Неточные совпадения
Портрет Анны, одно и то же и писанное с натуры им и Михайловым, должно бы было
показать Вронскому разницу, которая была между ним и Михайловым; но он не видал ее. Он только после Михайлова перестал писать свой портрет Анны, решив, что это теперь было излишне.
Картину же свою из средневековой жизни он продолжал. И он сам, и Голенищев, и в особенности Анна находили, что она была очень хороша, потому что была гораздо более похожа
на знаменитые
картины, чем
картина Михайлова.
На разговоры Вронского о его живописи он упорно молчал и так же упорно молчал, когда ему
показали картину Вронского, и, очевидно, тяготился разговорами Голенищева и не возражал ему.
Вошед в гостиную, Собакевич
показал на кресла, сказавши опять: «Прошу!» Садясь, Чичиков взглянул
на стены и
на висевшие
на них
картины.
Память
показывала картину убийства Тагильского, эффектный жест капитана Вельяминова, — жест, которым он положил свою саблю
на стол пред генералом.
«Вязка» после каждого аукциона являлась к Звереву, и один из залов представлял собой странную
картину:
на столах золото, серебро, бронза, драгоценности,
на стульях материи, из карманов вынимают,
показывают и перепродают часы, ожерелья.
Здесь имеется в виду его известная гравюра с
картины итальянского художника Рафаэля Санти (1483—1520) «Преображение».] и, наконец, масляная женская головка, весьма двусмысленной работы, но зато совсем уж с томными и закатившимися глазами, стояли просто без рамок, примкнутыми
на креслах; словом, все
показывало учено-художественный беспорядок, как бы свидетельствовавший о громадности материалов, из которых потом вырабатывались разные рубрики журнала.
Крапчик, слыша и видя все это, не посмел более
на эту тему продолжать разговор, который и перешел снова
на живописцев, причем стали толковать о каких-то братьях Чернецовых [Братья Чернецовы, Григорий и Никанор Григорьевичи (1802—1865 и 1805—1879), — известные художники.], которые, по словам Федора Иваныча, были чисто русские живописцы,
на что Сергей Степаныч возражал, что пока ему не
покажут картины чисто русской школы по штилю, до тех пор он русских живописцев будет признавать иностранными живописцами.
Всходя по лестнице Оружейной палаты, барон сказал,
показывая глазами
на висевшие по бокам
картины: «Какая славная кисть!»
— Посмотрите: это настоящий Калям [Калям Александр (1810–1864) — швейцарский пейзажист.]! — говорил Тюменев,
показывая на одну из
картин и, видимо, желая привести свою даму в несколько поэтическое настроение.
— А эта женская головка, — продолжал, не унывая, Тюменев и
показывая на другую
картину, — сколько в ней неги, грации… Как, вероятно, был счастлив тот, кто имел право целовать эту головку.
Эти болезненно щекотливые люди между прочим говорят, что они не видят никакой надобности в оглашении этой истории; я же вижу в этом несколько надобностей, из коих каждая одна настоятельнее другой: 1) я хочу изложением истории похождений Артура Бенни очистить его собственную память от недостойных клевет; 2) я желаю посредством этой правдивой и удобной для поверки повести освободить от порицания и осуждения живых лиц, терпящих до сих пор тяжелые напраслины за приязнь к Бенни при его жизни; 3) я пытаюсь
показать в этой невымышленной повести настоящую
картину недавней эпохи, отнявшей у нашей не богатой просвещенными людьми родины наилучших юношей, которые при других обстоятельствах могли бы быть полезнейшими деятелями, и 4) я имею намерение дать этою живою историею всякому, кому попадется в руки эта скромная книжка, такое чтение, в коем старость найдет себе нечто
на послушание, а молодость
на поучение.
Дома рассказывает он свою чудную повесть,
показывает красные и синие пятна
на своем теле; воображение рассказчика и слушателей воспламеняется, дополняет
картину — и леший, или лесовик, получает свое фантастическое существование!
Переярков. Посмотрите, посмотрите, что за
картина! (
Показывает тростью
на запад.) Солнце склоняется к западу, мирные поселяне возвращаются в свои хижины и свирель пастуха… (Обращаясь к проходящему.) Потише, милостивый государь! Потише, говорю я вам!
Новые
картины показывают Пикколо стоящим рядом со слоном; затем Пикколо стоит
на стуле, опершись спиною
на слоновий бок, затем широко распростирает руки по телу слона, прижавшись к нему грудью…
Фотограф вновь
показывает на экране последнюю
картину,
на этот раз в том виде, как он ее снимал. Всем сразу становится ясно, что не Пикколо держал слона
на руках, а слон держал его
на спине, когда он встал
на нее вверх ногами… С галерки слышен недовольный бас...
При отблеске каминного огня
Картина как-то задрожала в раме,
Сперва взглянула словно
на меня
Молящими и влажными глазами,
Потом, ресницы медленно склоня,
Свой взор
на шкаф с узорными часами
Направила. Взор говорил: «Смотри!»
Часы тогда
показывали: три.
Одна вздыхала и крестилась, что бы ни
показывал монах: светскую
картину, портрет, мозаичный вид флорентийской работы; а когда его приперли сзади к заставке открытой двери в крайнюю светелку с деревянной отделкой и зеркальным потолком, где владыка отдыхал в жаркую пору, одна из старушек истово перекрестилась, посмотрела сначала
на соломенную шляпу с широкими плоскими полями, лежавшую тут же, потом
на зеркальный потолок в позолоченных переборах рамок и вслух проговорила слезливым звуком...
Когда я оправился и пришел в первый вечер к Азелле, Магистриан повел меня
показать картины, которые он написал
на стенах в беседке гетеры.
Ночью в оных окнах много свеч горело, и почти
на каждом окне видны были
на полотне писаные смешные
картины, причем сияние, сквозь окна и стены проницающее, преизрядный и весьма удивительный вид
показывало.