Неточные совпадения
«Ну, что соседки? Что Татьяна?
Что Ольга резвая твоя?»
— Налей
еще мне полстакана…
Довольно, милый… Вся семья
Здорова; кланяться велели.
Ах, милый, как похорошели
У Ольги плечи, что за грудь!
Что за душа!.. Когда-нибудь
Заедем к ним; ты их обяжешь;
А то, мой друг, суди ты сам:
Два
раза заглянул, а там
Уж к ним и носу не
покажешь.
Да вот… какой же я болван!
Ты к ним на той неделе зван...
— Всего только во втором, если судить по-настоящему! Да хоть бы и в четвертом, хоть бы в пятнадцатом, все это вздор! И если я когда сожалел, что у меня отец и мать умерли, то уж, конечно, теперь. Я несколько
раз мечтал даже о том, что, если б они
еще были живы, как бы я их огрел протестом! Нарочно подвел бы так… Это что, какой-нибудь там «отрезанный ломоть», тьфу! Я бы им
показал! Я бы их удивил! Право, жаль, что нет никого!
Часы в столовой
показывали полдень. Бухнуло
еще два
раза, но не так мощно и где-то в другом месте.
Но когда однажды он понес поднос с чашками и стаканами, разбил два стакана и начал, по обыкновению, ругаться и хотел бросить на пол и весь поднос, она взяла поднос у него из рук, поставила другие стаканы,
еще сахарницу, хлеб и так уставила все, что ни одна чашка не шевельнулась, и потом
показала ему, как взять поднос одной рукой, как плотно придержать другой, потом два
раза прошла по комнате, вертя подносом направо и налево, и ни одна ложечка не пошевелилась на нем, Захару вдруг ясно стало, что Анисья умнее его!
Мама рассказывала мне всегда обо всем домашнем, обыкновенно когда приходила с супом кормить меня (когда я
еще не мог сам есть), чтобы развлечь меня; я же при этом упорно старался
показать каждый
раз, что мало интересуюсь всеми этими сведениями, а потому и про Настасью Егоровну не расспросил подробнее, даже промолчал совсем.
Мы часто повадились ездить в Нагасаки, почти через день. Чиновники приезжали за нами всякий
раз, хотя мы просили не делать этого, благо узнали дорогу. Но им все
еще хочется
показывать народу, что иностранцы не иначе как под их прикрытием могут выходить на берег.
Они попросили
показать фрегат одному из баниосов, который
еще в первый
раз приехал.
Телкин подробно
еще раз показал и объяснил, где нужно, весь двигавшийся механизм. Глаза у него блестели, а лицо подернулось легкой краской; он сдерживал себя, стараясь не выдать волновавшего его чувства счастливой гордости за шевелившееся, стучавшее и шумевшее детище.
— Постойте…
покажите мне их
еще раз.
Иногда Степка-балбес поднимался на хитрости. Доставал у дворовых ладанки с бессмысленными заговорами и подолгу носил их, в чаянье приворожить сердце маменьки. А один
раз поймал лягушку, подрезал ей лапки и
еще живую зарыл в муравейник. И потом всем
показывал беленькую косточку, уверяя, что она принадлежит той самой лягушке, которую объели муравьи.
— Нет! — закричал он, — я не продам так дешево себя. Не левая рука, а правая атаман. Висит у меня на стене турецкий пистолет;
еще ни
разу во всю жизнь не изменял он мне. Слезай с стены, старый товарищ!
покажи другу услугу! — Данило протянул руку.
По своему характеру Луковников не мог никого обидеть, и поведение Устеньки его серьезно огорчило. В кого она такая уродилась? Права-то она права, да только все-таки не следовало свою правоту
показывать этаким манером. И притом девушка — она и понимать-то не должна Харитининых дел. Старик почти не спал всю ночь и за утренним чаем
еще раз заметил...
Эта неудача для Галактиона имела специальное значение. Прохоров
показал ему его полную ничтожность в этом деловом мире. Что он такое в самом деле? Прохоров только из вежливости не наговорил ему дерзостей. Уезжая из этого разбойничьего гнезда, Галактион
еще раз вспомнил слова отца.
У ворот избы Тараса действительно сидел Кишкин, а рядом с ним Окся. Старик что-то расшутился и довольно галантно подталкивал свою даму локтем в бок. Окся сначала ухмылялась,
показывая два ряда белых зубов, а потом, когда Кишкин попал локтем в непоказанное место, с быстротой обезьяны наотмашь ударила его кулаком в живот. Старик громко вскрикнул от этой любезности, схватившись за живот обеими руками, а развеселившаяся Окся треснула его
еще раз по затылку и убежала.
Когда старая Ганна Ковалиха узнала о возвращении разбитой семьи Горбатых, она ужасно всполошилась. Грозный призрак жениха-туляка для Федорки опять явился перед ней, и она опять оплакивала свою «крашанку», как мертвую. Пока
еще, конечно, ничего не было, и сват Тит
еще носу не
показывал в хату к Ковалям, ни в кабак к Рачителихе, но все равно — сваты где-нибудь встретятся и
еще раз пропьют Федорку.
…Не знаю, говорил ли тебе наш шафер, что я желал бы, чтоб ты, друг мой, с ним съездила к Энгельгардту… Надеюсь, что твое отвращение от новых встреч и знакомств не помешает тебе на этот
раз. Прошу тебя! Он тебе
покажет мой портрет
еще лицейский, который у него висит на особой стенке между рисунками П. Борисова, представляющими мой петровский NoMep от двери и от окна. Я знаю, что и Егору Антоновичу и Марье Яковлевне будет дорого это внимание жены их старого Jeannot…
— Да что тут за сцены! Велел тихо-спокойно запрячь карету, объявил рабе божией: «поезжай, мол, матушка, честью, а не поедешь, повезут поневоле», вот и вся недолга. И поедет, как увидит, что с ней не шутки шутят, и с мужем из-за вздоров разъезжаться по пяти
раз на год не станет. Тебя же
еще будет благодарить и носа с прежними штуками в отцовский дом, срамница этакая, не
покажет. — А Лиза как?
Во всем этом разговоре Вихрова по преимуществу удивила смелость Виссариона, с которою тот говорил о постройке почтового дома. Груня
еще прежде того рассказывала ему: «Хозяин-то наш, вон, почтовый дом строил, да двадцать тысяч себе и взял, а дом-то теперь весь провалился». Даже сам Виссарион, ехавши
раз с Вихровым мимо этого дома,
показал ему на него и произнес: «Вот я около этого камелька порядком руки погрел!» — а теперь он заверял губернатора, что чист, как солнце.
— Ты ведь у меня, у женатого,
еще в первый
раз, посмотри мое помещение, — сказал он и повел приятеля
показывать ему довольно нарядно убранную половину их.
— Вот вам, — сказала она, — мой милый Володя (она в первый
раз так меня называла), товарищ. Его тоже зовут Володей. Пожалуйста, полюбите его; он
еще дичок, но у него сердце доброе.
Покажите ему Нескучное, гуляйте с ним, возьмите его под свое покровительство. Не правда ли, вы это сделаете? вы тоже такой добрый!
— Свиньи все… —
еще раз проговорил Майзель, облекаясь в расшитый шелками шлафрок. — Я им
покажу всем, где раки зимуют, только бы…
Зато тем великолепнее
показала себя пятая рота. Молодцеватые, свежие люди проделывали ротное ученье таким легким, бодрым и живым шагом, с такой ловкостью и свободой, что, казалось, смотр был для них не страшным экзаменом, а какой-то веселой и совсем нетрудной забавой. Генерал
еще хмурился, но уже бросил им: «Хорошо, ребята!» — это в первый
раз за все время смотра.
— Да что же я, сударь, скажу, когда уж я
показала раз, что и ее-то совсем не знаю… об каком она Мишутке
еще спрашивает? право, чудо!
Все это я говорил только для того, чтобы
показать себя с более выгодной стороны и чтобы товарищ меня полюбил
еще больше за это; но почти всякий
раз, напротив, вследствие сообщенного известия о моем родстве с князем Иваном Иванычем и дрожках, к удивлению моему, товарищ вдруг становился со мной горд и холоден.
В.С. Пагануцци
еще раз вынул часы и
показал...
—
Еще бы не предвидеть! Вот из этого револьвера (он вынул револьвер, по-видимому
показать, но уже не спрятал его более, а продолжал держать в правой руке, как бы наготове). — Странный вы, однако, человек, Кириллов, ведь вы сами знали, что этим должно было кончиться с этим глупым человеком. Чего же тут
еще предвидеть? Я вам в рот разжевывал несколько
раз. Шатов готовил донос: я следил; оставить никак нельзя было. Да и вам дана была инструкция следить; вы же сами сообщали мне недели три тому…
Но, кроме того, даже вызванные защитой головастики — и те свидетельствуют, что
еще задолго до исчезновения пискареи у них уже были шумные сходки, на которых потрясались основы и произносились пропаганды и превратные толкования; а лягушка, видевшая в лугу вола, прямо
показывает, что не только знает о сходках, но и сама не
раз тайно, залегши в грязь, на них присутствовала и слышала собственными ушами, как однажды было решено: в уху не идти.
Так гласит песня; но не так было на деле. Летописи
показывают нам Малюту в чести у Ивана Васильевича
еще долго после 1565 года. Много любимцев в разные времена пали жертвою царских подозрений. Не стало ни Басмановых, ни Грязного, ни Вяземского, но Малюта ни
разу не испытал опалы. Он, по предсказанию старой Онуфревны, не приял своей муки в этой жизни и умер честною смертию. В обиходе монастыря св. Иосифа Волоцкого, где погребено его тело, сказано, что он убит на государском деле под Найдою.
Наконец, пропустив последний глоток, потребовал к себе Улитушку и встал перед образом, дабы
еще раз подкрепить себя божественным собеседованием, а в то же время и Улите наглядно
показать, что то, что имеет произойти вслед за сим, — дело не его, а Богово.
В столовой наступила относительная тишина; меланхолически звучала гитара. Там стали ходить, переговариваться;
еще раз пронесся Гораций, крича на ходу: «Готово, готово, готово!» Все
показывало, что попойка не замирает, а развертывается. Затем я услышал шум ссоры, женский горький плач и — после всего этого — хоровую песню.
— Джигит! — ответил он, улыбнулся мне,
показав белые ровные зубы из-под черных усов, и поправил рукой выбившуюся челку моей лошади. — Джигит! —
еще раз похвалил меня и, кивнув головой кверху, сказал: — Там!
— Вот градусник.
Показывает всегда семь градусов, зимой и летом.
Еще зимой теплее бывает… Босяки
раза два приходили, ночевать просились, зимою-то… А ведь нынче у нас июль…
— Прошу господ присяжных обратить на это показание особенное внимание! — обращается защитник Прокопа к присяжным, — оно уничтожает в прах все эти гнусные клеветы насчет подкупов и угроз, которые злонамеренно распускаются в обществе. Вот свидетель, который прямо
показывает, что подсудимый не только не подкупал, но и бил его… и за всем тем, в благодарной своей памяти, не находит ни единого факта, который мог бы очернить моего клиента!
Еще раз прошу вас обратить на это внимание!
— А ты все свое долбишь! а? — грозно зарычал Осип Иваныч, бросаясь с кулаками на бунтовщика. — Если ты мне
еще раз покажешь свою рожу… да я… Ну купи, черт ты этакий, гармонику или балалайку и наигрывай, в кабак бы зашел от скуки… Разве я запрещаю?!
Хмурин затем поклонился
еще раз ей, сел и принял такую позу, которой явно
показал, что он нисколько не стесняется и совершенно привык сидеть перед дамами, перед всякими статс-секретарями и даже руководствовать всей беседой.
— На ангела, на ангела, а не на человека! — перебила Ида. — Человека мало, чтобы спасти ее. Ангел! Ангел! — продолжала она, качая головою, — слети же в самом деле
раз еще на землю; вселися в душу мужа, с которым связана жена, достойная любви, без сил любить его любовью, и
покажи, что может сделать этот бедный человек, когда в его душе живут не демоны страстей, а ты, святой посланник неба?
Выйдя на крыльцо господского дома, он
показал пальцем на синеющий вдали лес и сказал: «Вот какой лес продаю! сколько тут дров одних… а?» Повел меня в сенной сарай, дергал и мял в руках сено, словно желая убедить меня в его доброте, и говорил при этом: «Этого сена хватит до нового с излишечком, а сено-то какое — овса не нужно!» Повел на мельницу, которая, словно нарочно, была на этот
раз в полном ходу, действуя всеми тремя поставами, и говорил: «здесь сторона хлебная — никогда мельница не стоит! а ежели
еще маслобойку да крупорушку устроите, так у вас такая толпа завсегда будет, что и не продерешься!» Сделал вместе со мной по сугробам небольшое путешествие вдоль по реке и говорил: «А река здесь какая — ве-се-ла-я!» И все с молитвой.
— Ладно, брат, толкуй дьяковой кобыле; я думал по чести вести с тобой дело, а ты вот на что пустился! Других
еще стал подзадоривать… Ладно же, — вскричал мельник, мгновенно разгорячаясь, — коли так, отколе хошь возьми, а деньги мои подай! Подай мои деньги!.. Не то прямо пойду в контору… Никита Федорыч не свой брат… как
раз шкуру-то вылущит! Погоди, я ж те
покажу!
Наконец Антон облокотился на стол, взглянул
еще раз на жену и сказал старухе голосом, который ясно
показывал, что он приготовлялся вымолвить ей совсем другое.
Многое породило в голове Антона Федотыча подобное желание: во-первых, ему хотелось
еще раз показать почтеннейшей публике свой новый фрак; во-вторых, поговорить с некоротко знающими его лицами и высказать им некоторые свои душевные убеждения и, наконец, в-третьих, набежать где-нибудь на завтрак или на закуску с двумя сортами водки, с каким-нибудь канальским портвейном и накуриться табаку.
— Ты мне ее
еще раз прочитай, слышишь? — уговаривал меня Коновалов, подняв с полу книгу и подавая ее мне. — А ну-ка,
покажи, где тут написано насчет зубов?
Краснов. Ошиблись. Никогда вы от меня не дождетесь! Я вас столько люблю, что на нынешний
раз даже ваш каприз уважу. Извольте идти, и уж больше туда ни ногой. Только вот что
еще, Татьяна Даниловна! Вот видите часы-с! (
Показывает на стенные часы.) Так, когда вы пойдете, взгляните, и чтоб через полчаса здесь-с! (
Показывая на пол.) На этом самом месте-с. Поняли?
Рождение сына на несколько степеней поправило положение Марьи Валериановны. Столыгин был доволен сходством. Он до того расходился в первые минуты радости, что с благосклонной улыбкой спросил Тита: «Ты видел маленького?» — и когда Тит отвечал, что не сподобился
еще этого счастия, он велел кормилице
показать Анатоля Михайловича Титу. Тит подошел к ножке новорожденного и со слезами умиления три
раза повторил: «Настоящий папенька, вылитой папенька, папенькин потрет».
Мямлин(
показывая ему рукою). Мы с генералом только и просим вас об одном: воздать каждому из нас по делом нашим! (Оба затем
еще раз раскланиваются с Владимиром Иванычем и уходят.)
— Вы понимаете? Полиция… — утвердительно кивал он головой, поднимая кверху брови и губы, так что последние почти коснулись красноватого носа. — Насчет… понимаете? — Он отвел назад руку с растопыренными пальцами и открытой ладонью,
показывая, как берутся взятки. Затем откачнулся назад и
еще раз кивнул головой. — Да-да. Представьте.
— Я здесь… чтобы, так сказать, ободрить…
показать, так сказать, нравственную, так сказать, цель, — продолжал Иван Ильич, досадуя на тупость Акима Петровича, но вдруг и сам замолчал. Он увидел, что бедный Аким Петрович даже глаза опустил, точно в чем-то виноватый. Генерал, в некотором замешательстве, поспешил
еще раз отхлебнуть из бокала, а Аким Петрович, как будто все спасение его было в этом, схватил бутылку и подлил снова.
И
еще раз показывал молчавшему Лаврентию Петровичу и улыбающемуся студенту, как он сделал поклон сперва доктору Александру Ивановичу и потом доктору Семену Николаевичу.
Сделал Жилин другую куклу,
еще лучше, — отдал Дине. Принесла
раз Дина кувшинчик, поставила, села и смотрит на него, сама смеется,
показывает на кувшин.
Еще 15 марта, когда мы были в верховьях Иггу, в полдень на снегу при температуре — 1,5 °C я заметил странные живые существа, по внешнему виду очень похожие на пауков. Они двигались торопливо и каждый
раз, когда я хотел поймать их, старались зарыться в снег. Второй
раз я увидел эти странные создания около Бяпали. Термометр
показывал +3 °C. Они были вялыми и двигались медленно. На пути от Улема к морю на рассвете я снова имел возможность наблюдать этих странных насекомых.
Несколько
раз водили нас гулять,
показывали Зимний дворец и Эрмитаж. Мы ходили, как маленькие дикарки, по роскошным громадным залам дворца, поминутно испуская возгласы удивления и восторга. Особенно неизгладимое впечатление произвела на меня большая, в человеческий рост, фигура Петра I в одной из обширных зал Эрмитажа. Из окон открывался чудный вид на Неву,
еще не освободившуюся от ледяной брони, но уже яростно боровшуюся за свою свободу.