Неточные совпадения
Пошли за Власом странники;
Бабенок тоже несколько
И
парней с ними тронулось;
Был полдень, время отдыха,
Так набралось порядочно
Народу — поглазеть.
Все стали в ряд почтительно
Поодаль от господ…
Всю ночку я продумала…
«Оставь, — я
парню молвила, —
Я в подневолье
с волюшки,
Бог видит, не
пойду...
Раскольников
пошел прямо и вышел к тому углу на Сенной, где торговали мещанин и баба, разговаривавшие тогда
с Лизаветой; но их теперь не было. Узнав место, он остановился, огляделся и обратился к молодому
парню в красной рубахе, зевавшему у входа в мучной лабаз.
Кудряш. Да что: Ваня! Я знаю, что я Ваня. А вы
идите своей дорогой, вот и все. Заведи себе сам, да и гуляй себе
с ней, и никому до тебя дела нет. А чужих не трогай! У нас так не водится, а то
парни ноги переломают. Я за свою… да я и не знаю, что сделаю! Горло перерву!
Самгин тоже простился и быстро вышел, в расчете, что
с этим
парнем безопаснее
идти. На улице в темноте играл ветер, и, подгоняемый его толчками, Самгин быстро догнал Судакова, — тот
шел не торопясь, спрятав одну руку за пазуху, а другую в карман брюк,
шел быстро и пытался свистеть, но свистел плохо, — должно быть, мешала разбитая губа.
Через час Самгин шагал рядом
с ним по панели, а среди улицы за гробом
шла Алина под руку
с Макаровым; за ними — усатый человек, похожий на военного в отставке, небритый, точно в плюшевой маске на сизых щеках,
с толстой палкой в руке, очень потертый; рядом
с ним шагал, сунув руки в карманы рваного пиджака, наклоня голову без шапки, рослый
парень, кудрявый и весь в каких-то театрально кудрявых лохмотьях; он все поплевывал сквозь зубы под ноги себе.
Грузчики выпустили веревки из рук, несколько человек, по-звериному мягко, свалилось на палубу, другие
пошли на берег. Высокий, скуластый
парень с длинными волосами, подвязанными мочалом, поравнялся
с Климом, — непочтительно осмотрел его
с головы до ног и спросил...
Тесной группой
шли политические, человек двадцать, двое — в очках, один — рыжий, небритый, другой — седой, похожий на икону Николая Мирликийского, сзади их покачивался пожилой человек
с длинными усами и красным носом; посмеиваясь, он что-то говорил курчавому
парню, который
шел рядом
с ним, говорил и показывал пальцем на окна сонных домов.
Четверо
пошли прочь, а
парень прислонился к стене рядом
с Климом и задумчиво сказал, сложив руки на груди...
Когда судно приставало к городу и он
шел на рынок, по — волжскому на базар, по дальним переулкам раздавались крики
парней; «Никитушка Ломов
идет, Никитушка Ломов
идет!» и все бежали да улицу, ведущую
с пристани к базару, и толпа народа валила вслед за своим богатырем.
Ворота заскрыпели;
парень вышел
с дубиною и
пошел вперед, то указывая, то отыскивая дорогу, занесенную снеговыми сугробами. «Который час?» — спросил его Владимир. «Да уж скоро рассвенет», — отвечал молодой мужик. Владимир не говорил уже ни слова.
Ласкай меня,
Целуй меня, пригоженький! Пусть видят,
Что я твоя подружка. Горько, больно
Одной бродить! Глядят как на чужую
И девушки и
парни. Вот
пошла бы
На царские столы смотреть, а
с кем?
Подружки все
с дружками, косо смотрят,
Сторонятся; отстань, мол, не мешай!
С старушками
пойти и
с стариками —
Насмешками да бранью докорят.
Одной
идти, так страшно. Будь дружком,
Пригоженький.
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры дом в узком, темном переулке, трудно представить себе, сколько в продолжение ста лет сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы молодых
парней с котомкой за плечами,
с всевозможными сувенирами из волос и сорванных цветов в котомке, благословляемых на путь слезами матери и сестер… и
пошли в мир, оставленные на одни свои силы, и сделались известными мужами науки, знаменитыми докторами, натуралистами, литераторами.
Как только внутренности были извлечены наружу, орочи отрезали печень и положили ее на весло около лодки. Вооружившись ножами, они стали крошить ее на мелкие кусочки и есть
с таким аппетитом, что я не мог удержаться и сам попробовал кусочек печени, предварительно прополоскав его в воде. Ничего особенного. Как и всякое
парное мясо, она была теплая и довольно безвкусная. Я выплюнул ее и
пошел к берегу моря.
— И любезное дело, — согласилась баушка, подмигивая Устинье Марковне. — Одной-то мне, пожалуй, и опасливо по нонешнему времю ездить, а сегодня еще воскресенье… Пируют у вас на Балчуговском, страсть пируют. Восетта еду я также на вершной, а навстречу мне ваши балчуговские
парни идут. Совсем молодые, а пьяненькие… Увидали меня, озорники, и давай галиться: «Тпру, баушка!..» Ну, я их нагайкой, а они меня обозвали что ни есть хуже, да еще
с седла хотели стащить…
Под влиянием этого же временного отсутствия мысли — рассеянности почти — крестьянский
парень лет семнадцати, осматривая лезвие только что отточенного топора подле лавки, на которой лицом вниз спит его старик отец, вдруг размахивается топором и
с тупым любопытством смотрит, как сочится под лавку кровь из разрубленной шеи; под влиянием этого же отсутствия мысли и инстинктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение остановиться на самом краю обрыва и думать: а что, если туда броситься? или приставить ко лбу заряженный пистолет и думать: а что, ежели пожать гашетку? или смотреть на какое-нибудь очень важное лицо, к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать: а что, ежели подойти к нему, взять его за нос и сказать: «А ну-ка, любезный,
пойдем»?
Он
пошел к буфету и там, как бы нечаянно, вдруг очутился вместе
с тем
парнем в поддевке, которого так бесцеремонно звали Митрошкой.
Не торопясь, Ефим
пошел в шалаш, странницы снимали
с плеч котомки, один из
парней, высокий и худой, встал из-за стола, помогая им, другой, коренастый и лохматый, задумчиво облокотясь на стол, смотрел на них, почесывая голову и тихо мурлыкая песню.
Впервой-ет раз, поди лет
с десяток уж будет,
шел, знашь, у нас по деревне
парень, а я вот на улице стоял…
Александр молча подал ему руку. Антон Иваныч
пошел посмотреть, все ли вытащили из кибитки, потом стал сзывать дворню здороваться
с барином. Но все уже толпились в передней и в сенях. Он всех расставил в порядке и учил, кому как здороваться: кому поцеловать у барина руку, кому плечо, кому только полу платья, и что говорить при этом. Одного
парня совсем прогнал, сказав ему: «Ты поди прежде рожу вымой да нос утри».
И закурил же он у нас,
парень! Да так, что земля стоном стоит, по городу-то гул
идет. Товарищей понабрал, денег куча, месяца три кутил, все спустил. «Я, говорит, бывало, как деньги все покончу, дом спущу, все спущу, а потом либо в наемщики, либо бродяжить
пойду!»
С утра, бывало, до вечера пьян,
с бубенчиками на паре ездил. И уж так его любили девки, что ужасти. На торбе хорошо играл.
И сердито ушла. Людмила тоже не решилась взять бумажку; это еще более усилило насмешки Валька. Я уже хотел
идти, не требуя
с парня денег, но подошла бабушка и, узнав, в чем дело, взяла рубль, а мне спокойно сказала...
Пошабашив,
пошли ужинать к нему в артель, а после ужина явились Петр со своим работником Ардальоном и Мишин
с молодым
парнем Фомою. В сарае, где артель спала, зажгли лампу, и я начал читать; слушали молча, не шевелясь, но скоро Ардальон сказал сердито...
И он сел на свою кровать против американского господина, вдобавок еще расставивши ноги. Матвей боялся, что американец все-таки обидится. Но он оказался
парень простой и покладливый. Услыхав, что разговор
идет о Тамани-холле, он отложил газету, сел на своей постели, приветливо улыбнулся, и некоторое время оба они сидели
с Дымой и пялили друг на друга глаза.
Этот
парень всегда вызывал у Кожемякина презрение своей жестокостью и озорством; его ругательство опалило юношу гневом, он поднял ногу,
с размаху ударил озорника в живот и, видя, что он, охнув, присел, молча
пошёл прочь. Но Кулугуров и Маклаков бросились на него сзади, ударами по уху свалили на снег и стали топтать ногами, приговаривая...
Восмибратов. Петр-с.
Парень овца, я вам скажу. По глупости его и по малодушеству и приглянулась-с. Ну, конечно, мы
с ним дорогого не стоим, а если б Бог дал доброму делу быть, дали бы вы тысячки на четыре лесу на разживу ему,
с нас бы и довольно. Он бы и пооперился
с вашей легкой руки и жить
пошел.
Все это куда бы еще ни
шло, если бы челнок приносил существенную пользу дому и поддерживал семейство; но дело в том, что в промежуток десяти-двенадцати лет
парень успел отвыкнуть от родной избы; он остается равнодушным к интересам своего семейства; увлекаемый дурным сообществом, он скорей употребит заработанные деньги на бражничество; другая часть денег уходит на волокитство, которое сильнейшим образом развито на фабриках благодаря ежеминутному столкновению
парней с женщинами и девками, взросшими точно так же под влиянием дурных примеров.
Он уже хотел повернуться и
пойти посмотреть на село, авось там не навернется ли какой-нибудь работник, когда на крыльце «Расставанья» показался целовальник.
С ним вышли еще какие-то два молодых
парня.
Она, одна она, как он думал сам
с собой, была всему главной виновницей: не живи она в двух верстах от площадки, не полюби
парня, не доверься его клятвам, ничего бы не случилось; он в самом деле
шел бы теперь, может статься,
с Захаром!
— Вот теперь ладно! Смотри, только не запаздывай: приходи завтра чем свет; я
пошлю парня с челноком… А не будешь, за прогул вычту.
Один
с Гришкой не управлюсь; кабы ты присоединился — ну, и
пошло бы у нас на лад: я старик, ты другой старик, а вместе — все одно выходит, один молодой
парень; другому-то молодяку супротив нас, таких стариков, пожалуй что и не вытянуть!..
Прошло еще дня три, он
пошел к парикмахеру, щеголю и вертопраху. Про этого
парня, здорового, как молодой осел, говорили, что он за деньги любит старых американок, которые приезжают будто бы наслаждаться красотою моря, а на самом деле ищут приключений
с бедными
парнями.
Всех знает Савоська, всякого оценил и со всяким у него свое обхождение: кривого
парня, рыжего мужика и кое-кого из крестьян он приветливым словом заметит, чахоточного мастерового
с дьяконом не
пошлет в воду, в случае ежели барка омелеет, и так далее.
— Верно-с определено! — подтвердил тот
с своей стороны. — Хоть теперь тоже это дело (называть я его не буду, сами вы догадаетесь — какое): пишут они бумагу, по-ихнему очень умную, а по-нашему — очень глупую;
шлют туда и заверяют потом, что там оскорбились, огорчились; а все это вздор — рассмеялись только… видят, что, — сказать это так, по-мужицки, — лезут
парни к ставцу, когда их не звали к тому.
Считалось их в эту затишную пору всего семеро: они трое, Федот, никуда не пожелавший
идти со своим кашлем, Кузька Жучок, Еремей и новый — кривой на один глаз, неумный и скучный
парень, бывший заводской, по кличке Слепень. Еремей было ушел, потянувшись за всеми, но дня через три вернулся
с проклятьями и матерной руганью.
Дюрок миролюбиво улыбнулся, продолжая молча
идти, рядом
с ним шагал я. Вдруг другой
парень,
с придурковатым, наглым лицом, стремительно побежал на нас, но, не добежав шагов пяти, замер как вкопанный, хладнокровно сплюнул и поскакал обратно на одной ноге, держа другую за пятку.
— Не то, девушка, что не любит. Може, и любит, да нравная она такая. Вередует — и не знает, чего вередует. Сызмальства мать-то
с отцом как собаки жили, ну и она так норовит. А он
парень открытый, душевный, нетерпячий, — вот у них и
идет. Она и сама, лютуя, мучится и его совсем и замаяла и от себя отворотила. А чтоб обернуться этак к нему всем сердцем, этого у нее в нраве нет: суровая уж такая, неласковая, неприветливая.
— Упрись ногами в концы жердей, чтоб не съехали
с борта, и принимай бочки.
Парень,
иди сюда, помогай.
И они
пошли по улице рядом друг
с другом, Челкаш —
с важной миной хозяина, покручивая усы,
парень —
с выражением полной готовности подчиниться, но все-таки полный недоверия и боязни.
Ну, поснедали купцы, запалили ружья, да и
пошли в лес; взяли
с собой и
парня, Петруху-то; ну хорошо.
Вот, братцы, раз этак под утро приезжают к ним три купца: также поохотиться, видно, захотели; ну, хорошо; парнюха-то и выгляди у одного из них невзначай книжку
с деньгами; должно быть, они
с ярманки или базара какого к ним завернули; разгорелось у него сердце; а
парень, говорю, смирный, что ни на есть смирнеющий; скажи он сдуру солдатке-то про эвти деньги, а та и
пошла его подзадоривать, пуще да и пуще, возьми да возьми: никто, мол, Петруха, не узнает…
— Благословляю, — говорит. — Чудной ты
парень однако — надо следить за тобою…
Иди с миром!
А то: стоит агромадный домище, называется ниверситет, ученики — молодые
парни, по трактирам пьянствуют, скандалят на улицах, про святого Варламия [Речь
идет о студенческой песне «Где
с Казанкой-рекой» (см.: «Песни казанских студентов. 1840–1868».
(К столу
идет, не торопясь, Акимов, рыжеватый
парень,
с большими усами.)
Он
пошел с пригорка, а Харько все-таки посвистал еще, хоть и тише…
Пошел мельник мимо вишневых садов, глядь — опять будто две больших птицы порхнули в траве, и опять в тени белеет высокая смушковая шапка да девичья шитая сорочка, и кто-то чмокает так, что в кустах отдается… Тьфу ты пропасть! Не стал уж тут мельник и усовещивать проклятого
парня, — боялся, что тот ему ответит как раз по-прошлогоднему… И подошел наш Филипп тихими шагами к вдовиному перелазу.
Вот и пала ночь туманная,
Ждет удалый молодец.
Чу,
идет! — пришла желанная,
Продает товар купец.
Катя бережно торгуется,
Всё боится передать.
Парень с девицей целуется,
Просит цену набавлять.
Знает только ночь глубокая,
Как поладили они.
Распрямись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!
Один из молодых молотобойцев, Мойше Британ,
парень необыкновенно коренастый и сильный, вдруг спустился
с берега и храбро один
пошел по льду. Это был вызов. Он
шел беспечно серединою пруда, и в руках у него была большая палка на длинной веревке. Порой, остановившись, он пускал палку под ноги катающихся, и несколько человек упало.
С берега раздавались ободряющие крики...
Николай Назаров обогнул мыс, ловко загребая одним веслом, причалил, взял вёсла и выскочил на мостик купальни. Посмотрев в воду, как в зеркало,
парень пригладил волоса, застегнул вышитый ворот рубахи, надел жилет, взглянул на часы и, взвесив их на ладони, неодобрительно покачал головою. Потом, перекинув через руку новый синий пиджак, не спеша
пошёл в гору, двигая мускулами лица, точно выбирая выражение,
с каким удобнее войти наверх.
Парень некоторое время смотрит ему вслед, поглядывает на студента, видимо, желая
с ним заговорить, вздыхает и
идет сперва налево, а потом направо.
И отправляют парнишку
с Веденеем Иванычем, и бегает он по Петербургу или по Москве,
с ног до головы перепачканный: щелчками да тасканьем не обходят — нечего сказать — уму-разуму учат. Но вот прошло пять лет:
парень из ученья вышел, подрос совсем, получил от хозяина синий кафтан
с обувкой и сто рублей денег и сходит в деревню. Матка первое время, как посмотрит на него, так и заревет от радости на всю избу, а потом
идут к барину.