Неточные совпадения
Нас у ворот крепости ожидала толпа народа; осторожно перенесли мы
раненую к Печорину и
послали за лекарем.
Когда утихло, адмирал
послал на развалины Симодо
К. Н. Посьета и доктора подать помощь
раненым. Но, ради все того же страха,
раненых спрятали и объявили, что их нет. Но наши успели мельком заметить их.
Я хотел было
идти к убитым животным, но Дерсу не пустил меня, сказав, что это очень опасно, потому что среди них могли быть
раненые.
Следовательно, приучив сначала молодую собаку
к себе,
к подаванью поноски,
к твердой стойке даже над кормом, одним словом,
к совершенному послушанию и исполнению своих приказаний, отдаваемых на каком угодно языке, для чего в России прежде ломали немецкий, а теперь коверкают французский язык, — охотник может
идти с своею ученицей в поле или болото, и она, не дрессированная на парфорсе, будет находить дичь, стоять над ней, не гоняться за живою и бережно подавать убитую или
раненую; все это будет делать она сначала неловко, непроворно, неискусно, но в течение года совершенно привыкнет.
— О! это ужасный народ! вы их не изволите знать, — подхватил поручик Непшитшетский, — я вам скажу, от этих людей ни гордости, ни патриотизма, ни чувства лучше не спрашивайте. Вы вот посмотрите, эти толпы
идут, ведь тут десятой доли нет
раненых, а то всё асистенты, только бы уйти с дела. Подлый народ! — Срам так поступать, ребята, срам! Отдать нашу траншею! — добавил он, обращаясь
к солдатам.
В Мукдене
шла описанная толчея. А мы в своей деревне не спеша принимали и отправляли транспорты с
ранеными.
К счастью
раненых, транспорты заезжали
к нам все реже. Опять все бездельничали и изнывали от скуки. На юге по-прежнему гремели пушки, часто доносилась ружейная трескотня. Несколько раз японские снаряды начинали ложиться и рваться близ самой нашей деревни.
Мимо нас проходили на север госпитали. Другие, подобно нашему, стояли свернутыми по окрестным деревням и тоже не работали. А
шел ужасающий бой, каждый день давал тысячи
раненых. Завидев флаг госпиталя,
к нам подъезжали повозки с будочками, украшенными красным крестом.
Первого октября мы получили приказ спешно развернуться и приготовиться
к приему
раненых. Весь день
шла работа. Устанавливались три огромных шатра, набивались соломою матрацы, устраивалась операционная, аптека.
Бой разгорался. Падали убитые и
раненые. Лелька руководила своим взводом, назначала отвечать тому, кто, думала, лучше ответит. А украдкою все время наблюдала за Ведерниковым во вражеском взводе. Она было позвала его в свой отряд, но Ведерников холодно ответил, что
пойдет к Оське, и сейчас же от нее отвернулся. И теперь, с сосущей болью, Лелька поглядывала на его профиль с тонкими, поджатыми губами и ревниво отмечала себе, что вот с другими девчатами он шутит, пересмеивается…
В самом деле, русские на нескольких плотах подъехали с разных сторон
к острову. Встреча была ужасная. Блеснули ружья в бойницах, и осаждавшие дорого заплатили за свою неосторожность. Сотни их пали. Плоты со множеством убитых и
раненых немедленно возвратились
к берегу. Из стана послан был офицер шведский переговорить с Вульфом, что русские не на штурм
шли, а только ошибкою, ранее назначенного часа, готовились принять в свое заведование остров.
Дав отдохнуть своим храбрецам один только час, Александр Васильевич возвратился в Слоним и, оставив там пленных,
раненых и тяжести, под малым прикрытием
пошел немедленно
к Пинску, где находилось остальное войско Огинского и где было собрание его приверженцев, разогнал их, рассеял, принудил
к покорности и через Брест возвратился в Люблин, успокоив Литву и лишив конфедератов последней надежды на возмущение этой провинции.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами
пошли к воротам. В воротах лежало три
раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом вдоль стен
к Знаменке.
«Кавалеристы
идут на сраженье и встречают
раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что̀ их ждет, а
идут мимо и подмигивают
раненым. А из этих всех 20 тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» думал Пьер, направляясь дальше
к Татариновой.
— Мама, голубчик, — сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо
к ее лицу. — Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузьминишна
послала, тут
раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… — говорила она быстро, не переводя духа.