нибудь другом.
Книга выпала из рук его. Он тихо обнимал Катерину, стараясь привести ее в разум.
Книгохранилище замка Дукс, в Богемии. Темный, мрачный покой. Вечный сон нескольких тысяч
книг. Единственное огромное кресло с перекинутым через него дорожным плащом. Две свечи по сторонам настольного Ариоста зажжены только для того, чтобы
показать — во всей огромности — мрак. Красный, в ледяной пустыне, островок камина. Не осветить и не согреть.
На полу, в дальнедорожном разгроме: рукописи, письма, отрепья. Чемодан, извергнув, ждет.
Граф(
показывая на шкаф с
книгами). Вон свод законов, — отыщите!
Калашников чему-то усмехнулся и поманил ее к себе пальцем. Она подошла к столу, и он
показал ей в
книге на пророка Илию, который правил тройкою лошадей, несущихся к небу. Любка облокотилась
на стол; коса ее перекинулась через плечо — длинная коса, рыжая, перевязанная
на конце красной ленточкой, — и едва не коснулась пола. И она тоже усмехнулась.
Ссылался
на печатную родословную
книгу,
показывал родовые бумаги, и в речах его правда была.
Пошел, — добрые люди дорогу
показали; а жила она в конце города. Домик маленький, дверца низенькая. Вошел я к ссыльному-то к этому, гляжу: чисто у него, комната светлая, в углу кровать стоит, и занавеской угол отгорожен.
Книг много,
на столе,
на полках… А рядом мастерская махонькая, там
на скамейке другая постель положена.
— Не «Цветником», что сам, может, написал, а от Писания всеобдержного доказывай.
Покажи ты мне в печатных патриарших
книгах, что ядение дрождей мерзость есть перед Господом… Тем
книгам только и можно в эвтом разе поверить. — Так говорил, с горячностью наступая
на совопросника, молодой поповец. — Можешь ли доказать от Святого Писания? — с жаром он приставал к нему.
Впоследствии мне рассказывали, что
книги эти он получил и поставил их
на видном месте. Каждому посетителю он
показывал их и говорил, что это я посоветовал ему приобресть их для чтения гостям, которых судьба случайно закинет
на маяк…
— Да дикие! — захлебывалась наша Белка,
показывая на картинку в своей
книге.
Младший Брук был уныл, зол, дулся
на главного врача и смотрителя. Он всячески старался им
показать, что «знает их проделки». Занося в
книгу какой-нибудь фальшивый счет, Брук вдруг заявлял...
В нем он просил ее прийти к нему
на свидание в первый же установленный для них день по получении письма, привезти и передать через контору
книги из его библиотеки. Затем следовал длинный перечень
книг: законов и юридических сочинений. Стефания Павловна
показала письмо уже вновь освобожденному
на поруки Николая Николаевичу и просила его отобрать
книги.
Это я старался
показать на протяжении всей своей
книги.
Но каким образом — спросит вас государыня — достались вам эти бумаги? Учитель ваш Тредьяковский — скажете вы — оставил у вас
книгу (которую при сем посылаю); перебирая листы ее, нашли вы бумаги и при них записку (тоже здесь прилагаемую). С Тредьяковским мы уж сделаемся
на случай, если б потребовали его к государыне налицо для допроса. Записку можете ей
показать. Вручаю вам судьбу А. П.».
Правда, часов-то у меня еще нет, ну, все равно,
покажу на его стенные часы: «А если не сделаешь, берегись, немчура…» — «Карашо, будет верены, ваше высокоблагородие…» и запишет
на мерке и в
книге: «Мусье Резинкин, срок 40 часов, экстра».